отрезал майор. – Мы обвиняем с тем же усердием. И, кстати, насчет истинного облика – именно его сегодня показал первый заместитель вашего отца, господин Шмидт. Он несколько отличался от его театрального образа. Полагаю, вы уже в курсе, что произошло? При задержании преступника получил ранение Себастьян Курц – и чудо, что все остальные остались целы. Вам надо было видеть, с каким упоением господин Шмидт стрелял в наших офицеров.
– Я не говорю про господина Шмидта, я говорю про своего отца! – повысила голос Микаэла. – Мне жаль, что случилось с Курцем, но при чем тут мой отец? Он безвредный человек, пусть бесхарактерный, мягкий, но он грамотный руководитель и организатор. Он не мог быть пособником нацистов. Я требую, чтобы его немедленно отпустили!
– Вы требуете? – изумился майор. – Я не ослышался? А как вы сами здесь оказались, Микаэла? Вы третий день находитесь в магистрате, хотя ваше место в школе – по вашему уверению. Вы беспрепятственно ходите по территории, находитесь в курсе нашей работы и даже несколько раз выезжали с нами. Но в тех случаях, когда мы рисковали жизнью, вас рядом почему-то не оказывалось. Вы втерлись в доверие, всячески просите за своего отца, у которого определенно рыльце в пуху. Вы третий день тут вынюхиваете, морочите мне голову, стараетесь убедить, что никогда не были связаны с преступными организациями…
– Позвольте, я не верю своим ушам! – вскричала Микаэла. – Зачем мне все это надо? Вы сами набросились на меня, когда я спускалась по лестнице из своей квартиры на Кёнерплац! Я шла и ни о чем таком не думала, мне надо было лишь добраться до своего отца! Вы привезли меня в магистрат, задавали какие-то вопросы, просили ввести в курс наших дел, быть связующим звеном между вами и местными жителями! По-вашему, я все подстроила? Каким же образом? Мне это не надо, я лишь хотела обезопасить своего отца! Я была о вас, Андрей, лучшего мнения, а вы оказались отнюдь не порядочным человеком!
– То же самое я могу сказать о вас! – вспыхнул Гордин. – Вы мне тоже сначала показались порядочной!
– Но я такая и есть!
– Да неужели?
– Милые бранятся… – сунулся в кабинет капитан Зинченко, похлопал глазами, посмотрел на участников драмы и криво ухмыльнулся. – Чего не поделили, командир? Семейные сцены – как это трогательно. Ладно, потом зайду, хотел поговорить по поводу задержанной Хубер. Но сейчас у вас такое лицо, словно вы в меня сапогом запустить хотите…
Дверь захлопнулась, и вовремя – майор мог взорваться. Смешинка в рот попала – и сразу растаяла злость, стало неловко и даже стыдно.
– Что это было? Что он сказал? – Микаэла исподлобья поедала его глазами.
– Это не имеет отношения к нашему разговору. – Майор усиленно хмурился, но предательская смешинка делала свое дело. – Простите, Микаэла, я виноват, что повысил голос. Но вы первая набросились. Предлагаю забыть обо всем, что мы тут друг другу наговорили. Это все от нервов. Надеюсь, вы не планируете нагнетать напряженность? С вашим отцом ничего не случится, обещаю. Если он не виноват, никто не будет держать его в подвале. Пусть посидит ночку – закалится характером. Неужели вы сами не понимаете? Хотел бы навесить на него всех собак, сдал бы в НКВД. Сейчас идите домой и никуда из дома не выходите. Возможно, вечером я к вам зайду и сообщу последние известия. Или нет. Вы опять морочите мне голову… – он недовольно поморщился. – Все, ступайте, я не хочу вас видеть, и не спорьте больше со мной…
Девушка предпочла не раскачивать лодку. Есть такие представительницы слабого пола (их мало), которые понимают, что словами делу не поможешь. Микаэла попятилась, тихо прикрыла за собой дверь.
А вот капитану Зинченко определенно стоит сделать строгое внушение…
Хелена Хубер сидела потрясенная, серая от страха и отчаяния, дрожали пальцы, которыми она нервно теребила застежку кофты. Яша Лапчик провел предварительный допрос, многозначительно глянул на командира: сломлена, можно работать.
Женщина сильно изменилась за прошедшие сутки: сникла, под глазами почернели круги. Резинка порвалась, ломкие волосы рассыпались по плечам, но нисколько ее не украсили. Под глазом переливался крупный синяк – работа лейтенанта Лапчика. Яша как-то смущенно на него поглядывал, но вряд ли раскаивался.
– Вы хорошо подумали, госпожа Хубер? – строго спросил Андрей. – Мы можем говорить?
Задрожали посиневшие губы, она подняла глаза. Некрасивое лицо покрылось морщинами.
– Подумайте прежде всего о вашем сыне, – развивал мысль Гордин. – Ваша участь незавидна, но вы ее можете облегчить сотрудничеством с советскими органами. Вас не расстреляют, и рано или поздно, искупив вину, вы сможете воссоединиться с ребенком. Временно он будет содержаться в одном из специальных детских учреждений Австрии, где получит надлежащий уход. О его будущем можете не беспокоиться, мы детей не наказываем. В данный момент вам следует подумать о себе.
«А ее ли это сын? – мелькнула мысль. – Может… сценический реквизит?»
– Я готова рассказать все, что знаю… – произнесла она утробным голосом.
– Отлично, – кивнул Гордин. – Рад, что здравый смысл еще с вами, фрау Хубер. Нас мало интересует, как вы пришли к такой жизни, кем являетесь на самом деле и с кем работаете. Об этом поговорим позднее. Пока же нас интересует вот что. В городе работала секретная лаборатория по производству фальшивых денежных знаков СССР… возможно, не только СССР, но это неважно. Будучи законспирированным, возможно, нештатным сотрудником Службы безопасности рейха, вы должны были об этом знать. Пусть не детально, но хоть что-то. Лабораторию пытались вывезти, но не получилось. Она спрятана в окрестностях Абервельда. Думаю, место подобрали заранее в качестве запасного плана. Наш вопрос прост и понятен: где находится лаборатория? Повторяю, правдивым ответом на этот вопрос вы облегчите жизнь себе и сыну.
Наступила оглушительная тишина. На фрау Хубер было страшно смотреть – целый сонм отрицательных эмоций, – они ее буквально разрывали. Замерли офицеры, присутствующие на допросе, зачарованно смотрели ей в рот.
– Я готова все рассказать… – выдохнула женщина. – Но, боюсь, я знаю далеко не все… Вы должны понимать, мне никто не доверил бы государственные секреты.
– Говорите, что знаете, – предложил Гордин. – Но говорите все. Где спрятали секретную лабораторию?
– Я знаю, что она была укрыта в окрестностях деревни Трабен, это в четырех километрах к югу от Тильгау… Первоначально ее собирались вывезти в Гуфштадт – тогда еще он не был занят вашей армией… Дальше в Германию, но подробностей я не знаю… С эвакуацией произошла задержка – ждали приказ из Берлина, из Управления имперской безопасности… Произошла бюрократическая путаница. Когда
