Через несколько мгновений на улице не было ни души.
Римо улыбнулся — у него еще оставалась половинка кирпича. Положив ее на карниз, он поднялся на ноги.
Интересно, что сказала бы сестра Мэри Маргарет, увидев его в эту минуту? Она увидела бы молодого человека неопределенного возраста. Шатен, карие, с кошачьим цепким взглядом глаза, слегка выдающиеся скулы и неожиданно широкие запястья. Одежда Римо — белая футболка и светло-коричневые спортивные брюки — вызвала бы у сестры Мэри Маргарет неодобрительное покашливание.
Однако внешнее впечатление зачастую обманчиво. Римо подошел к возвышавшейся рядом трубе. Именно здесь сидел он однажды влажной летней ночью, попивая пиво, глядя на звезды и размышляя, как повернется его жизнь теперь, когда его призвали в морскую пехоту. Тогда, казалось, перед ним открывается весь мир.
Он размышлял тогда, что бы сказала сестра Мэри Маргарет, и чувствовал себя виноватым. Пиво тут было не при чем — он был уже совершеннолетний, и все-таки...
С тех пор ему не доводилось испытывать чувство вины за свои поступки. Множество людей отправилось на тот свет благодаря Римо Уильямсу и работе, которой ему приходилось заниматься. Это были преступники, враги Америки, но тем не менее люди. Сестра Мэри Маргарет пришла бы в ужас. Забавно, что он снова о ней вспомнил — наверное, все дело в том, что рядом нет Чиуна. Римо постарался ускользнуть и от Чиуна, и от Смита, и от санатория «Фолкрофт», своего теперешнего обиталища, если можно так назвать комнату в лечебнице для умалишенных.
Поначалу это место казалось спокойным пристанищем после многих лет, проведенных в гостиничных номерах. Однако через год обстановка в санатории начала действовать Римо на нервы. Это не было настоящей жизнью, и вдобавок рядом постоянно находился Смит. То же самое относилось и к Чиуну, однако с Чиуном он провел большую часть своей взрослой жизни, так же как с сестрой Мэри Маргарет — детские годы.
Вот почему Римо пришел к этому кирпичному дому, где он занимал обшарпанную комнату на верхнем этаже, выйдя из приюта. После Вьетнама он снова перебрался сюда, а следующим его жилищем стала тюремная камера. Теперь квартира была заброшена, в ней обитали лишь крысы; повсюду валялись груды мусора, оставленного наркоманами, стены на лестнице были покрыты непристойными рисунками.
После стольких лет негласной службы Америка не могла даже дать ему дом, который он смог бы назвать своим.
Римо уже двинулся к чердачному окну, когда почувствовал где-то внизу движение. Он ничего не услышал — двигавшийся был слишком искусен, чтобы производить даже малейший шум. Вместо этого Римо почувствовал легкое движение потревоженного воздуха. Внезапное напряжение, охватившее его, немного ослабло.
— Чиун? — произнес он вслух. — Папочка, это ты?
Из открытого чердачного окна показалась лысая голова и морщинистое, словно древний пергамент, лицо Чиуна, действующего Мастера Синанджу.
— Кто же еще способен двигаться, словно легкий ветерок? — раздался скрипучий голос Чиуна.
Чиун был раздражен — Римо это почувствовал. Не так уж плохо: ведь когда Чиун демонстрировал лучшие стороны своего характера, это означало, что он попытается выторговать что-нибудь у Римо. Сегодня он был не в настроении общаться с довольным Чиуном. Конечно, лучший вариант — чтобы его вообще не было бы поблизости.
— Бери кирпич и присаживайся, — предложил Римо.
— Я постою, — сказал Чиун, вылезая из чердачного окна бесшумно, как поднимается воздушный шарик. Зеленое кимоно колыхалось в такт его движениям. Спрятав пальцы с необычно длинными ногтями в широкие рукава кимоно, Чиун замер в ожидании. После почти минутного молчания он кашлянул, словно прочищая горло.
— Я что-нибудь забыл? — поинтересовался Римо.
— Да, спросить, как я узнал, что ты будешь именно здесь.
— Я давно уже перестал удивляться тебе, Чиун.
— Раз ты не хочешь спрашивать, я отвечу тебе сам.
Римо облокотился на трубу и скрестил руки на груди. Почему бы и не послушать?
— Всю неделю ты вел себя странно, — начал Чиун.
— Последнее время я о многом размышлял, — отозвался Римо.
— Как я уже заметил, твое поведение было странным. По моим наблюдениям, для тебя размышлять о чем-либо — занятие необычное. Потом ты исчезаешь, ничего мне не сказав.
— Неужели я не могу пойти прогуляться?
— Ты сел на автобус.
— Просто устал ходить пешком. Ну и что из этого? Кстати, а как ты узнал, что я сел на автобус? Подглядел у Смита в компьютере?
— Нет, я знал, что ты уходишь, а секретарша Смита сказала, что ты не просил ее заказать такси. Для прогулки пешком ты слишком ленив, значит, ты сел на автобус.
Лицо Чиуна озарилось безмятежной улыбкой.
— Ну ладно, я поехал на автобусе. Подумаешь! Но вот в то, что ты заранее знал о моей прогулке, я поверить никак не могу. Это был внезапный импульс.
— Это желание созревало в твоей душе ровно шесть дней, ни больше ни меньше.
— Шесть дней? — рассеянно переспросил Римо. — Подожди-ка, сегодня пятница...
Он принялся отсчитывать дни, загибая пальцы. Покончив с левой рукой, он загнул большой палец на правой и воскликнул:
— Воскресенье! — Недоверчивость на лице Римо сменилась крайним удивлением. — Эй, все правильно! Это чувство появилось у меня в прошлое воскресенье.
— Совершенно верно, — отозвался Чиун.
— Ну хорошо, Шерлок, если у тебя все настолько просчитано, может быть, скажешь, что меня беспокоит?
— Множество вещей. Прежде всего тоска по дому. Я почувствовал это с самого начала. Вот почему я понял, что ты поедешь в Ньюарк. Ничего другого ты в своей жалкой жизни не видел.
— Все было не так уж и плохо.
— Ты уже повидался с сестрой Мэри Маргарет?
— Но как ты догадался, что я думал о ней?
— До меня у тебя не было никого. А сестра Мэри Маргарет тебя воспитала.
— Нашим воспитанием занимались все монахини...
— Однако она единственная, о ком ты упоминал.
— Хорошо, — сдался Римо, — я с ней не виделся. Не знаю даже, где ее искать, и вообще, жива ли она. Приюта давно уже нет.
— Это твоего прошлого давно уже нет, и все же мне понятны твои побуждения. Иногда я тоже скучаю по деревне своей юности, жемчужине Востока под названием Синанджу.
— Как можно скучать по этой грязной дыре на краю света, для меня остается загадкой.
Чиун поглядел на него с пренебрежением.
— То же самое я мог бы сказать и об этой убогой местности.
— Согласен, — сказал Римо. — Но ты не закончил. Так что же я здесь делаю?
— Ты ищешь место, которое мог бы назвать своим домом. Ты полагал, что его можно найти в собственном прошлом, однако, приехав сюда, понял, что перерос его.
— Все правильно. Я признаю это лишь для того, чтобы не продолжать наш разговор. Теперь для меня здесь ничего нет, даже сестры Мэри Маргарет. Кроме того, она не пришла ко мне после того, как объявили смертный приговор.
— И это до сих пор причиняет тебе боль?
Римо быстро отвернулся.
— Наверное, она посчитала, что я виновен. Или просто не знала о случившемся.
— Прошло столько лет, а мысль, что ты мог ее разочаровать, до сих пор преследует тебя?
— Меня — нет.
— Сколько мы с тобой знакомы, ты всегда отрицал свои самые глубинные чувства.
— В моем существовании чего-то недостает, Чиун. Теперь, снова побывав в Ньюарке, я действительно это ощутил.
— Да, Римо. Действительно недостает, и я даже знаю чего.
— Чего же?
— Меня.
— Нет, тебя я не имел в виду.
Чиун скорбно кивнул.
— Не принимай это слишком близко к сердцу, — сухо добавил Римо, — но я ведь прожил каким-то образом те несколько лет, пока Смит не сделал тебя моим наставником.
— Это было лишь малоинтересным вступлением перед настоящим существованием, — отмахнулся Чиун. — Сотри из памяти эти годы.
— Я чувствую себя опустошенным, Чиун.
— Ты наполнен силой Солнца — первый белый, на которого ниспослано такое благословление. Хотя это было нелегко, ведь ты сопротивлялся каждому моему наставлению, я создал тебя целиком. Я сделал тебя Мастером Синанджу.
— Опустошенным, — повторил Римо. — Видишь, вон там?
Чиун повернул голову. В щелочках его светло-карих глаз читался вопрос.
— Тот шпиль? — сказал он.
— Да. Раньше я ходил в эту церковь.
— И что?
— Я не был в церкви уже очень давно, — задумчиво проговорил Римо. — Может быть, стоит пойти.
— Почему же ты этого не делаешь, раз уж это так много для тебя значит?
— Не знаю. Уже много лет я не думал о религии. Наверное, мне неловко.
— Поскольку ты белый, нимало в этом не сомневаюсь, — подтвердил Чиун, окинув его критическим взглядом.
— Не надо так! Я имел в виду, что мне неловко из-за того, чем я занимаюсь. Знаешь, я ведь был католиком. Нам полагается каяться в совершенных грехах, чтобы очистить душу.
— А, теперь понимаю. Ты в замешательстве, поскольку нужно признаваться во всех своих гнусных прегрешениях.
