Федерал мне говорит: «А ты спокойная, ты, что не волнуешься?» Я говорю: «А чего мне волноваться, я всю войну дома была, все это видела, чему мне удивляться? А вы убили невинных людей…» — «А ты не выпендривайся, заткнись!» — говорит он мне. Я говорю: «Можно, я к дяде пойду?» — «Нету твоего дяди, расстреляли его! Здесь вас всех расстреливают. Вперед!» Матюкаются. Тут трое ихних выходят из ворот, и тот, что меня жалел, говорит: «Спрячь девку!»
Завели меня во двор. Туда же потом завели Анютиного брата, Тазуркаева Мусу, раздели до пояса — проверяют. Хотели расстрелять, но женщины, которые там были, начали плакать: «Не надо его расстреливать, он же больной, посмотрите на него, какой он худой». А те кричат: «Заткнитесь! Наверное, снайпершами здесь были? Твари, вы все боевикам помогали!» Но решили Мусу не расстреливать.
Потом тот первый говорит: «Пускай девка с нами пойдет». Второй его отговаривает: «Ну зачем мы будем за собой ее таскать? Зачем она нам нужна? Эти найдут — все равно отнимут ее у нас». — «Нет, пусть она пойдет с нами». Я говорю: «Но вы же мне сказали спрятаться!» — и начала плакать.
Они ушли, а я говорю Анюте: «Я уже не могу, я спрятаться хочу». А куда прятаться? Мы в шифоньер сели. Слышим — двери открывают, идут. Анюта говорит: «Все, деваться нам некуда». А они во дворе стреляют из автомата, кричат: «Суки, выходите!» Когда они рожок разрядили, я думаю — ну все, я больше мать не увижу, никого не увижу. Вот тут и я начала плакать.
Как нас пронесло — я не знаю, но они ушли. Мы остались живыми.
Мой дом подожгли, мы часа три его тушили. Хорошо, что пламя до сена не дошло, — тогда бы дом сгорел полностью.
Мы стали собирать трупы. Там лужи крови стояли. В одного человека они целый рожок разрядили.
Потом они 6–7 февраля приезжали к Мусаевым, грабили — хозяев ставили к стенке, загружали вещи и уезжали. Это были те же самые, которые убивали, — тот же «Урал» заезжал».
Показания Макки Джамалдаевой, проживающей по адресу: улица Цимлянская, дом № 37
«…5 февраля сказали, что идут на проверку паспортов. Мы все из подвала вышли, находились в доме — ждали проверку. Потом стрельба началась, сильная стрельба. Мы, конечно, испугались. Нам было очень трудно. Выходить боялись. Нам сказали не выходить, поэтому мы сидели дома. И когда эта проверка подходила ближе и была стрельба, нам было трудно — мы не знали, что там делается. Стрельба подходила ближе к соседям, у соседей был шум, крик, каждый уговаривал, просил солдат: «Не убивайте, ребята!» Не было никакой возможности им помочь. Когда к нам зашли — нам тоже помочь некому было.
Поставили нас четверых: мужа, меня, сына и внучку, она рядом со мной стояла. Матюкали, как хотели, говорили, что хотели, человеческим языком не разговаривали, от них водкой на всю округу несло. До того были пьяные — на ногах еле стояли. Когда мужу сказали: «Дед, давай деньги, доллары, что есть», он вытащил тысячу с лишним рублей и отдал эти деньги. Когда он деньги считал, тот сказал: «Дед, если еще не дашь, я тебя застрелю», нецензурно выражался на него, на старого человека. «А ты, бабка, такая-сякая», я сейчас не могу говорить, как он нас оскорблял. «Золотые зубы сейчас выбью тебе, хана тебе», — говорит по-русски нецензурно. Я говорю: «Сынок, у меня протез, это простые зубы, — вытащила я, — забери», а он говорит: «Спрячь, такая-сякая». Потом сыну: «А тебе, такой-сякой, я сейчас в глаз тебе стрельну и убью. Ты похож на боевика». Мой сын не был боевиком никогда. На нашей улице ни одного боевика не было, ни один парень с нашей улицы не воевал.
Я вынула свои серьги, внучка свои, и отдала военному, приговаривая: «Сынок, на, пожалуйста, это забери, оставь нас в живых». Он опять сыну говорит: «Тебе сейчас в глаз выстрелю». Когда он так высказался, отец ответил: «Сынок, у него шестеро маленьких детей, не убивай, он у меня один». А тот: «Если не дадите еще один грамм золота, то мы вас всех расстреляем». У сына были съемные золотые коронки, он вынул протез, мы его отдали солдату. Он только выругался матом, повернулся и ушел. Был пьяный, еле-еле вышел с нашего двора…
Как мы живыми остались, объяснить не могу. Аллах нас спас, Аллах нас живыми оставил…
Вот лежит убитая русская женщина [Елена Кузнецова], ее застрелили в кровати. Лимонка которую они кинули валяется на кровати. Наши соседи русские были, хорошие люди. Мы жили здесь дружно…»
Выводы:
…Ответственность за содеянное должны нести не только непосредственные участники операции в поселке Новые Алды, но и лица, отдававшие им приказы, и более высокие руководители (в том числе высшие должностные лица РФ), по чьей вине такая вакханалия стала возможной.
Преступники имели основания рассчитывать на безнаказанность: подавляющее большинство военных преступлений, совершенных в ходе первой чеченской войны, не были расследованы, а виновные не понесли наказания. В ходе нынешнего конфликта прокуратура в лице Главного военного прокурора Ю.Г. Демина заранее, до проведения расследований, оправдывала все действия федеральных сил. Такое попустительство порождало новые преступления.
Античеченская и антикавказская пропаганда, ставившая знак равенства между террористами и сепаратистами, стиравшая грань между членами вооруженных формирований и мирными жителями, развернутая российским официозом и подхваченная затем большинством публичных политиков и значительной частью средств массовой информации, также подталкивала к насилию и неизбирательным действиям — заранее оправдывала преступников. Это стало возможно в результате трех лет сознательного построения реваншистской мифологии, фальсификации, которыми занимались, прежде всего, пропагандистские структуры силовых ведомств, а также смыкавшиеся с ними националистические и «державные» силы. В настоящее время пропаганда не только не призывает к гуманному отношению и защите мирного населения, — она акцентирована на «мести за погибших товарищей», т. е. заранее оправдывает новые преступления.
Руководство группировки федеральных сил систематически покрывает преступников. После убийств мирных жителей в селе Алхан-Юрт генерал Шаманов публично требовал «не трогать грязными руками российских солдат».
Российское политическое руководство, политикой которого была «контртеррористическая операция» в Чечне, оправдывало действия военных и исполнителей преступлений.
ПЦ «Мемориал»
Зачистку 5 февраля 2000 года проводили в тот день сотрудники ОМОНа Санкт-Петербурга и Ленинградской области, Рязанской области. Слушая очевидцев данной трагедии, волосы становятся «дыбом».
Думаешь, какая же должна быть ненависть человека к человеку, чтобы так без суда и следствия, с особой жестокостью убивать людей, кто бы какой приказ ни отдавал. Недаром женщины выкрикивали: «Фашисты, нелюди, звери, неужели у вас нет матерей?!»
После такого горького вступления хочется рассказать о злоприключениях из жизни еще одной семьи.
Первое, что будет решено меж людьми в Судный день, будет кара за кровопролитие
Священный хадис
Война — слишком ответственное дело, чтобы доверять его военным
Клемансо
Поселок Новые Алды находится в пригороде города Грозного. Территория его почти сливается с окраинами города.
День выдался холодным, на улице стоял февраль месяц. В это время года обычно бушуют лютые морозы. На Кавказе 15–20 градусов мороза страшнее и тяжелее перенести, чем 30 градусов на Севере России. Чем это объяснить никто не знает. Пронизывающий холод охватывает все тело. В этот день стоял не сильный, а легкий мороз. Снега было немного, кругом слякоть.
В то утро Расул проснулся раньше, чем обычно, на улице уже рассвело. Весь в поту от увиденного кошмарного сна, он смотрел «стеклянными» глазами на дверь, будто ожидал, что войдут солдаты и станут по ним стрелять. Скрипнула дверь, он съежился. Вошла мать — Тумиша.
— Ты что, сынок, на тебе лица нет? Спи, еще рано и 7 часов нет. Не заболел случайно?
Тумиша подошла к сыну, потрогала лоб, легкими движениями нежных материнских рук погладила сына по голове. Расулу только исполнилось 8 лет, но он был довольно-таки смышленым. Был любимчиком в семье, он был младшим из пятерых детей Тумишы и Адлана. Родился после двух девочек — Айны и Сациты (дословный перевод с чеченского «остановись»). Все хотели сына, и вот появился на свет долгожданный Расул. Рядом крепким сном спал старший сын Рамзан. Ему уже 17 лет. Старшей дочери Асе было 20 лет. В 18 лет она вышла замуж и жила с мужем в Тульской области. Там же жил и брат Тумишы, который, как дядя, был опорой молодым.
