— Эй, пассажир! — весело сказал я в зеркало заднего вида. — Радуйся. Кажется, натурально, вырвались. С тебя бутылка.
— Тебе заплатили аванс, — холодно обронил тот. — Так что закрой рот и крути баранку.
Я скрипнул зубами, но решил подойти с другого конца:
— Слушай, а что это они за тобой охотятся? Ты что, такая важная птица гусь?
— Крути баранку! — повторил Леонид Сергеевич, и я таки не выдержал:
— А вот хрен ты угадал! Ты что, полагаешь, что я за эти копченые три штуки баксов жопу тебе вылизывать буду? Да в гробу я видал, в белых тапках на босу ногу. Я контрактов не подписывал, так что выложу сейчас баксы, остановлю машину и пойду домой. Понял? И мне хорошо, и тебе хорошо — если ты в мою сторону слово кинуть западло считаешь, то будешь кидать его в собственные уши.
— Да ты чего? — тревожно спросил Леонид Сергеевич. — А кто меня повезет?
— Машина тебя повезет, — весело пояснил я. — Сядешь на переднее сиденье, нажмешь сандалькой на педальку и — ту-ту! — поминай, как звали.
Я довольно усмехнулся. Миша Мешковский — я это всегда знал, но сейчас убедился еще раз — был действительно умным парнем. Он нашел бы выход даже из насквозь закупоренной бочки, запихай его туда кто. А мысль мне действительно понравилась — те две с небольшим сотни «зеленых», что успел потратить, я, по собственному компетентному мнению, уже отработал, дважды подставляя свою драгоценную задницу ради спасения слишком гордого хуцпана, которого мне подсунул роялевидный крепыш. Так что моя совесть по этой части была чиста, как слеза младенца.
Обрадовавшись открывающейся перспективе, я даже засунул было руку в карман, нащупывая баксы с твердым намерением вернуть их и избавиться от лишней головной боли. Но сделать этого не успел — из-за поворота на более чем приличной скорости вылетел ГАЗ-53 с будкой, вильнул, выравниваясь и, нащупав носом нужный курс, помчался мне наперерез.
Леонид Сергеевич снова заверещал сиреной. Но я уже не обращал внимания на его вокальные изыски — собственная шкура была куда дороже, чем наслаждение совсем немузыкальным визгом пассажира.
Все происходило довольно тупо. Может быть, потому, что на дороге я чувствовал себя, как рыба в воде, никаких эмоций я не испытывал, действуя совершенно автоматически.
Для начала притопил педаль тормоза и вывернул баранку. Машину слегка развернуло, и я газанул, проскочив не просто рядом с ГАЗом, а протерев его боком, как сука кобеля во время течки. Парень, сидевший за рулем грузовика, явно не ожидал такой подлости с моей стороны. Он тоже попытался изменить курс, но тяжелая машина, шедшая на изрядной скорости, такого обращения не потерпела. Она попробовала пойти юзом, но в виду неудобства подобного способа передвижения опрокинулась сперва на бок, а затем на крышу.
Довольный собственной проделкой, я затормозил у самой обочины и обернулся, чтобы посмотреть на поверженного врага. Нервы Леонида Сергеевича не выдержали в очередной раз. Набрав полные легкие воздуха, он наклонился ко мне и, сделав паузу, заверещал в самое ухо:
— Поехали отсюда! Быстрее!
— Заткнись, понял, да? — спросил я. Хватит с меня и зеленых «Жигулей», которые проворонил из-за него в городе. Теперь терять свой шанс я не собирался. Мне позарез нужна была информация. И, раз уж пассажир таковой делиться не собирался, я намеревался ею разжиться, добравшись до водилы ГАЗа.
Автоматная очередь, прогремевшая из рощицы близ дороги, поставила крест на этих планах. Стрелок оказался аховым и в машину ни разу не попал. Я, парень хваткий, этим воспользовался, хоть и перепугался не на шутку. Напрочь затоптал педаль газа и поспешил покинуть опасное место, что оказалось довольно простым делом — стоило проскочить поворот, как мы оказались вне сектора обстрела.
— Говорил я тебе? — простонал из-за спины Леонид Сергеевич. — Говорил?
— Ой, ну я тебя как брата по разуму прошу — не стони! — попросил я. — Лучше скажи — часто это будет повторяться? Клянусь центральной нервной системой дедушки Ленина, — земля ему пухом, если таки похоронят, — кабы я знал заранее, что будет та-а-кой хипеш, я бы с собой упаковочку подгузничков прихватил.
— Говорил же я тебе! — продолжал хныкать пассажир. — А ты не послушал!
Скрипя расшатанными нервами, я притормозил у обочины и быстро сунул руку под сиденье. «Беретта» была там. Слава Богу, я таки вспомнил о ней. Вытащив ствол на свет Божий, я обернулся к Леониду Сергеевичу:
— Ну, так как? Часто такая канитель повторяться будет?
Увидев оружие в моих мужественных руках, он стал разноцветным, как полотно Сальвадора Дали и растекся по заднему сиденью.
— Не знаю я!
Клянусь остатками своей совести, которой у меня отродясь не бывало, он превратно истолковал мои действия. Я просто хотел переместить пистолет поближе к телу, чтобы легче было вынимать в случае надобности. Провернув эту операцию с блеском, я смерил трусливого спутника задумчивым взглядом. Тот был насмерть перепуган и, скорее всего, утратил львиную долю своей былой спеси. Поэтому можно было ожидать, что он ответит на любые мои вопросы. И я рискнул задать первый:
— Ты кто?
— ?! — он вытаращился на меня с таким видом, словно я попросил его объяснить половое строение мамонта.
— Ты кто есть по специальности? По слогам повторить?
— Не надо. Адвокат я, — он с мольбой посмотрел на меня. — Поехали, а? Разве ты не понял — они убьют меня, как только представится возможность!
— Если и убьют, — вполне резонно возразил я, — то только вместе со мной.
Однако с места все-таки двинулся. В одном Леонид Сергеевич был прав — если им представится возможность, то упускать ее они не будут.
Леонид Сергеевич разговорился. Последний хипеш, видимо, подействовал на его нежную душу примерно так же, как действует капля серной кислоты на кошачью задницу: ее начинает разъедать и появляется непреодолимое желание сказать что-нибудь, — хотя бы только «мяу!», но громко. И мой пассажир, подвывая и глотая пригоршнями слюни, иногда прямо с обрывками слов, принялся высказывать все, что раздирало ему глотку.
— Черт меня дерну-у-ул! — начал он, хоть и заунывно, но так издалека, что я даже сперва не понял, к чему он клонит. — Это в прошлом году было, когда Бебича пристрелили. Ну, когда стрельбу на Каховской устроили, помнишь? Вот тогда его и пристрелили. Уы-ы-ы! — Он завыл, потом принялся выстукивать зубами что-то похожее на азбуку Морзе, хоть и не так ритмично.
А я, натурально, помнил. Хипеш был знатный. Братва, собравшаяся в парке культуры и отдыха, принялась играться в войнушку, стрелять из автоматов и даже слегка из гранатометов, в общем, вести себя, как немцы в сорок втором под Сталинградом. Правда, вся их пальба ни к чему конкретному не привела. Они изнахратили пулями кучу деревьев, парочку разворотили гранатами, из гранатомета же попали в статую бабы с веслом, после чего баба осталась не только без весла, но и без головы. Менты, прибывшие на место народной гулянки минут через пятнадцать, нашли чертову уйму использованных автоматных гильз, но ни одного расстрелянного автомобиля и ни одного трупа, если не считать трупа того самого Бебича. Только о том, что этот труп принадлежит Бебичу, тогда еще никто не знал. Потому что сперва им пришлось изрядно поломать голову в попытках разобраться — что же с ним случилось? Впечатление было такое, что к телу в районе пуповины привязали атомную бомбу, а потом взорвали, так что кроме пуповины ни одной целой части практически не осталось. Опознали Бебича недели через две по золотому зубу, на коронке которого было вытравлено: «Потускнеет — похмелись», и по кисти правой руки, где по фалангам пальцев шла татуировка, несшая миру великую в своей простоте мысль: «Бабы суки». И, хотя Бебич от чистого криминала давно отошел — едва ли не раньше всех остальных городских авторитетов, — и в последнее время почти никому, кроме себя, не был интересен, эпическая кончина снова заставила говорить о нем каждого второго жителя города.
Но я, извиняюсь, в том хипеше не участвовал, хотя хотелось бы хоть одним глазком взглянуть — уж больно все весело было. Впрочем, у меня было оправдание: я тогда момент лежал в кровати и старался как можно быстрее срастить ногу, сломанную в неравной борьбе с открытым канализационным люком.
А Леонид Сергеевич тем временем продолжал, наполовину по-русски, наполовину морзянкой, рассказывать печальную историю своей жизни, добиваясь, чтобы я, расчувствовавшись, пустил по этому поводу солидную мужскую слезу. Но я, черствый, как силикатный кирпич, упорно не плакал.
— Меня Пипус нанял, — стенал Леонид Сергеевич. — Его менты начали прессовать. Говорили, что это он перестрелку организовал. И что это его люди Бебича кончили. В общем, стали вешать на него это дело. А ему это не понравилось. И он нанял меня. Мы с ним одноклассники. Даже дружили в свое время. Вот он ко мне и обратился. У меня ведь адвокатская контора.
