Мы затормозили у большого деревянного дома.
— Здесь Коля Сорокин живёт. Вместе в школе учились. — Алика вышла из машины и пошла к калитке.
— Лили! — радостно закричал кто-то невидимый из темноты двора.
Нас провели в дом, не давая слова сказать, но что-то спрашивая, восклицая и восхищаясь нашим здесь появлением.
— Колесо прокололи, — мне удалось вклиниться в поток многословия.
— Да вы присаживайтесь, присаживайтесь!
— Нам вулканизатор нужен.
— Это твой муж? — спросил парень осторожно.
— Просто знакомый.
— А-а-а! — радостно засуетился хозяин дома и протянул руку. — Николай. Нужен вулканизатор? Есть, но в гараже. Гараж заперт до утра. Переночуете?
— А утюг есть? — спросил я.
— Утюг есть. Вот, пожалуйста.
Я отправился к машине, достал из багажника домкрат, снял колесо. Вытащил из покрышки камеру. Возвращаясь в дом, увидел в огороде освещённую летнюю кухню. Дымился мангал, под навесом за огромным деревянным столом сидела шумная компания: несколько весёлых парней и девчонок. Алике совали в руки стакан с вином, она смеялась.
На вулканизацию камеры ушло минут сорок, и ещё через полчаса можно было отправляться в путь.
Я умылся под краном и пошёл, чтобы окликнуть Алику. Не доходя до кухни, остановился, прислушался к разговору. Она сидела ко мне спиной, со стаканом в руке и внимала деревенским новостям. Время от времени спрашивала: «А как Ленка, а Дашка, а Алексей Михайлович?»
Ей отвечали. Николай смотрел влюблёнными глазами.
— Лили, ты приехала. Оставайся.
— А работа?
— Найдём. Хочешь табельщицей, хочешь в библиотеку.
— А жить где?
— Оставайся, Лили, правда, чего ты. Будешь жить. У меня будешь.
— И как мы с твоей женой поладим? — засмеялась Алика.
— Никак. Я уже год назад развёлся.
— А чего раньше не предлагал?
— Ты ж в город уехала.
— А ещё раньше?
— Дурак был.
Кто-то из парней заметил меня и показал жестом, мол, уходи, ты здесь никому не нужен.
Я сел в машину. Пощёлкал кнопками проигрывателя.
«Не нужен? Похоже. — Я упрямо нажал на сигнал и посмотрел на часы. — Жду одну минуту». Прошло три. Во дворе послышались голоса, кого-то шумно уговаривали. Я опустил стекло и снова посигналил.
— Едем? — спросил подбежавшую к машине Алику.
— Ты, правда, этого хочешь? Или так просто? Мне предлагают остаться.
— А ты сама что решила? Я не имею права настаивать.
— Я хочу быть с тобой. Неужели непонятно? Но я не могу навязываться.
— Едем! — сказал я.
Она радостно вскочила в машину.
— Почему этот Коля называл тебя Лили? — спросил я после того как мы тронулись в путь.
— Смешная история. Я конфеты любила с таким названием. Мармеладные. А его мама завмагом работала. Он у неё выпрашивал, а отдавал мне. Вот и прозвал меня Лили.
Мы остановились сразу за селом.
— Дурачок, — шептала моя бандитка, перелезая ко мне на колени, — я тебя уже давно люблю. Я тебя уже целых два дня люблю. А ты такой неприступный.
— Глупая, я в тебя, как только увидел, влюбился. Ещё тогда — на конкурсе. Ты была самая лучшая. И играла лучше всех.
Потянув рычаг, я сдвинул сиденье назад, откинул спинку и замер, всё ещё не веря в происходящее. Эта девочка, желанная, прекрасная, с телом, созданным лучшими ювелирами вселенной, целовала меня, хотела меня, верила мне. Верила, что я смогу её защитить и что самое худшее уже позади.
Утром я проснулся рано, чуть приоткрыл штору, впустил в комнату свет. Алика спала. Безмятежно и сладко, как ребёнок. Возникло острое желание дотронуться, убедиться в реальности свершившегося. Я глядел и думал, что эта ночь, и это утро, и следующие дни стоят того, чтобы отдать за них жизнь. И если нашу любовь придётся отстаивать, я готов драться.
Несколько дней для нас пролетели как во сне. Мы часами не вылезали из кровати, ходили друг за другом словно привязанные, не могли пережить даже минуту разлуки. Когда я брился, она сидела у меня на коленях и страшно мешала, но если пыталась слезть — не отпускал. Когда она мыла посуду, обнимал её сзади, целовал шею, уши, ямочки на щеках, настойчиво подбираясь к губам. Нам никак не удавалось наскучить друг другу, и мы расставались лишь на короткое время, пока я ездил за продуктами. Алика из дома не выходила.
Через неделю я столкнулся в магазине с Хансом и Мавром. Они ничего не покупали, стояли у двери и ждали. Кого? Конечно, меня.
— Привет от Геры, — улыбнулся Мавр, перегородив выход коренастой фигурой.
— И ему того же, — сказал я.
Ханс уже стоял сзади.
— Ты какую смерть предпочитаешь, быструю или мучительную, но с надеждой?
— С надеждой лучше.
— Устроим.
Какой-то ветхий старичок, смело отжав Ханса в сторонку, гневно пропищал:
— Пройти-то дайте!
— Пардон, штурмбаннфюрер, — поклонился ему Мавр и освободил проход.
— Ах вы, негодяи! Да я в сорок пятом!..
— Неужели ошибся. Штандартенфюрер?
— Мерзавцы! — Старичок выскочил на улицу, я за ним.
Через пару дней мы выбрались за город. Я привёз Алику в заброшенную деревеньку с одним единственным домом. Окружённый огромными старыми яблонями он стоял на невысоком холме. Внизу темнел лес, отражаясь в воде спокойного чистого озера.
— Вот дом, о котором я тебе рассказывал. Давно хотел его купить, но сомневался, нужен ли он мне. — Я достал ключ, повертел им в воздухе.
Внутри было пусто, вся обстановка: печь, да огромный деревянный стол. Пахло тишиной и одиночеством, уют ещё предстояло навести. Завтра постараюсь привезти сюда кое-что из мебели.
— Где переночуем? — спросил я, — Здесь или в палатке?
— Давай в палатке.
Подул несильный ветер, с севера надвигалась туча.
Не заводя двигатель, на тормозах, я спустил машину к берегу. Установил палатку, развёл костёр. Алика вскипятила в котелке воду, заварила чай. Она хлопотала у костра, а я не сводил с неё глаз: любовался движениями, постоянно меняющимся выражением лица, удивительно отзывчивой, но такой ещё не частой, улыбкой.
Мы немного перекусили, я пытался шутить. Алика тревожно поглядывала на небо. Иногда передёргивала плечами, словно от озноба, и о чём-то задумывалась.
— Они не оставят нас в покое, — сказала тихо.
— Поживём некоторое время здесь, а там видно будет.
И тут хлынул ливень. Я вытащил из багажника машины спальные мешки, подхватил пакет с провизией и побежал к палатке.
И там, в полумраке, замер, увидев отчаянные глаза, осторожно коснулся губами её несмелой улыбки и провалился в ласковое тепло нежных объятий.
Дождь уже давно перестал стучать по брезенту, а мы лежали усталые, счастливые, но так и не сумевшие пресытиться друг другом.
— Давай уедем, — сказала она.
— Куда?
— Всё равно, хоть на край света.
Молния на палатке взвизгнула. Чьи-то грубые руки схватили Алику за ноги и выдернули наружу. Палатка тут же рухнула на меня, её покатили по земле, сворачивая в тугой рулон. Кто-то, пыхтя, опутывал ноги верёвочными оттяжками.
— Этого в воду! — услышал я голос Геры. — А её в дом.
Меня ударили ногой и потащили вниз.
— Когда захлебнётся, достаньте. Иначе сложно будет объяснить, как он утопил себя таким хитрым способом. Вернётесь на его машине.
Меня приподняли, раскачали и бросили в озеро. Вода начала заполнять палатку. Дышать ещё можно, но… долго ли? Я слышал крик Алики, она, наверное, кусалась и царапалась, кто-то громко матерился:
— Сука, шалава, тварь. Вот, паскуда!
Голоса отдалялись. Воздушный пузырь медленно, но неумолимо наполнялся водой. Я попытался принять вертикальное положение. Если тут неглубоко, упрусь ногами в дно и попробую освободиться. Но у меня ничего не получилось.
Пакет! В нём стакан и бутылка с минералкой. С трудом сдерживая панику, я стал лихорадочно ощупывать складки брезента. Вот он! Порвав полиэтилен, вытащил стакан, бутылку, ударил друг о друга и, схватив самый крупный осколок, начал пилить им ткань палатки. Вода хлынула внутрь, моя ловушка погрузилась на дно, а дыра была ещё совсем маленькой. Я вцепился в неё и, уже почти захлёбываясь, нечеловеческим усилием разорвал полотно. Но выбраться из плена оказалось невозможным. Верёвки, опутавшие ноги, держали крепко. Сквозь зыбкую толщу воды смутно виднелся такой близкий, но недоступный берег. Мне удалось перевернуться и, вонзаясь пальцами в песок, поползти. Голова наливалась красно-чёрным огнём удушья, лёгкие изо всех сил пытались вдохнуть, сознание меркло. Последними полубессознательными рывками я добрался до берега.
Надо надышаться, отдохнуть, но где-то там сейчас мучают мою девчонку. Рыча, я распутывал узлы и сдирал с себя остатки палатки, не замечая ранящих осколков стекла, не ощущая боли. Бросился к машине, открыл багажник, выхватил подводное ружьё. Гарпун один, врагов трое. Но я разорву их зубами, переломаю, я сейчас — самый страшный зверь в мире.
