– А морские течения? Естественная седиментация? Наконец, трофические цепи? Какие-то компоненты унесены на сотни миль, что-то в процессе осадконакопления оказалось на дне, а что-то, извините, потребили любители океанских деликатесов. – Циммерман кивнул на остатки блюда из филе трески, которое лежало на тарелке прямо перед неугомонным шведом.
– Удар ниже пояса, – Юргенсон энергично закурил трубку, одаряя собеседников ароматом прекрасного табака, – а если употреблять точные выражения, самая настоящая провокация. Вы используете методы этих прохвостов! Доказать ничего нельзя! Ничего! Одни слова…
Он глубоко затянулся и вдруг отложил дымящуюся трубку в сторону, как-то помрачнел.
– Правда, уважаемые коллеги, я недавно узнал некоторые шокирующие факты. Если эти данные соответствуют действительности, настоящая опасность крадется совсем из другого угла…
– Наверное, Гринпис хочет взорвать атолл Муроруа, чтобы обвинить во всем бывшего президента Франции, – ехидно заметил Циммерман, но Юргенсон никак не ответил на саркастическую реплику.
Он целую минуту сидел молча, потирая свои широкие грубые руки рыбака, потом опять взял трубку, которая уже успела потухнуть.
– Вместе со мной в университете учился один американец. По происхождению – швед, мать до сих пор живет в Мальмё. Собирался заниматься экологией кальмаров, даже подавал неплохие надежды. Но потом неожиданно бросил науку и ушел, куда бы вы думали? В разведшколу. Естественно, находящуюся под контролем США. Я, конечно, об этом не знал, так же, как и все наши однокурсники. Но вот недавно парень случайно мне встретился в Стокгольме. Мы с ним посидели, поговорили, выпили «Абсолют», вспомнили юность. Оказывается, его только что уволили из секретной службы (он мне не сказал, из какой). О работе там он помалкивал. Общий треп про жизнь. Деньги, женщины, дети. Потом он нализался, как финн («Не любят шведы своего бывшего вассала», – подумал Борщагин) и стал меня пытать про науку. Что да как. И вот вдруг…
Юргенсон прервался, закурил потухшую трубку и внимательно посмотрел сначала на Циммермана, потом на члена-корреспондента РАН, словно пытался определить степень их открытости.
– Если бы я вам не доверял, коллеги, то говорить ничего бы не стал. Информация эта даже не секретная, а, знаете, из той категории, что именуется «extraordinary». Все дело в собеседнике. При обычных условиях у меня отсутствовали бы основания поверить («Казенный американизм», – машинально подумал Борщагин про строение фразы, всерьез заинтересованный рассказом). Но Клайв! Трудно найти человека, более далекого от розыгрыша и выдумки!
– Олаф, вы нагнетаете в нашем тесном кругу нездоровую атмосферу сенсации, – улыбнулся Циммерман. – Пора бы уже пояснить, в чем суть вопроса.
Юргенсон выпрямился, опять церемонно отложил трубку в сторону и взглянул на Борщагина:
– Вы, Александр, должны были об этом слышать. В последнее время ваши русские коллеги много писали о лженаучной теории торсионных полей.
Член-корреспондент РАН улыбнулся. Как раз перед выездом на конференцию он прочитал разгромную статью академика Гинзбурга, посвященную разоблачению этой новой современной «лысенковщины». Не вдаваясь в суть проблемы, благо она была чрезвычайно далека от животрепещущего вопроса поддержания биоразнообразия морских экосистем в западной части Северного Ледовитого океана (именно такой теме был посвящен стокгольмский доклад Борщагина), Александр Павлович мог уверенно констатировать: торсионные поля – очевидная выдумка шарлатанов от науки. Вкратце, очень аккуратными английскими фразами, в которых преобладали безличные обороты, он постарался донести эту мысль до обоих участников беседы.
– По-моему, однозначная ересь, – кивнул Циммерман. – У вас другая точка зрения, Олаф?
– Была такая же, – швед потер свои ручищи и поочередно взглянул на коллег, – до тех пор, пока я не услышал Клайва. Называется это у них особым термином, но ведь дело, как вы прекрасно понимаете, совсем не в названии. Я не разбираюсь на достаточном уровне в вопросах современной физики, но кое-что читал. И убежден, что неизвестное или толком не изученное по тем или иным причинам излучение, формирующее особый тип поля, вполне может существовать.
– А при чем здесь морские экосистемы? – Скептически настроенный немец не мог сдержать пренебрежительной усмешки.
– При том, уважаемые коллеги, – Юргенсон наклонился вперед и произнес, заговорщицки понизив голос, – что в России и Америке давно созданы приборы, основанные на принципе действия торсионного излучения, способные лишать нормальных процессов жизнедеятельности все биологические объекты в радиусе нескольких десятков, а то и сотен километров. Американцы избрали в качестве полигона морскую акваторию в Атлантическом океане, где и работал Клайв. А вот про русских точно ничего не известно. Но их достижения, как утверждал мой приятель, куда более значительны. И самое важное, – Юргенсон перешел на шепот, едва слышный его собеседникам, – Клайв уверял меня в том, что американцы хотят найти в России эти разработки…
Северо-восточная Украина
Полигон
16 августа
15.35
Полковник Калмыков очнулся в полной темноте. Первая мысль (и нельзя сказать, что она была в данных обстоятельствах совершенно бредовой) закономерно убеждала в том, что с земной жизнью отныне покончено и можно поздравить себя с перемещением на тот свет. Точнее, на ту тьму…
Он потерял сознание через пять минут после того, как четыре человека, одетые в камуфляж, включающий и глухие колпаки для лица, атрибут знаменитых спецназовских «наездов», которые получили ироничное название «маски-шоу», заставили его забраться на заднее сиденье неприметных серых «Жигулей». Как только машина тронулась с места, полковник получил ощутимый удар в висок, после которого и потерял способность внятно воспринимать происходящее.
Вероятно, его вырубили профессиональным приемом. Это очевидно хотя бы потому, что он находился не в полной «отключке» и некоторое время слабо фиксировал окружающую действительность, хотя и не мог сказать в точности ничего про маршрут движения.
Видимо, где-то через час после нападения машина остановилась, и дальнейшего Калмыков уже не помнил. Сколько он уже находится здесь? Несколько часов? Несколько суток? И, главное, кто эти люди?
Нападение совершено грамотно. Работала, безусловно, какая-то специальная команда. Это, само собой, не бандиты с большой дороги. Да и для чего гангстерам нужен полковник? Выкуп предложить его семье, вытребовать скромную полковничью зарплату? Ответ очевиден – похитителям требуется иное. Информация, которой обладает Калмыков. Но и тут полная неясность.
В последнее время он не имел практически никакого отношения к таким материалам, которые хоть в какой-то мере можно отнести к разряду секретных. Обычная штабная работа, армейская рутина. Самые важные сведения содержались в потертом портфеле, ныне оказавшемся в руках нападавших. Но, как говорит в таких случаях двадцатилетняя дочка Калмыкова: «Это не супер, папа!» Кому нужны данные о планируемых через месяц учениях? О них даже в киевской армейской газете писали. Чушь несусветная! Для этого, кстати, полковник и приехал на территорию бывшего Полигона. Здесь очень удобно разместить замаскированный штабной пункт, откуда можно вести контроль за действиями подразделений.
Он вспомнил, о чем размышлял, сидя на краю проселочной дороги. И вдруг вздрогнул. Нехорошая мысль светящимся метеором пролетела по его сознанию. Полигон…
Калмыков являлся одним из немногих людей, кто получил закрытую информацию о производимых здесь в прежние годы испытаниях. А вдруг необходимы как раз эти материалы? Только кому? Кому и для чего?
Полковник пошевелился, приподнялся на локтях, ощутив при первом движении, как пульсирующей болевой точкой отозвалась правая часть головы. Судя по всему, он находился в каком-то подземном бункере. Пол холодный, каменный. Калмыков кашлянул. Любые звуки распространялись здесь с относительной гулкостью. Значит, помещение не очень большое. Наверное, его площадь примерно соответствует размерам столовой в родной войсковой части.
Калмыков встал, сделал несколько шагов наугад. Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять, одиннадцать, двенадцать, тринадцать, четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать, семнадцать, восемнадцать…
Стоп! Он уперся рукой, которую, как слепец, протянул вперед, в шероховатую преграду. Тяжело присел на пол, нащупал пальцами какую-то ветошь, оперся спиной о стену. Да, никогда полковник не попадал в подобные переделки. А в сходных условиях находился только в курсантской юности, когда сидел за самоволку на гауптвахте военного училища.
А ведь вот в чем может быть дело! Он когда-то участвовал в работах по обустройству нижних ярусов подземных сооружений около Центра управления Полигона. И знал лучше многих схему расположения коллекторов. Господи, неужели его привезли туда? Но зачем?!!
