— Лодка уже здесь, — сказал Мишель. — Хочешь, я тебя повезу на остров?
— На остров? — Анри еще не все понимал сквозь сон. — Какой еще остров?
— У нас тут есть остров на краю озера. Там можно купаться, загорать. И никто не будет мешать.
— А который час?
— Пять утра.
Натянув джинсы и майку, Анри вместе с Мишелем спустился вниз. Усадив Анри в лодку, Мишель легко оттолкнулся от берега, вывел ладью на середину озера и заработал веслом. Лодка шла быстро; миновав одну за другой несколько проток, они минут через двадцать спрыгнули на берег крохотного, заросшего кустарником островка.
Первым делом они выкупались, потом разожгли костер, заварили в котелке чай, затем, после роскошного завтрака, устроенного прямо на песке, вдоволь позагорали.
* * *
Вечером следующего дня, когда солнце вплотную подошло к краю озера, Анри по пустой улице двинулся к центру деревни. Он знал, что деревенский праздник, длившийся два дня, сегодня вечером заканчивается. Место на центральной площади деревни, с которого сейчас доносился бешеный стук тамтамов, было закрыто толпой. Подойдя ближе, Анри встал возле длинной плетеной хижины, напоминающей ангар. У дальнего конца этой хижины, сейчас тесно окруженного толпой, как он понял, и происходило собственно празднество. Но тут, у другого конца хижины, никого не было.
Наконец дверь, ведущая внутрь, открылась. Из двери выглянула старуха в живописных тряпках; выплеснув что-то наружу, она посмотрела на него довольно дружелюбно. Улыбнулась:
— Добрый вечер, месье.
— Добрый вечер.
— Наверное, вам интересно, что там делается?
— В общем, да. — Он сказал это скорее из вежливости. Особого желания увидеть деревенские танцы у него пока не появилось.
— Ясное дело, сейчас вам туда никак не пройти, да?
— Верно, не пройти.
— Месье, вы можете войти в дом. Прямо в дом.
— Прямо в дом? — Он опять сказал это только из вежливости.
— Да. Постойте немного в комнате, я потом покажу, как пройти на площадку.
Войдя вслед за мгновенно куда-то исчезнувшей старухой в хижину, Анри услышал за плетеной перегородкой возбужденные женские голоса. Всю обстановку комнаты составляли лишь плетеное кресло и стол, на котором стояло большое зеркало и был разложен набор для грима.
Старуха, появившаяся вскоре, сказала кому-то, кто стоял за дверью:
— Ксата, сюда пока нельзя, здесь мужчина.
— Зуфата, ради бога… Какой еще мужчина…
Первое, что почувствовал Анри, увидев вошедшую в комнату девушку, было удивление, что в мире — в любом, в черном, в белом, в красном, в каком угодно — может быть такая красота. Такая ослепительная, спокойная, ясная, простая.
Мельком взглянув на него и как будто задумавшись о чем-то, девушка сказала:
— Зуфата, ты не забыла о моем выходе?
— Сейчас, Ксата, сейчас. — Старуха исчезла.
Прикрыв за ней дверь, Ксата бросила, взглянув на Анри:
— Месье, простите, я вошла неожиданно.
— Что вы, я сам виноват, я сейчас уйду.
Он еще не понимал, что произошло, — так он был потрясен красотой девушки. Придвинув кресло и усевшись перед зеркалом, Ксата сказала с улыбкой:
— А я вас знаю, вы приезжий. Вы сын Нгалы Сиссоло, да?
— Да. — Спохватившись, Анри чуть поклонился. — Меня зовут Анри Дюбуа.
— Меня Ксата Бангу. — Застыв на секунду, Ксата принялась изучать себя в зеркале. — Вы знаете, кто я такая?
— Нет. — Только сейчас он заметил, что на ней широкая цветная накидка, расшитая пестрыми узорами.
— Я ритуальная танцовщица. Вам эго что-нибудь говорит?
— Нет.
Закусив губу и взяв кисточку, Ксата сделала несколько мазков. Вздохнула:
— Ритуальная танцовщица — это девушка, которая дает обет безбрачия. Понимаете?
Ему показалось, что она говорит с ним как с маленьким. Помедлив, он ответил смиренно:
— Понимаю.
— И на которую мужчина может смотреть лишь в момент, когда она танцует.
— Вы хотите сказать, я должен сейчас уйти?
— Вообще-то да… — Ксата продолжала гримироваться. — Но теперь уже поздно. Так что если есть охота — стойте.
— Спасибо.
— Да и сейчас все эти обычаи давно уже не соблюдаются. А мне с вами будет не так скучно.
— Хорошо, я буду стоять.
Довольно долго Ксата, склонившись к зеркалу, раскрашивала лицо так, будто его здесь не было. Вглядываясь в ее лицо, Анри подумал, что ей около пятнадцатишестнадцати, у нее были пухлые, нежные, доверчивобеззащитные и вместе с тем упрямые губы, маленький, с легкой горбинкой нос, матово-коричневые скуластые щеки и огромные глаза, в которых странным образом уживались одновременно испуг и уверенность. Короткими отточенными движениями Ксата подносила к щекам то кисть с ярко-желтой охрой, то белила, то древесный кармин. Движения ее рук были почти незаметны, тем не менее на ее лбу, шее, щеках, подбородке скоро возникли яркие круги и извилистые полосы.
— Вы, наверное, смеетесь над нашей деревней? вдруг спросила она.
— Я? Почему?
— Вы же парижанин…
— Да нет, я совсем не смеюсь. Наоборот, мне здесь очень нравится.
— Да? — Она снова занялась гримом. — Вы знаете, как я буду танцевать?
— Нет.
— У меня последний выход. — Тронув ваткой нос, Ксата отложила ее в сторону. Оценивающе оглядела себя. — Я буду ню. Сброшу накидку и останусь в чем мать родила. Единственное, что на мне будет, — ниточка с бахромой на бедрах. Наверное, в Париже к этому не привыкли, да?
Анри решил промолчать. Подняв на него глаза, Ксата улыбнулась:
— Анри, вы находитесь здесь слишком долго. Проходите вот в эту щель.
— Зачем?
— Затем, что вы выйдете как раз к площадке. Там вам все будет видно.
— Мы сможем еще увидеться потом?
— Не знаю. Я ведь предупредила, в обычной жизни я не должна встречаться с мужчинами.
— И все же, Ксата, я бы очень хотел вас увидеть.
— Все, Анри, идите. Вы мне мешаете.
— Может, я подожду вас после спектакля?
— Нет. — Она посмотрела на него нахмурившись. — Анри, ну пожалуйста, вам больше здесь нельзя, честное слово.
Он выскользнул в щель и, пройдя вдоль длинной плетеной изгороди, увидел площадку, на которой проводилось представление. В кругу зрителей стояли барабанщики, продолжавшие непрерывно отстукивать дробь на тамтамах. Тут же вышла Ксата. При ее появлении гром барабанов стал глуше. Ксата придерживала покрывало двумя руками у горла. Барабанная дробь неожиданно усилилась, потом снова стихла. Ксата отпустила покрывало и, оставшись, как она и предупредила Анри, совершенно обнаженной, начала танцевать.
Кроме Ксаты и ее танца, Анри теперь ничего уже не видел и не слышал. Для него сейчас жил только ритм, его неумолимые, яростные удары. Ксата неожиданно оказалась захвачена бесконечным, несмолкающим ритмом, который сливался с подрагиванием плеч, перестуком пяток, вращением рук, вздрагиванием бедер, живота, колен. В этом мире движений все вдруг приобретало особый смысл и все что-то значило. Дрожа и трясясь как в лихорадке, дергаясь, застывая на несколько мгновений и снова дергаясь и кружась, Ксата что-то говорила, что-то объясняла сейчас всем и в том числе, конечно же, и ему. Что именно, он не понимал, он знал лишь, что все, что находится сейчас вокруг него, весь мир, земля, воздух, люди, не должно его касаться, все это должно сейчас исчезнуть, раствориться, пройти мимо, потому что есть Ксата, одна Ксата, и ничего больше…
После ее выступления он вернулся к щели, из которой вышел, и заглянул в ту самую комнату, первую, где он увидел Ксату. Стоящая в комнате старуха при его виде отчаянно замотала головой:
— Месье, месье! Нельзя, прошу вас, уходите!
— Но почему?
— Уходите, месье, прошу вас! Сюда нельзя!
— Вы можете позвать Ксату?
— Ксату нельзя! Ксату ни в коем случае нельзя! Месье, Ксату никак нельзя!
— Но почему?
— Нельзя, и все! Месье, уходите!
Сколько Анри ни уговаривал старуху вызвать Ксату, она твердила только одно: «Нельзя, нельзя!»
После этого Анри около двух часов простоял в темноте в зарослях неподалеку. Ксата из хижины так и не вышла, и он в конце концов вынужден был вернуться в дом Ндубы.
Забравшись на второй этаж, он лег на подстилку и долго не мог заснуть. Он думал о Ксате. Он снова видел ее глаза, слышал ее слова: «С вами мне будет не так скучно». Подумал: если бы еще неделю назад ему сказали, что он встретит где-то в глуши, в затерявшейся в джунглях африканской деревушке девушку, которую полюбит, он бы никогда этому не поверил. Но именно это сейчас и произошло…
* * *
Утром его разбудил легкий звук. Открыв глаза, он понял: это скрип лестницы. Почти тут же он увидел выглядывающую из лестничного проема Ндубу; увидев, что он проснулся, Ндуба улыбнулась:
