напрочь, поэтому всех глубин этого странного чувства, особенно в государстве рабочих и крестьян, постичь не в состоянии.
– Наконец-то, – укоризненно произнес майор госбезопасности Гаевский. – Только вас и ждем, Ермолай Платонович.
– Бессонная ночь, – развел я руками. – Взяли банду расхитителей железнодорожных грузов.
Я коротко доложил о результатах ночной операции. Воодушевления начальственного не увидел.
– Мельчим, товарищи. Мельчим, – Гаевский сурово сдвинул брови. – Настоящие бандиты – это наши лжесоратники. Они засели в партийных и советских органах. В райкоме. В исполкоме или на автобазе. А может, и у нас.
– Там интересная информация, – заявил я, прерывая его вечную песню о засевших везде врагах народа. – Возможно, ниточки потянутся к прошлогодним диверсионным актам на заводе.
– Которые признаны результатом халатного нарушения техники безопасности. Виновные наказаны, – привычно шмыгнув носом, выдал начальник специальной следственной группы Фима Грац.
– Это еще вопрос! – огрызнулся я. – А не проявили ли мы близорукость, желая быстрее спихнуть дело?
– Не стоит препираться, – примирительно махнул рукой Гаевский. – Доложите позже.
– Как только ситуация прояснится, – кивнул я, ругая себя за то, что поднял эту тему. Слишком тут много лишнего народа. Не удержался, бывает.
– И все равно, – продолжил начальник УНКВД. – От нас ждут другого. Если бы не усилия товарища Граца, пришлось бы перед Москвой краснеть.
Краснеть перед Москвой – да, это страшно. Эх, Гаевский. Он красиво и убедительно выступал перед рабочими коллективами. Всегда находил общий язык с трудовым народом. И, конечно же, был себе на уме – других в органах не держат. Я до конца его так и не расшифровал. Но многое из того, что он делал в последнее время, мне категорически не нравилось. Особенно опасное желание любой ценой отчитаться перед Наркоматом. Хотя у него работа такая. В чекистских делах он разбирался слабо, но это к лучшему. Достаточно, что в них разбираюсь я.
Я посмотрел на площадь за окном, по которой барабанил несколько часов не желающий утихать дождь. Когда-то здесь были трущобы. Но их расчистили, и получилась огромная площадь.
Друг напротив друга высятся два монументальных здания. УНКВД – это бывший доходный дом купцов Васильевых, где снимали углы приказчики, мелкие дворяне, чиновники, удачливые шлюхи. Здесь были просторные подвалы, отлично подошедшие для резиденции ГубЧК. А массивное, с колоннами и античным портиком здание обкома построили три года назад после реконструкции района. В центре площади на постаменте указывал трудящимся рукой верный путь бронзовый Ленин.
Обком и НКВД. Два основных центра власти. Тайная и явная…
Совещание продолжалось. Гаевский принялся за Граца.
– Ефим Давидович. Что у вас с университетским делом? Как там профессор Корниенко и его «литературоведы»? Когда будете заканчивать?
– Э-э, – многозначительно протянул Грац. – Рановато заканчивать. Там такие концы нащупываются. В Ленинград следы уходят.
– Если нужна помощь ленинградских товарищей – сразу обращайтесь. У нас с ними полное взаимопонимание… И понастойчивее.
– Железно! – гордо выпрямился Грац. – По-пролетарски так крепко выведем всех на чистую воду. Пусть знают, мне ни их пули, ни гранаты не страшны. Ни ранения!
Грац к месту и не к месту долдонил, что был ранен в боях со скрытой контрреволюцией – все не мог успокоиться по поводу злосчастной гранаты, которую в него швырнули в прошлом году на обыске. Даже кличку у несознательной части личного состава приобрел – Раненый.
Я же вспоминал о своих ранах, только когда они начинали ныть. На плече шрам от сабельного удара. На боку – зажившая дыра от деникинской пули. На спине остались шрамы от казацкого кнута. В ноге застрял осколок. Так, может, тоже начать жаловаться на каждом углу и вместе с Грацем организовать общество раненых, требуя дополнительный паек?
Начальник секретариата зачитал бумагу из Москвы об обострении внешнеполитической обстановки, внутриполитической борьбы, о непримиримости к врагу и наращивании усилий. После чего мы разошлись по своим делам.
Меня мотало из стороны в сторону от недосыпания. Сотрудников, что участвовали в ночной операции, я отпустил отдыхать после того, как оформили задержанных и взяли показания. Дальше работа для прокурорских следователей.
Тройкой я бандитов просто пугал. У них обычная уголовщина, хотя и огребут они за свои дела по полной.
Надо не забыть черкануть бумагу, чтобы тому фрезеровщику, который навел на вредителя на «Дизеле», зачли помощь органам госбезопасности. Не то что я о нем забочусь – такую тварь шлепнуть рука не дрогнет. Но существуют железные правила. За сотрудничество полагается снисхождение. Начни обманывать, и люди перестанут идти на контакт с органами.
Только я устроился за своим начальственным столом, как на огонек мотыльком припорхнул Фадей.
– Ты железный? – спросил я. – Чего не отсыпаешься?
– На том свете отоспимся. Дел невпроворот.
– Еще одно подоспело, – хмыкнул я и расписал ему наводку на «Пролетарский дизель».
– Понятно было, что там вредительство идет. А зацепка хорошая. Поработаем, – Фадей азартно потер руки.
– Люди и время. Как же их не хватает. Только начинаешь что-то делать долгоиграющее, как тут же что-то обязательно случается. И опять – эскадрон, по коням.
– Это точно. Даже научно проверяемо. Антонина твоя может сделать математический анализ, – напомнил мне Фадей, что моя женщина – математик, что само по себе диво дивное.
– Да я и так знаю, что проблемы косяками ходят. Одна за другой.
Зазвонил телефон на столе. И Фадей с улыбкой выразительно посмотрел на него – вот, мол, сейчас и проверим гипотезу.
– Ремизов у аппарата, – гаркнул я.
– Это Рыбак, – обозначился псевдонимом агент. Судя по шуму в трубке, звонил он из телефона-автомата.
По примеру Москвы в нашем городе проходит активная телефонизация. В результате на улицах выросли мрачные, похожие на небольшие крепостные башни, телефонные будки с маленькими амбразурами окошек. Вещь, чрезвычайно полезная для экстренной связи агента с куратором.
– Сообщаю, что вчера враг и паскудник-фигурант Боров дома мешок золота запрятал, – забарабанил как пулемет – быстро и убийственно – мой агент Лопарь. – Это общие накопления их вредительской банды. Завтра эти лишенцы развозить собираются по тайным местам. Боятся обысков. Товарищ капитан, надо его за вымя щупать. Иначе упустим.
– Пощупаем, – заверил я и положил трубку.
Фадей усмехнулся, посмотрев на меня:
– Ну что, подтвердилась гипотеза?
– Подтвердилась. К Борову общую кассу свезли.
– У криминального элемента это называется общак.
– Этот самый общак они намерены из города завтра вывозить.
– Отлично! – расплылся Фадей в улыбке из разряда «кот и сметана». – И не надо наворованное искать. Сами все собрали.
По агентурному делу «Грызуны» в отношении руководства треста «Русский текстиль» и их партнеров мы работали давно и располагали раскладом на всю шайку. Заворовались ответственные товарищи знатно. И вот настала пора наведаться к основному фигуранту, – как его агент назвал, лишенцу и вредителю, – под псевдонимом Боров.
– Собирай бойцов, – сказал я Фадею. – Работаем по четырем
