Боб понял, что вчера вечером допустил ошибку. Какое-то глупое чувство мужского достоинства заставило его показать Тельме и троим сотрудникам группы захвата, что он ничуть не хуже их и что близкое знакомство со смертью не имеет никакого значения для человека, тысячи раз смотревшего смерти в лицо. Да! Глупо. И вот теперь все озадачены его стойкостью духа. Откуда она, что это означает? Надо было бы изобразить рыдания и притвориться, что он никак не может оправиться после пережитого. Еще одна глупая стариковская ошибка.
— Все произошло так быстро и казалось таким нереальным. Я до сих пор не могу поверить в то, что со мной случилось. Быть может, худшее еще ждет меня впереди, тогда и пропадет сон.
— Возможно. Это одно из объяснений. Но мне пришло в голову другое. А вы, часом, не профессионал? Ветеран коммандос, бывший боец спецназа, военный, принимавший участие в боевых действиях, что-нибудь в таком духе? Вы вели себя именно так.
— Я же говорил вам, что много лет назад служил в армии.
— Мы вас проверили. Все чисто. Никаких серьезных неприятностей с правоохранительными органами. Правда, на вашем месте я бы оплатил штраф, выписанный вам полицией Бойсе. И надеюсь, вы уладите вопрос со сточной трубой из конюшни в округе Пима. Эти борцы за чистоту окружающей природы могут доставить массу неприятностей.
— Да, сэр. Мой адвокат сейчас как раз работает над этим.
— Понимаете, я просто не смог пройти мимо того, что вы появились в этом сонном захолустье и оно внезапно превратилось в Додж-Сити. Два дня назад какой-то продавец расстрелял двух вооруженных грабителей. В прямом смысле расстрелял, как это сделал бы обученный профессионал, имеющий опыт подобных противостояний, обладающий чутьем и не боящийся агрессии. Вы к этому не имеете никакого отношения, если не считать непроверенного сообщения о том, что какой-то темный седан, предположительно взятый напрокат, отъехал от этого магазина сразу же после стрельбы. Расколоть мальчишку нам не удалось, но от меня не укрылось, что вы ездите на темно-зеленом седане «форд», взятом напрокат. Вы не находите в этом ничего любопытного?
— Шериф, я всего лишь отец, который пытается понять…
— А вчера вы сбили с ног убегающего вооруженного преступника. Вам шестьдесят три года, вы заметно прихрамываете при ходьбе, однако вы, ни минуты не раздумывая, вступили в схватку один на один с вооруженным наркоманом. У меня в управлении есть двадцатипятилетние полицейские весом в двести сорок фунтов, которые ни за что бы так не поступили. Затем, когда преступник взял вас в заложники, вы даже не вспотели. Он взводит курок…
— Сэр, да у меня не было времени все это осознать. Не успел этот парень взвести курок, как Тельма его пристрелила.
— А когда наш сотрудник всаживает преступнику пулю под глаз, вы этого даже не замечаете. Вам это нисколько не интересно. У вас не участилось дыхание, вы не взволнованы, ничего такого. Подумаешь, эка невидаль. Еще один день в жизни мистера Свэггера, зевающего от скуки. Еще один убитый, еще один доллар. Однако ваш послужной список абсолютно чист, подозрительно чист, как будто об этом по какой-то причине позаботились профессионалы. На вас нет никаких данных. Вы, случайно, не работаете в ЦРУ?
— В свое время я знавал одного сотрудника этого управления, очень приятную даму. А также нескольких козлов. Я в дружеских отношениях с одним высокопоставленным сотрудником ФБР, после некоторых событий, произошедших много лет назад. Но никаких бумаг на меня нет просто потому, что я всего лишь преуспевающий бизнесмен из Бойсе. Давным-давно я служил в морской пехоте. Но тут тоже ничего нет. Успокойтесь, все совсем не так, как в захватывающем детективе, где каждый не тот, за кого себя выдает, и все умеют стрелять.
— Надеюсь, вы говорите правду.
— Сэр, быть может, мне связаться с адвокатом? У полиции что, особый интерес к моей особе? Не следует ли мне позаботиться о юридической защите своих интересов?
— Подозреваю, мистер Свэггер, к вашей особе всегда будет интерес. Нет, адвокат вам не нужен; вам нужно лишь заправить полный бак горючего и направиться на запад.
— Да, сэр. Я никогда не спорю с человеком, у которого в руках пулемет. Но я оплатил эту ночь в мотеле, а уже темнеет, и у меня нет особого желания ночью ехать через Железную гору. Давайте сделаем так: я тронусь в путь завтра с утра пораньше, чтобы опередить болельщиков, которые станут съезжаться на гонки. Я закончу составлять отчет дома у дочери и отправлю его следователю Филдинг. Вы ничего не имеете против?
— Почему-то мне не верится, сэр, что вы боитесь темноты.
— Я боюсь не темноты. Я боюсь того, что прячется в темноте.
— Эти же самые слова я слышал от одного очень способного десантника. Ну хорошо, мистер Свэггер. Завтра утром вы уедете, или наша следующая встреча состоится в камере предварительного заключения. Договорились?
— Договорились, шериф.
Брат Ричард был так похож на настоящего Ричарда Петти, что возникал вопрос, почему его не арестовывают за копирование чужого обличья. У него была та же самая светло-желтая ковбойская шляпа с пером, низко натянутая на уши, передний край дерзко закрученных широких полей спускался ниже уровня глаз, а богатая коллекция индейских амулетов и оберегов, обладающих тайным смыслом, беззаботно трепетала на ветру. Его глаза прятались за очками, которые выглядели бы так же хорошо на настоящем Короле Ричарде или Жаклин Онассис. У него было упругое, жилистое, мускулистое тело Ричарда Петти, он был в футболке с эмблемой НАСКАР, с засунутой в закатанный рукав пачкой «Мальборо». На нем были джинсы в обтяжку и удобные высокие сапоги.
А причина, по которой его не арестовывали, не избивали и не осаждали девочки-подростки, заключалась в том, что здесь точно так же выглядел каждый второй. Это был словно фестиваль двойников Ричарда Петти, хотя имелись и другие категории. Кто-то предпочел взять себе за образец для подражания Курта Буша, кто-то превратился в Дейла Младшего, Тони Стюарта, Хуана Монтойю, Майка Мартина, Мэтта Макриди. Трудно поверить, но было даже несколько Джеффов Гордонов, хотя все они, наверное, приехали из Калифорнии. Вот что представляла из себя толпа, запрудившая деревню НАСКАР — целый город, торгующий сувенирами, регалиями, реликвиями и прочими предметами культа больших гонок, расположенный по соседству с грандиозным бристольским автодромом, который возвышался поблизости, наполняя воздух сплошным оглушительным ревом машин, последний раз перед предстоящими стартами проверяющих двигатель на максимальных оборотах.
Это была пятница, последний день перед выходными, когда должны будут состояться гонки. Раскинувшаяся под жарким августовским солнцем долина Шенандоа была заполонена машинами, палатками, жилыми прицепами, микроавтобусами — здесь не было разве что бронетранспортеров. Колесные транспортные средства всех форм и размеров, покрывающие пологие окрестные холмы огромным пестрым ковром, доставили сотни тысяч поклонников, готовых боготворить своих кумиров, переживать за них и наслаждаться триумфом, пить, курить, колоться, трахаться, гудеть клаксонами — в общем, жить полной жизнью и получать массу удовольствия. Большинство уже находились за гранью блаженства; толпа, подобная огромному извивающемуся зверю, излучала такое обжигающее счастье, что нельзя было не улыбнуться, почувствовав его жар. Больше того, от него начинало гореть лицо.
Однако никто здесь не радовался так, как брат Ричард, бредущий сквозь шумную, беспорядочную толпу, заполнившую эту цитадель НАСКАР. Улицы не были вымощены золотом, нет, если речь шла о покупателях, хотя, возможно, это было так, если речь шла о продавцах. Ибо граждане государства НАСКАР любили тратить деньги. Они считали себя просто обязанными привезти домой какое-нибудь воспоминание о «ночи грома». Они покупали флажки и футболки, кружки и пивные стаканы, бейсболки и кожаные куртки, майки и рубашки, фотографии и модели машин, а также минеральную воду, пиво, бурбон. И всевозможные рекламные издания. «Шевроле», «Форд», «Тойота» и «Додж», четыре уполномоченных производителя автомобилей, развернули огромные павильоны, и во всех четырех внутри было по пьедесталу. Каждый пьедестал венчала собранная на заказ вручную машина, которой предстояло сегодня вечером и, главное, завтра вечером с ревом промчаться четыреста, а затем пятьсот раз по наклонному овалу длиной в полмили, где мечты умирали в считаные секунды, порой в огне, под скрежет мнущегося металла. На этом овале мужество, сила духа и везение будут сражаться друг с другом на ста сорока милях в час до тех пор, пока один из гонщиков, показав себя умнее, крепче, храбрее и удачливее остальных, не пересечет линию первым, почувствовав себя при этом богом, хоть и на краткий миг.
