Но начертанные фломастером семь сорок никого не заинтересовали.
Поднял руку очкарик.
– Какие чувства вы испытываете, овладевая чужими часами?
– Запишите: овладевая часами, я испытываю чувство огромной гордости за Человека, который не только смог создать столь совершенное творение, но и не менее мастерски их спупырить. Последнее качество относится лично ко мне, граждане.
Вопросов больше не последовало, и профессор представил Губошлепа.
– Гаджиев Роман Хаттабович, 36 лет.
– Ромуальд Хаттабович! – поправил Губошлеп.
– С каких это пор, мой любезный, ты стал Ромуальдом? Не дури!.. Обвиняется в убийстве четырех молодых девушек. Тоже редкий случай – вампиризм. По словам испытуемого, у него периодически возникает желание напиться крови. На следственном эксперименте выпил предложенную ему литровую банку свиной крови…
– Как – свиной?! – вскричал Губошлеп. – Почему свиной? Мне сказали – бычьей! Я же мусульманин!!!
Гаджиев схватился за рот.
– Тут написано – «свиной крови»! – пожал плечами Житейский, показывая папку с делом Губошлепа.
– Чистоплюй паршивый, – возмутился Циферблат. – А кровь невинных девушек тебе не тошно было пить?
– Так то – девушки!
Практиканты оцепенели.
– Людям и свиньям свойственны не только похожий состав крови. Но и одинаковое свинство, – заметил я по этому поводу.
– Люди – еще большие свиньи, – добавил Циферблат, скривившись.
Мне тоже стало тошно: и как я оказался среди этих уродов?
– И вот наконец наш герой! – (Меня оставили напоследок.) – Кузнецов Владимир Иванович. В прошлой, по его словам жизни, носил фамилию Раевский, был офицером, принимал участие в вооруженных конфликтах и спецоперациях. Затем сделал пластическую операцию. Обосновывает тем, что за ним охотились бандиты. Официально обвиняется в убийстве гражданина Раевского В.И., у которого также похитил документы. Достаточно запутанная история. На беседе со мной рассказал о конфликте Я и Не-Я, которые, слившись, по словам испытуемого, самоуничтожились. Сам же Раевский, по словам Кузнецова, остался за некоей линией фронта. Какие вопросы есть к испытуемому?
– Когда вы первый раз поняли, что отделились от Раевского? – спросила девушка, которой Рыльковский сунул свою тетрадь. Она по-прежнему держала ее в руках.
Выбора у меня не оставалось, и я кинулся в омут:
– Это было как вспышка, как озарение. Я понял, что я – это не я, а уже совершенно другой человек, не согрешивший смертоубийством на войнах… И чтобы пройти полностью самоочищение, я сделал себе пластическую операцию.
– Позвольте спросить, – уточнила девушка, – вы сами себе сделали пластическую операцию?
– Да – путем усиленного массажа, медитаций и психоанализа. Я ведь в прошлом – психиатр.
– А после этой операции бандиты вас не преследовали?
– Все это осталось в прошлой жизни.
Житейский повернулся к практикантке.
– Ну, Акушкина, что скажете по поводу испытуемого Кузнецова?
– Присутствуют признаки паранойяльной шизофрении…
– Обсуждение болезни в присутствии психического больного является грубым нарушением врачебной этики! – немедленно выразил я свой протест.
– Для нас вы не больной, а коллега-психиатр, – тут же срезал меня Житейский. Я не нашелся что ответить. – Продолжайте, Акушкина.
– Данный испытуемый, как следует из его биографии, в прошлом был руководителем военного коллектива. Для офицеров обычно характерны односторонняя активность, гиперсоциальность, упрямство, бедность эмоциональной жизни. Мы наблюдаем бредовую переоценку эпизодов прошлого – периода войны. Возможное убийство или смерть Раевского стали сильным потрясением для психики Кузнецова, после чего в качестве защитного фактора появились идеи «разъединения-объединения» с Раевским. В процессе расширения бреда добавилась мания преследования со стороны неких бандитов, врагов.
– В целом – верно, – заметил Житейский. – Особо я хочу отметить, что данный тип ищет себе врагов. В случае с Кузнецовым – это наркомафия, с которой он борется и даже делает, по его словам, пластическую операцию. Теперь – это некие враги, укравшие его научные разработки и изолировавшие его от общества, как только что мы имели честь с вами слышать.
Я сидел истуканом и кивал.
На обед нам принесли суп с макаронами и манную кашу с котлетой. После чего всех нас сморило.
Вечером на меня навалилась тоска. С помощью пособия для «съезжающей крыши», конечно, можно было заработать диагноз шизика и получить путевку в психиатрический стационар. И застрять на неопределенный срок. Что хуже – палата для душевнобольных или камера для преступника, осужденного за особо тяжкие преступления? Мои размышления прервал Груда Мяса.
– Володя, как думаешь, мой роман вернут?
– В любом случае он будет приобщен к делу.
– А похоже получилось, когда я косил под дурачка?
– Не очень. Тут важны детали. Если разрабатываешь космическую тему, надо расширять диапазон. Например, требовать, чтобы пищу подавали в тюбиках. А если не будут – выплескивать ее в потолок, для невесомости. Сделай себе из постельного белья космический скафандр. Запрещай открывать форточки, потому что за окном – безвоздушное пространство. Ну, и ввиду лимита воды на космическом корабле, можно еще хлебать свою мочу.
Груда Мяса вздохнул.
– Следователь, когда раскалывал меня на мои подвиги, обещал, что меня на сто процентов признают невменяемым.
– А мне, Володя-джан, как думаешь, запишут, что я с головой не дружу?
Похоже, я стал консультантом. Роль «психиатра» приходилось отрабатывать.
– А ты вообще бездарь! Тоже мне вампир. Устроил истерику – кровь, видите ли, не та! Да ты каждый день должен требовать в рацион стакан свежей крови. А если не принесут, напейся своей кровью.
– А как это?
– А укуси себя за шею!
Циферблат молча слушал мои советы, потом поднялся с кровати и стал шагать из угла в угол.
– Вот я думаю, если человек – дурак, может, ему и срок меньше дадут. А в натуре, дурь является смягчающим обстоятельством?
Пришли к выводу, что не является.
– Вот я и думаю, что лучше: в дурку или на зону. На киче париться, ясное дело, привычней. А в дурдоме крыша и в натуре съехать может… А ты, Володян, как думаешь?
– Я думаю, надо когти рвать.
Стало тихо.
– Но сначала надо дождаться результатов экспертизы.
На следующий день после завтрака меня отвели к Житейскому. Справившись о здоровье и настроении, он заметил:
– Мне понравилась ваша шуточка насчет укуса в свою шею. Только вы больше не советуйте Рыльковскому портить казенное имущество. Мочу пусть пьет, если хочется. А в деле запишем: прошел курс уринотерапии.
– Вы подслушивали. Ай-яй-яй! Ветра перемен не выдули кагэбэшное нутро вашего учреждения.
– А вы демократ, Владимир Иванович?
– Лошадиные шоры, которые вы надеваете нам, томящимся здесь, не по размеру. Даже если вы нас упакуете в большущие оболочки, мы их все равно будем срывать с чувством обновления. А потом с удовольствием сожжем их на центральной площади.
– Интересно…
– Кусать ближнего по поводу и без оного, доктор, очень приятно. Вы внимательно слушаете меня? Да… Во-первых, удобно, потому что – ближний. Во-вторых, безопасней, знаешь, что простят, как бы то ни было. Маленькие люди, скажу вам, как маленькие шавки, сознавая, что не могут укусить, как волкодав, кусают в самые болезненные места. Чего не сделаешь, чтобы причинить боль, профессор! Для этого необязательно наступать на любимую мозоль. В порыве озлобленности можно нагадить и в тот колодец, откуда и сам хлебаешь. Не беда, что с дерьмом, зато и ближнему хреново… Вот вы обозвали меня демократом. А кто вы и ваша система? Зачем вы лишили нас Бога? Ведь человек, даже все попирающий, все равно один на один остается маленьким, со своими болячками и страхами, со вздрагиваниями до обморока, – когда вдруг выпадет из шкафа старый картуз или спрятанная женой бутылка водки. Он бесстрашен на людях, бьет себя кулаком в грудь, а во снах кается и чувствует себя уродцем. А умирая, он боится и тщетно (но лишь для молчаливо-скорбного или любопытного окружения, профессор!) старается «остаться самим собой». Но в душе у него – ледяной страх… Мне сегодня ночью приснился сон. На глазах коллекционера давили сапогами фигурки из слоновой кости, которые он собирал всю свою жизнь. А кто-то рядом жег рукописи на глазах у автора.
– Это все любопытно. А вы можете кратко изложить на бумаге свои взгляды?
– Легко.
– А я пока тоже оформлю некоторые свои записи.
Я взял предложенный лист и написал фразу, крутившуюся у меня со вчерашнего дня: «Кривая кривулька выкривела кривизну кривости кривоватого кривляки».
– Пожалуйста!
Житейский, наморщив лоб, несколько раз перечитал фразу.
– Кривляка – это кто?
– Вы.
– Я?
