— Так вот они какие, «белые колготки», — задумчиво произнес кто-то.
— Вот кто убил наших ребят.
Из горла рвались гневные слова, но там и застывали: ругаться над трупом было негоже.
— И что с ней делать?
— Тут бросим.
— Падаль!
— Шакалы сожрут.
Командир что-то прикинул и велел:
— Эту тоже вниз стащить.
У него были на сей счет свои соображения.
— Ты что, хочешь предать ее земле? Эту дрянь?
— Убийца…
— Она этого недостойна!
— Там разберемся! — отрезал командир, и они двинулись вниз.
Роксолане снился сладкий сон, которому суждено было стать последним в ее неправедной жизни.
…Они с отцом идут со станции через поселок Ирпень. Раннее летнее утро, тихое-тихое. Их ждет рыбалка на берегу реки. Отец несет рыболовные принадлежности, она шлепает босиком по бархатной пыли, оставляя четкие следы, туфли держит в руке.
— Папа, а почему так тихо?
— Люди еще спят.
— А почему спят?
— Рано.
— А почему петухи не поют?
— Потому что этот поселок особенный.
— Как это?
— Почемучка, — улыбается отец. — Он особенный, этот поселок. В нем не простые люди живут.
— Колдуны? — голос Роксоланки замирает от восторга.
— Не колдуны, а писатели, — поправляет отец.
— А кто такие — писатели?
— Вот пойдешь в школу, узнаешь.
Солнце стоит еще низко, в воздухе стоит прохлада, напоенная ароматом расцветающих яблоневых садов.
Но вдруг становится жарко, невыносимо жарко. Солнце жжет невыносимо. И когда только оно успело так быстро и незаметно вскарабкаться в зенит?..
— Папа, мне жарко!!! — хочет закричать Роксолана, но с ужасом чувствует, что голос ей не повинуется.
Одновременно налетает невесть откуда ураган, который уносит все: и дома загадочных писателей, о которых ей еще предстоит узнать, и дощатые плетни, и раскинувшиеся за ними сады, усыпанные белым цветом, и дальний берег великой реки — все, все унес ураган, в том числе и ее. Он оторвал ее от земли, завертел, как оторванный листок, вырвал руку из руки отца и утащил куда-то в пропасть…
Когда бомба, сброшенная с вертолета, взорвалась, Роксолана так и не успела проснуться.
Бомба испепелила верхушку скалы, но снайперша находилась в пещере, и силу огненного взрыва немного погасили ее стенки. Огненные вихри как бы вывернули наизнанку «гнездо кукушки» и вышвырнули прочь его содержимое. Так она вместе со спальным мешком, поднятая высоко вверх вместе с оплавленными обломками была низвергнута на склон.
А снайперская винтовка и оптический прибор ночного видения, донельзя искореженные, попали в другой поток обломков и по крутому склону сползли в пропасть.
Трупы на морозе хорошо сохраняются.
Обгоревшую при взрыве Роксолану вместе со спальным мешком по приказу командира доставили на военно-полевую базу.
Так уж сложилось на этой войне, что регулярно, по мере «накопления» — если здесь уместно употребить это слово — у русских с чеченцами происходил обмен погибшими.
Полевые командиры привозили погибших российских солдат и офицеров, которые оказались в их расположении, наши отдавали трупы чеченцев, которых противник предавал захоронению по мусульманским обычаям, как того требует Коран.
На этот раз в числе прочих был и труп женщины. Командир, подобравший его на склоне горы, рассчитывал получить взамен кого-нибудь из наших погибших солдат. Ведь в часть, преодолевая все кордоны и КПП, приезжали обезумевшие матери, которые искали своих пропавших без вести сыновей. И уж если сын погиб, то горькой отрадой было увезти на родину для захоронения хотя бы его тело, чтобы знать, где его могила, к какому кресту приходить, чтобы проливать не иссякающие слезы до самой кончины.
Один из чеченских командиров, пожилой, в высоченной папахе, надолго остановился перед обгоревшей снайпершей. Боевик вглядывался в нее так, словно хотел надолго запомнить знакомые черты — он, конечно, узнал ее, гордость своего отряда, которая так удивительно метко поражала неверных. А ведь он так и не успел с ней расплатиться в последний раз…
— Что, узнать не можешь? — спросил наш командир, руководивший обменом, который происходил по принципу «так на так».
— Узнал.
— Бери, это ваша.
Чеченец покачал головой.
— Не берешь? — удивился командир.
— Нет.
— Но почему?
— Она не нашей веры, — ответил чеченец и не спеша перешел к следующему трупу.
