Толпа разбилась на мятущиеся группки. Люди в панике кинулись назад, к Смоленской набережной, сминая на пути непроворных и больных. Худенькая женщина-врач прикрыла собой умирающего старика, но безжалостная толпа и ее втоптала в землю.
Ольга побежала к женщине-врачу, повернула ее окровавленную голову навстречу камере, так, чтобы самой тоже попасть в кадр.
– Снимай!.. Скорее!
Оператор снимал. Снимал короткое интервью Ольги с фельдшером. Снимал, когда фельдшер с водителем укладывал бесчувственную Аню на носилки.
– Доктор, – Ольга подсунула фельдшеру микрофон, – пострадавшая будет жить?
– Она-то, может, и будет, – хмуро ответил тот. – А вот дитя ее – нет. Она на шестом месяце была, наша Анюта. После таких ударов в живот вряд ли она сможет когда-нибудь иметь детей…
* * *
Аня отошла к окну. Она видела этот репортаж.
Позже, когда лежала в больнице.
Теперь же пьяненькая Ольга снова Пристально вглядывалась в ее фигуру.
– Собираешься родить ему ребенка? – спросила она с угрюмым неодобрением.
– Я не могу иметь детей.
– Почему?
– Вы же знаете…
– Да, знаю… Выкидыш у тебя был в девяносто третьем, в октябре.
– Зачем же спрашивать?
– Знала. Да забыла. А ты меня в те дни запомнила.
По глазам вижу.
– Как же вас не запомнить, если каждый день по телевизору любуемся.
– Кто любуется, а кто плюется. Народу никогда не угодишь, – горько усмехнулась Ольга. – Хочешь стать матерью?
– Переменим тему.
– Тема самая для тебя животрепещущая. Если хочешь стать матерью – стань ею для моей дочки.
– Мать у ребенка бывает одна.
– Я не мать, – сказала, пьяно раскачиваясь, Ольга. – Я сука… Су-ка… И больше ничего не скажешь. Такой уродилась, такой и помру.
– Не надо так, прошу тебя, – неожиданно для себя самой перешла Аня с ней на "ты".
– Нет – сука. Зачем ей такая мать? Я не знаю, где буду завтра… Может быть, в Ницце, а может, в Риоде-Жанейро. А может, и подальше… – зловещим шепотом закончила она фразу.
– К чему этот разговор? Мне своего горя хватает.
– Видишь ли… Перед тем, как исчезнуть, я должна решить судьбу дочери.
– У нее же есть еще дедушка с бабушкой.
– Мать с ней в Москве не справится, а в Цюрих к деду я ее не пущу. У меня с ним свои счеты. Он меня душой ссучил и сделал маркитанткой. Душа пуста, а она дороже золота. Я платила по его старым счетам.
Теперь платить нечем. Я – банкрот.
– Разорилась?
– Нет – обесценилась. Теперь меня зовут – Инфляция, – она кокетливо зажмурилась и невесело хохотнула. – Душа стала в копеечку.
– Я врач по телесным недугам, а тебе надо к священнику.
– Ха-ха. Что же Скиф твой не исповедуется? Кровушки человеческой пролил не дай бог. А муж и жена одна сатана.
– Господи, страсти какие говоришь, – перекрестилась Аня.
– Да-да, хахаль твой не ангелочек. Если бы не знала тебя, не отдала бы ему дочку.
Она подняла мутный взор на большую фотографию на стене, где улыбающийся Скиф был снят с полковником Павловым и боевыми друзьями.
– Смейся-смейся, бывший муженек. Я с тобой за месяц на всю страну прославилась, а карьеру сделала без тебя. Мне добрый дядя из "конторы Никанора" вовремя намекнул: Скифу, мол, с его предсказаниями дня персидской войны и года распада СССР место в психушке уготовано, а тебе в самый раз в мутной жиже перестройки в бизнес податься. Нам свои люди нужны… И пошло, и поехало… Прыгнуть к плешивому хлыщу в постель, стать в кабинете раком перед министром и бургомистром – цель оправдывает средства. Между ног не убудет, зато моей компании налоговые льготы на тарелочке с голубой каемочкой преподнесут и кусочек нефтяной трубы отрежут. Попросят меня на телевидении того вон черного кобеля отмыть добела – сделаю так, хоть к лику святых причисляй и в каждый дом по иконе заказывай. Глядишь, а он уже по той накатанной дорожке в правительство норовит.
Народу сказочку шепнуть – рада стараться. Папочка мой любезный перед отъездом в свой исторически спасительный Цюрих привел за руку женишка: "Выходи, дочка, замуж. Жених из потомственных нефтепромышленников. Если не президентом, то премьером станет". Да женишок оказался с зековским прошлым. Спасибо, папочка. А дядечка из "конторы Никанора" пророчит: "Один раз в тебя стреляли, да не попали, один раз взрывали, да не застали, в третий раз от судьбы не убежать". Вот почему я к тебе пришла.
– Хочешь, чтобы я пожалела тебя? – уже без злобы спросила Аня, глядя ей прямо в глаза.
– Не хочу.
– Тогда чего же тебе надо?
Аня насторожилась, женским чутьем угадав подвох.
– Гарантий. Что станешь моей дочке матерью, когда черный день настанет. Ты все равно за Скифом будешь таскаться. Вот и пригрей его дочь.
– Хм, гувернанткой, хочешь сказать?
– Гувернанток у нее и без тебя хватает. Я тебя тоже в завещание вписала. За сто тысяч долларов кто угодно девочку воспитает, но я еще верю в слепую любовь. Ты в моей дочке будешь Скифа любить, каждую ее черточку. Ты ее видела?
– Игорь показывал карточку – похожа на него.
– Ха-ха, я рожала по заказу. Все. Пора кончать.
Ольга снова вытащила из сумочки фляжку с коньяком и свидетельство о рождении ребенка.
– Вот тебе документы. Лучше ты для нее матерью будешь, чем какие-то паршивые приживалки.
Аня слишком долго сдерживала слезы. После ухода Ольги она не выдержала и громко всхлипнула, прижав к губам платок, в который было завернуто свидетельство о рождении ребенка.
С Засечным можно было ссориться по десять раз на дню. Теперь он зазевался за рулем, глазея на красотку. Все приговаривал из машины: "Девушка, а девушка… Может, подвезти вас или обогреть в салоне?..
У меня печурка справная".
Ну и в конце концов самым форменным образом заплутался в ночной Москве. Ведь бывал-то здесь лет двадцать тому назад.
Скиф ему в деликатной форме намекнул на ротозейство и недисциплинированность. Засечный разразился трехэтажным матом, развернулся и поехал ночевать к деду Ворону.
Пришлось Скифу самому без конвоя везти домой славянофила в бобровом воротнике и такой же боярской шапке. Под шубой у того была атласная косоворотка с вышитыми золотыми петухами. Всю дорогу пьяный ревнитель чистоты крови русского народа костерил жидов и полужидов, пока не заснул.
Скиф сам взялся волочь тяжелую тушу на пятый этаж пешком по лестнице в доме без лифта. Долго звонил в дверь, наделал переполоху у соседей.
Наконец отворила дверь жена славянофила и всплеснула короткими пухленькими ручками:
– Азохэнвей, допился, бродягес, що тибе добрие люди на спине приносят!
Скиф не захотел наблюдать расправу над пассажиром и, посмеявшись, вернулся в машину.
Возле нее он нашел задумчивого гаишника, который скучал у капота его "Мерседеса". Толстый, мордастый, с роскошными усами, ну просто картинка.
Он по ночному времени не стал козырять обладателю "Мерседеса", а еще более задумчиво вгляделся в его глаза.
– Хорошо стоим?
– Да не-е, командир, все в порядке. Клиента подвез, – скороговоркой ответил Скиф и полез в карман за документами.
– Клиент стоит?
– Какой там стоит – в горизонтальном состоянии, – приветливо ответил Скиф и вслед за документами приготовил деньги.
– А знак стоит? – ткнул жезлом в темноту гаишник.
Впереди на темном столбе что-то неясно просматривалось.
– Какой знак?
– "Остановка запрещена для всех видов транспорта"! Будем оформлять протокол?
– Прости, начальник, – тьма-тьмущая. Знаешь, я тут кое-что подзаработал…
– Тут цифры на квитанции не разобрать – пошли ко мне в машину.
Они сели в милицейскую машину. Гаишник включил свет, повернулся к нему с улыбкой и снял шапку.
Лицо усатого гаишника показалось Скифу знакомым.
Тот протянул ему руку и уронил в усы:
– Алейкум салям. Скиф!
– Ассалям виалейкум! – машинально ответил Скиф, вглядываясь в пышущее здоровьем лицо.
Тот еще раз улыбнулся, пожал протянутую руку и произнес знакомые всем отпахавшим афганскую войну на дари:
– Хубасти? – И повторил по-русски:
– Как дела?
– Нормально, – вслух ответил Скиф, а в голове молнией сверкнуло: "Блин, полковник Шведов как в воду глядел!.. Спокойно, Скиф!.."
Изобразив на лице удивление, он закусил губу и прищурился:
– Боже мой, ты, Романов?
Но усатый старшина приложил палец к губам:
– Понятно, обрадовался, но зачем так громко?..
Оба приподнялись и с жаром обнялись, как принято у фронтовиков-афганцев.
– Ну, здравствуй, здравствуй, Геннадий!..
– Васильевич, – подсказал Романов.
– Геннадий Васильевич, ты, значит, и есть тот "хороший друг", о котором говорила Аня?
