Я жил на даче Сергея уже больше двух месяцев. Не могу сказать, что наши отношения с хозяином были чрезмерно оживленными. Не много я узнал и о самом Сергее. Он был полевым врачом в Афганистане, попал под обстрел, но сумел вырваться из кольца "духов", однако уже на последних метрах получил пулю в шею, всерьез повредившую гортань. Словом, из вооруженных сил СССР он был комиссован незадолго до того, как незабвенный Михаил Сергеевич и вовсе вывел из пыльного и душного Афганистана советские войска. На гражданке инвалид оказался никому не нужен даже в советское время, а после развала СССР и подавно. Сергей получал пенсию по инвалидности, подрабатывал то грузчиком, то дворником, не имея возможности даже напиться по исконно русской традиции, поскольку после ранения спиртное вставало в горле комом, который не удавалось проглотить. В последнее время жизнь Сергея более-менее наладилась. Он устроился на работу в ветеринарную клинику и иногда даже оперировал животных, поскольку врачом был неплохим и навыков не потерял.
Операцию мне тоже сделал Сергей. Вопреки моим ожиданиям, ранение, полученной мною в ходе перестрелки, оказалось не сквозным. Сергей извлек из меня пулю, да и вообще всерьез занялся моими руками. К счастью нервы, кость и сухожилия не были задеты, повреждены оказались только мягкие ткани, а это относительно легко лечилось. Разложив меня аки лягушку прямо на кухонном столе, Сергей ловко удалил пулю, зашил раны и, вколов мне тучу антибиотиков вкупе со снотворным, оставил у себя. Я проспал два дня, а, проснувшись, понял, что могу взирать на этот мир без присущего мне отвращения.
Оставшиеся летние месяцы я прожил на даче Сергея, в компании бравого, но немого доктора, и его верного ньюфаундленда по кличке Бакс. Правда, на кличку пес реагировал вяло, ориентируясь скорее на щелчки и свист, которые могло издавать искореженное горло Сергея. Я помогал хозяину в его дачных делах по мере своих сил, которые понемногу возвращались. По вечерам мы смотрели крохотный китайский телевизор, иногда умудряясь что-то рассмотреть на других каналах кроме первого, слушали радио и играли в "дурака". Про свою семью Сергей не рассказывал, а я не расспрашивал. Я же, в свою очередь, не рассказывал о своей, предпочитая поговорить на более приземленные темы, например о web-дизайне, компьютерах и Интернете. Сергею это почему-то показалось очень интересным.
Сергей не очень активно расспрашивал меня о моих дальнейших планах на будущее, но я часто ловил на себе его настороженный колючий взгляд, когда я разминал пострадавший пальцы. Поначалу пальцы, на которые я возлагал такие надежды, слушались плохо. Травмированные в катастрофах и перестрелках руки плохо реагировали на команды мозга. Утешением мне служили лишь мысли о том, что мои враги никуда не денутся, да пример Умы Турман, восстановившей подвижность после длительной комы всего то за пару часов. Просматривая "Убить Билла" я впервые поймал на себе взгляд Сергея, уставившегося на мои пальцы, непроизвольно сжимающиеся и разжимающиеся.
Это случилось в самом начале сентября, когда мы с Сергеем снимали с яблонь урожай. Яблонь на участке Сергея было три, но одна давно не плодоносила, а он почему-то не хотел ее выкорчевывать. На другой росли желтые и почти прозрачные яблоки. Если посмотреть сквозь такое яблоко на солнце, то оно светилось, словно желтая лампочка из елочной гирлянды, а семечки просвечивали маленькими темными пятнышками. На этой яблони плоды были сладкими и трескающимися от сока. На второй яблоне, колоновидной и более высокой, яблоки были красными и сочными с кисловатым вкусом. Я все порывался спросить у Сергея название этих сортов, но все забывал.
С самого утра Сергей как-то странно посматривал на меня. Даже спиной, обрывая с веток плоды, я чувствовал спиной его взгляд. Не могу сказать, что мне это нравилось. Я уже привык не доверять людям и даже сейчас, после сколького времени, не мог доверять Сергею полностью. Два колючих буравчика то и дело сверлили мне спину, но я делал вид, что не замечаю этого.
Яблок больше почти не осталось. Только на самой верхушке висело несколько штук, но на после потрясывания веток, они упорно держались на своих плодоножках, и падать вниз отнюдь не собирались. Я слез со старой табуретки, стоя на которой собирал урожай и, подняв наполненную яблоками старую плетеную корзинку, направился к дому. Буравчики сверлили мне спину почти нестерпимо.
На тихий свист я обернулся мгновенно. Глаза даже не успели толком заметить этого замаха Сергея, а рука уже рефлекторно вытянулась вперед. В нее с силой ударило что-то небольшое, круглое и твердое, что я непроизвольно сжал. Под пальцами затрещало и ладонь мгновенно стала влажной и липкой. Собака, лениво лежавшая до сего момента рядом с Сергеем, вскочила с места и настороженно смотрела на меня. Я разжал пальцы… Раздавленное яблоко упало к моим ногам.
Брови Сергея дернулись вверх, а губы искривились в пародии на одобрительную улыбку. Я с минуту смотрел на него, не отводя взгляда. Собака, видимо почувствовав мое настроение, глухо зарычала, подняв шерсть на холке. Я мотнул головой, и наваждение такой привычной пару месяцев назад слепой ярости, схлынуло, уступив место тихим ходикам, медленно и равнодушно отчитывающим ход чье-то жизни с сухим клацаньем стрелок… или затвора, что в принципе, почти одно и то же… Я медленно развернулся и пошел к бадье с водой, опустил туда ноющую руку и бессмысленно глядя на плавающие в воде березовые листья, смыл с уки липкий яблочный сок. Сегодняшняя ситуация дала понять одну простую вещь — мне пора было уходить.
Я проснулся утром, около шести часов. Сергея в домике не было. На столе под старой тряпкой, заменявшей нам посудной полотенце, стояла пластиковая бутылка с молоком, несколько помидор, картошка в мундирах и несколько сотенных купюр. Я быстро съел все, что было, вымыл чашку и вышел из дома. Самым коротким путем я отправился к городу, решив не пользоваться общественным транспортом, на котором обычно ездили дачники. Впрочем, до города было не так далеко. Через пару часов я должен был дойти до конечной остановки троллейбуса. Там я бы уже не бросался в глаза никому, тем более, что внешний вид за эти месяцев у меня пришел в норму.
Выходя из дачного поселка, я не выдержал и обернулся. На краю тропинки стояли сухопарый мужчина в пятнистых штанах цвета хаки и большой черной собакой, которые молча смотрели мне вслед.
Хватит игр. Именно эта мысль пришла мне в голову, когда я, сидя в полупустом троллейбусе, тупо глядел в окно. Развлечения, которые я устроил сам себе, слишком дорого обошлись для дорогого мне человека — Кати. Первое, что я должен был выяснить, вернувшись в гущу событий, что случилось с Катей. Потом, если конечно, у меня будет это "потом", нужно завершать эту свистопляску. Хватит игр…
Денег было мало. Даже для нескольких дней ожидания, слишком мало. Придется опять впадать в летаргию и выжидать, пока в поле зрения покажется нужный мне субъект. Хуже другое. Я уже не мог ввергнуться на свою квартиру и забрать все необходимое мне снаряжение. Плохо… хотя…
Троллейбус наконец-то тронулся с места, очевидно водитель и кондуктор решили, что больше пассажиров на конечной остановке они не соберут, а может, и график движения подошел. Кондуктор злобно косилась на меня, потому что все купюры у меня были по сто рублей, а сдачи у нее не было. Целых три остановки она безуспешно старалась разменять сотенную купюру у полусонной старушки с котом в кошелке, женщины с усталым и сердитым лицом и мужчины полубичевской наружности, потом плюнула, вернула мне сотню, но при этом смотрела как Ленин на буржуазию — презрительно и с нехорошим прищуром.
Троллейбус подбросило на ухабе, что заставило меня очнуться. Куда я еду? Настоящее снова навалилось на меня, но я был в своем обычном рабочем состоянии. Шестеренки в мозгах прокручивались легко, без скрипа и задержек.
В квартиру я вернуться не могу. Там остались деньги, одежда, телефоны и, самое главное, два пистолета и "Калашников". Черт с ними! Все равно в том плане, который я собирался осуществить, ничему этому не было места. Теперь мне не нужна была маскировка, показательные выступления во имя всеобщей неразберихи и устрашения. Теперь я должен был предстать перед широкой общественностью в своей привычной роли, которая мне удавалась с невероятной виртуозностью — ролью снайпера. А для этого мне нужна была моя винтовка, мой любимый, пристрелянный "винторез", девятимиллиметрового калибра, с интегрированным глушителем, с почти полукилометровой эффективной дальностью стрельбы. А винтовка была спрятана у Дрюни на даче в душилке. Вряд ли он ее перепрятал, но проверить это надо было.
До дачи я добирался окольными путями, с многочисленными пересадками, сбивая с хвоста возможных преследователей — ведь встретили же нас на базаре ребятки Сытина чисто случайно. Мало ли кто еще знает меня в лицо, особенно сейчас, когда уже наверняка все знают, кто заварил эту кашу. Даже если они верили в мою кончину, то для профилактики стоило бы оклеить моими портретами весь город. Во всяком случае, я бы так и сделал.
