Потом на глаза Баду попала книга по истории искусств, в которой помещались репродукции картин, посвященных великим людям и историческим битвам. Что это? Неужели это лев? Может быть, это такая кошка? Кошка, похожая на льва. Он вгляделся в подпись под рисунком. Написано было по-французски, но ключевое слово Бад понял. Это был лев. Подпись под рисунком гласила: «Lion tourne vers la gauche, la tete levee»[13] 1854. Нарисовал эту картину другой француз, какой-то Эжен Делакруа.
Этот Эжен знал о львах немного больше, чем его соотечественник, бедолага Руссо. В изображениях Делакруа не было ничего надуманного и мультипликационного. Эти львы казались настоящими, а не теми, что могут присниться изнеженному человеку с прихотливой фантазией. Это были здоровенные зверюги, трепещущие от сознания своего существования, голова зверя повернута слегка влево, поэтому не виден классический львиный профиль. Грива тоже не бросалась в глаза, поэтому сначала Бад принял льва за кошку. Зверь на рисунке изображен лежащим, вытянувшимся в струнку на воображаемой плоскости. Должно быть, Эжен боялся львов и знал, на что они способны, в отличие от мечтателя Руссо, которому это было неведомо. Эжен каким-то образом сумел передать пульсирующую в животном энергию, мышцы, перекатывающиеся под кожей, полнейшую гармонию и скрытую силу во всей их звериной чистоте. В особенности Бада поразили глаза и потаенное их выражение. Глаза были похожи на наконечники стрел, черневшие в углублениях узкого черепа. Глаза животного не ведающие милосердия и любопытства. Эти глаза отбирали в окружающем мире топливо, которое сжигалось в печи инстинктов, игравших сознанием льва. Как много эмоций могли вызывать у человека несколько линий, проведенных пером с тушью по бумаге сто лет тому назад.
Бад дрожал, но отнюдь не от восторга. Он ощутил силу хищника и инстинктивного убийцы. Может быть, Ричард пытался добиться от своих рисунков такого же впечатления?
Это было все, что Баду удалось найти. Он отложил в сторону книги об искусстве и перешел к изучению льва, как биологического вида, как животного, с его привычками и повадками. Он взял несколько книг и долго рассматривал помещенные там фотографии. Зоологические книги дали ему еще меньше, чем тома об искусстве. Львы, при всей их величественности, оказались просто большими кошками. Своей вальяжностью и ленивыми позами они напомнили ему кота, который жил когда-то у них в доме. Создание отзывалось на кличку Непутевый. Полосатый рыжий кот целыми днями слонялся по дому, не проявляя никакого интереса к окружавшим его людям. Это было совершенно безвредное существо, похожее на ожившую подушку. Но изредка кот приносил в дом кусочки маленьких птичьих сердец, легких или других органов убитых им животных, как жертвоприношение богу. Словно он, Бад, хозяин дома, был богом. Как бы то ни было, но это срабатывало; кот прожил в их доме одиннадцать лет в полной гармонии с людьми и умер без всяких потрясений от глубокой старости. Баду нравилась раздвоенность кошачьей личности. Днем это была ласковая ленивая тварь, а ночью, когда кот выскальзывал из дома, он превращался в хищника, раздиравшего на части свои жертвы.
Правда, все эти сведения не дали Баду того, что он хотел. Единственное, чего он добился, — головной боли. Он позвонил Холли и очень мило поболтал с ней. Он рассказал ей все, что ему удалось узнать о львах в Лотонской библиотеке. Холли долго смеялась, представив себе, как здоровый пожилой мужик, похожий на Джона Уэйна, сидит в библиотеке и рассматривает книжки с картинками. Дамы в читальном зале, наверное, подумали, что он свихнулся, и ему еще повезло, что они не вызвали полицию.
— Я думаю, что смогу освободить завтрашний день.
— Ты на самом деле так думаешь? — в игривом удивлении воскликнула она. — Кто же подсказал тебе этупотрясающую идею?
— Да тут один парнишка.
— Ну, если ты придешь, то не забудь захватить с собой и его.
— Около двенадцати?
— Да, сэр, — ответила она.
Вернувшись домой, Бад увидел, что все в порядке. Даже он сам ощутил прилив счастья, хотя для того, чтобы оно было полным, пришлось принять очередную дозу перкодана. Казалось, что в его епархии, которую он называл своей империей, царили мир и спокойствие — никакого брожения в столице, никаких волнений в провинциях. Немного пива, легкий ужин — и он отправился спать, не дождавшись даже прихода сыновей, пропадавших сегодня то ли на свиданиях, то ли на вечеринках, то ли еще бог знает где. Ночью ему снились львы.
Бад проснулся в воскресенье с ощущением, что уделяет Джен слишком мало внимания, и, желая искупить свою вину (в полдень он собирался на свидание), отправился вместе с Джен и Джеффом на девятичасовое богослужение. Расс, как и положено юному интеллектуалу, перестал ходить в церковь еще в восьмом классе.
Расс еще спал, накануне он допоздна занимался где-то всякими глупостями, хорошо, хоть он вернулся домой, не навесив себе на ухо еще одну серьгу. Бад погасил свой гнев или сложил его в то место в душе, куда обычно складывал раздражение, и они с Джен и Джеффом поехали в церковь.
Джен ходила в методистскую церковь, хотя, как и Бад, была в детстве крещена баптистами. Ее отец, преуспевающий фермер из Талсы, издеваясь, утверждал, что методисты — это те же баптисты, только позабывшие, кто они такие. Хотя Джен почти во всём бывала согласна со своим отцом, в этом вопросе она проявила твердость, выбрала методистскую церковь и с тех пор не изменяла принятому решению. Методистского священника звали Уэбб Феллоуз, Джен любила его за занимательные проповеди: он был молод и тем не менее мудрым и уважаемым пастырем. Сегодня он рассказывал увлекательную и забавную историю об одном техасском нефтяном магнате, который жертвовал на храм пятнадцать процентов своего годового дохода. Иногда он давал больше, если прихожане решали построить новую молельню. Когда однажды этого техасца спросили, принадлежит ли он к церкви, тот ответил: «Нет, черт подери, это церковь принадлежит мне!» Бад понимал, что хотел сказать этим Уэбб Феллоуз. Неважно, как много долларов жертвуете вы на храм, важно, насколько щедры вы в своих сердечных помыслах и деяниях.
«В таком случае, — подумал Бад, — я очень плохой христианин. Ведь после окончания проповеди мы позавтракаем, а потом я собираюсь нарушить заповедь».
После службы они, постояв в очереди, подошли к священнику. Он был хорошо осведомлен об их делах.
— Я слышал, что ты отбил великолепно трудную подачу, сын мой, — сердечно проговорил он, похлопав Джеффа по плечу.
— Да, сэр, мне это удалось, — ответил Джефф.
— Этот мяч было невозможно поймать, — добавила Джен.
— Да нет, мама, просто он соскользнул с перчатки принимающего, — возразил Джефф, — но я принес очко. А это хорошо.
— Значит, миссис Пьюти, вы имеете полное право гордиться своим сыном.
— И я имею полное право быть благодарной господу. — Она взяла под руку Бада и слегка прижалась к нему.
— Как вы себя чувствуете, сержант? — спросил Уэбб Феллоуз.
— Нормально, — ответил Бад. — Правда, мне сказали, что теперь, если ко мне прикоснутся индикатором металла, поднимется такой звон, что в Канзас-Сити услышат.
Священник рассмеялся.
— Господь заботится о тех, кто верует в него в сердце своем, — произнес он назидательно.
Бад искренне улыбнулся молодому священнику, втайне посмеявшись над абсурдностью его заявления. «Какая чушь, — подумал он, пожимая сильную руку Феллоуза. — Господь вообще, кажется, ни о чем не думает. Он допускает, чтобы такие парни, как Лэймар, разгуливали на свободе, превращая в ад любое место, где они появляются».
Из церкви семейство отправилось в ресторанчик Денни, что возле гостиницы «Холидей Инн», и хорошенько позавтракало. Правда, Бад, не терпевший очередей, очень устал от ожидания, когда освободится место, в нем начало скапливаться раздражение, которое он не мог ни на ком выместить. Он вспомнил, как они с Холли однажды завтракали в этом заведении, но воспоминание не улучшило настроения, потому что на память вновь пришло то чувство страха, которое он тогда испытывал, боясь, что их увидит кто-нибудь из знакомых. Он постарался избавиться от непрошеных воспоминаний.
Бад заказал блюдо под названием «Большое ассорти», включавшее яичницу из трех яиц, домашнее жаркое, бекон и блинчики.
Джен по своему обыкновению философски заметила:
— Бад, может, ты оставишь немного еды тем, кто ждет своей очереди?
— Не знаю сам почему, но я чертовски проголодался.
— Ты ни разу не ел с таким аппетитом со времени ранения.
— Лэймар Пай начисто лишил меня аппетита, это совершенно точно. Но сегодня он решил вернуть мне его назад. — Бад с вожделением насадил на вилку здоровенный кусок жаркого и с наслаждением отправил его в рот. Это жаркое было его маленькой слабостью.
— Папа, — сказал Джефф, — я сегодня хочу съездить поиграть в крокет, знаешь, там, на шестьдесят первой. Ты меня не отвезешь?
