в школе преподавала немка. И у этой учительницы было трое детей. А еще в деревне жили три немецкие семьи с детьми. Кравец с детства нахватался, получил хороший словарный запас, и в школе ему с немецким языком было проще.
– Кое-что уловил, – кивнул Кравец, когда майор спросил его, о чем говорили при нем диверсанты: не называли ли населенные пункты, даты, фамилии. – Они к нам в схрон приходили по весне, я слышал. Мы с Макаром уже из деревни перебрались снова в лес. Называл немецкий офицер какое-то «коровье вымя». И говорил, что завтра сбор там. А еще в другой раз я слышал разговор двух немцев. Они тихо говорили, думали, я сплю, а я слышал. Про посылку говорили, для генерала. Сказали, что привезут ее вовремя. Нужно забрать и через два часа быть в лагере. Ну, или в месте, где они живут, или в штабе – я не помню точно, но я так его понял.
Буров выслушал рассказ Косовича о том, как идет выздоровление Гробового, и поморщился. Дел было очень много, а теперь из-за ранения Федора нагрузка на каждого возросла. Что ж, война есть война. Митьков должен был приехать еще полчаса назад, но его все не было. Майор только качал головой, не хватало еще, что бы и с Кириллом что-то случилось.
– Да ладно тебе, Седой, – усмехнулся Косович. – Ты Кирилла, что ли, не знаешь! Он из любой переделки выберется. А что опаздывает, так не на трамвае же едет. Может, с машиной что или под бомбежку попал.
– Ладно, – отмахнулся Буров. – Что ты меня уговариваешь? Садись. Ответ пришел по майору Аганесяну.
– Есть что-нибудь интересное?
– Есть. Для нас любые сведения интересные. Слишком много вокруг загадок и допущений, условностей и гипотез. Хоть на что-то опереться, точное и проверенное. Значит так, Арам Акапетович Аганесян родился в Ереване. Танковое командное училище окончил в Казани в 1937 году. Служил в Забайкалье. Осенью 1941 года его полк был переброшен под Москву. Никогда он не служил вместе с Максимовым, с Поляковым или с Васильевым. Аганесян до войны вообще никуда не выезжал из Забайкалья. Сам понимаешь, какая жизнь у молодых лейтенантов: общежитие – казарма – общежитие.
– Значит, он ни с кем из фигурантов до того, как попал в корпус Максимова, знаком не был. И по службе, я так понимаю, к нему замечаний не было. Не зря же он поднялся до должности начальника оперативного отдела штаба корпуса. А учитывая, что он не женат и что после смерти родителей его воспитывала бабушка, то ниточек вообще никаких.
– Все правильно. И найти мы его до сих пор не смогли. Ни его самого, ни его тела.
– Там нелепость какая-то произошла, – вздохнул Косович. – Помнишь, Аганесян отправился в штаб армии за картами. Назад он должен был вернуться на той же машине, принадлежащей узлу связи. Однако в последний момент передумал, мол, езжайте, я доберусь на другой. Никто не знает, почему он остался, и никто не видел, на чем он уезжал в корпус. И уезжал ли вообще.
– Машина узла связи, – повторил задумчиво Буров. – Опять связь…
– Осокин? – спросил Косович. – Ты о нем продумал? Но это ведь не улика, это совпадение.
– Возможно, – ответил майор и поднял трубку телефона. Он попросил соединить его с капитаном Серовым. – Серов? Василий Васильевич, я прошу вас срочно установить, кто подписывал документы на выезд машины узла связи, на которой майор Аганесян уехал в штаб корпуса за новыми картами и исчез. Хорошо, жду.
Буров положил трубку на рычаги, обвел глазами комнату, которую выделили его группе для работы в штабе корпуса. Косович сосредоточенно смотрел в окно, что-то прикидывая в голове. Даже чуть заметно шевелил губами.
Вдруг буквально подскочил на стуле и приник к оконному стеклу:
– Митьков наш несется как угорелый! Наскипидарили его, что ли?
Старший лейтенант ворвался в комнату, повесил на гвоздь фуражку и расстегнул свой офицерский планшет. Буров и Косович переглянулись.
Митьков вытер рукавом пот со лба и выпалил:
– Аганесяна нашли, но это не Аганесян!
– Не понял? Что за шарада, Кирилл? – поинтересовался Буров.
– Не шарада. Сейчас, отдышусь только, – Митьков сел на свободный стул, развернул на столе два листка бумаги и заговорил, разглаживая их на столе. – В лесополосе, в десяти километрах от расположения штаба корпуса нашли тело советского офицера. Это дорога как раз к штабу армии. При нем были документы на имя майора Аганесяна Арама Акапетовича. Об этом сразу сообщили Серову, но его не было на месте, подвернулся я. С вами связи не было, и я сразу помчался туда.
Косович поднялся, подошел к сейфу в углу комнаты и, налив из графина стакан воды, протянул его Митькову. Тот благодарно кивнул и выпил весь стакан залпом.
– Ну вот, – уже спокойнее продолжил Митьков, – первый осмотр показал, что тело принадлежит молодому мужчине среднего телосложения, рост примерно сто семьдесят четыре сантиметра. Одет в офицерскую полевую форму. Фуражка на месте отсутствовала. В кармане – удостоверение личности майора Аганесяна, начальника оперативного отдела штаба корпуса, носовой платок и письмо из Еревана. Адрес есть, автор неразборчив – часть письма залита кровью убитого. Папки с картами при нем не было, планшета тоже. Пистолет «ТТ» в кобуре, ствол чистый, запаха сгоревшего пороха не чувствуется. Из оружия не стреляли. Вот.
Митьков подвинул Бурову листы бумаги, которые оказались протоколом осмотра места происшествия. Буров принялся внимательно читать, иногда возвращаясь назад по тексту. Дважды сверялся по карте. Потом, не отрываясь, зачитал вслух:
– «На теле следы трех огнестрельных ранений. Одно сквозное (левая лопатка – грудной отдел, область сердца). Два ранения в голову со стороны затылка. Лицевая часть черепа сильно повреждена в результате выхода пуль. Опознание по внешнему виду невозможно». Ну-ка, Кирилл, поясни мне эти записи.
– Без экспертизы и микроскопа не определить, откуда вошла пуля: со спины или со стороны груди. Только по частичкам ткани, которые могли попасть в рану, и по мелким ворсинкам в дырках гимнастерки. Могли убить в спину, а могли и спереди, в грудь. Во всех случаях стреляли с близкого расстоянии. Пуля прошила тело навылет. Это первое. Второе, его добили двумя выстрелами в голову, уже лежащего на земле лицом вниз. Обе пули на вылете снесли половину лица. Девять миллиметров, не меньше. Пули нашли, но они деформировались. Я их отдал на экспертизу оружейникам.
– Добили двумя выстрелами в затылок? – удивился Косович. – А почему не пятью? Может, в состоянии истерики человек стрелял? Да одной пули в сердце достаточно. Нет, еще и всю голову разнесли.
– Я думаю, что стреляли
