— Не люди, а звери какие-то. Куда страна катится?
На стоянку перед круглосуточным супермаркетом заехал «Хаммер». Полированные литые диски, тонированные стекла, тюнингованный капот. Из машины выбрались типичные представители так называемой «золотой молодежи». Эдакий «гламурный подонок» с модной «чиксой» и двумя разодетыми в дизайнерское тряпье «кошелками». Троица, хихикая и подкалывая друг друга, направилась к «ночнику».
Бомж, воспряв духом, бросился за ними следом.
— Люди добрые, помогите голодающему, век благодарен буду, — затараторил он.
Надушенные дорогой парфюмерией девицы поморщили носы, учуяв тошнотворный запах мочи, исходивший от асоциального элемента.
— Фил, дай ты ему бабла, иначе не отстанет, — толкнула в бок «гламурного подонка» одна из них.
— Реально, не отстанет же, — вторила ей другая.
Тот, кого назвали Филом, не глядя, запустил пальцы в толстый бумажник и швырнул за спину веер мелких купюр. Бомж поймал одну из них в полете, другие спланировали на асфальт.
— Спасибо… здоровья… счастья вам и долгих лет жизни, — ползая на карачках и собирая деньги, радостно кричал им вслед счастливый бомж.
Представители «золотой молодежи» даже не обернулись — скрылись за раздвижными стеклянными дверями «ночника». А бездомный, присев на бордюр, стал подбивать «улов».
— Сто… двести… триста… — хрустел он новенькими банкнотами, от которых еще пахло типографской краской. — Почти тысяча набралась! Все, решено. Устрою себе праздник.
Чуть ли не пританцовывая, бомж заспешил к круглосуточному супермаркету. А через десять минут вышел из него с пухлым пакетом, в котором лежало три бутылки самой дешевой водки, пара пачек сигарет, блок спичек, палка колбасы, лаваш и консервы. Напевая себе под нос какую-то веселую песенку, он побрел темной улицей в свое пристанище, оборудованное в отданном под снос старом доме.
Настроение у бомжа поднялось настолько, что он был готов целовать каждого встречного. Вот только прохожих на улице не наблюдалось. Но, если бы они и были, то вряд ли кто-нибудь из них захотел оказаться в объятиях зловонного асоциального элемента, от которого за версту несло мочой и еще хрен знает чем.
Правда, вскоре на глаза бомжу попался угрюмый мужчина, сидевший на скамейке на остановке общественного транспорта. Он кутался в клетчатое одеяло, постукивал от холода зубами, то и дело притопывая босыми ногами по заплеванному асфальту.
Вот уже целый час Володя Пономарев сидел на этом месте и не знал, куда ему податься. К тому же он все еще никак не мог прийти в себя после случившегося. Ему до сих пор мерещились те двое наголо бритых мудаков в кожаных куртках и тот мотоциклист, от которого он потом едва унес ноги.
— Доброй ночи, земеля! — подсев к отшельнику, произнес буквально светящийся от счастья бомж. — Чего делаешь?
— Н-н-не з-з-знаю, — ответил Пономарев, глядя на свои посиневшие ноги.
— Тебя что, из подъезда жильцы выгнали? Понаставили дверей металлических, — проговорил бомж и, даже не дав открыть отшельнику рта, продолжил: — Понимаю твою беду. Со мной недавно тоже подобная история случилась. Несколько дней по городу бродил, новое ПМЖ искал. И нашел, причем козырное. Теперь в моем распоряжении целый дом. Правда, туда в любой момент строители нагрянуть могут. Но пока тихо, не видно их, — он снял продырявленную ковбойскую шляпу, сунул ее в пакет и взъерошил немытые волосы. — Если тебе перекантоваться негде, то могу на время приютить, места там уйма. Ну, так как?
— М-м-мне б-б-бы с-с-согреться, — едва шевелил посиневшими губами Пономарев.
— Это не проблема. Костерок разведем, — заулыбался бомж гнилыми зубами. — К тому же у меня и водки море, — он потряс пакетом, в котором зазвенели бутылки. — Заодно и компанию мне составишь.
А то надоело одному бухать, да потом с помойными котами разговаривать. Ну, что?
Услышав слово «костерок», замерзший отшельник закивал, поднялся со скамейки, но добавил:
— С костерком поосторожнее надо. Дом можно спалить.
Спустя какое-то время бомж и Володя Пономарев уже сидели в одной из квартир отданного под снос дома. Жгли старые стулья и табуреты. Пили из пластмассовых стаканчиков водку, закусывая ее лавашом и колбасой. Если отшельник молчал и завороженно смотрел на огонь, напоминавший ему о далекой тайге и родной землянке, то асоциальный элемент рта не закрывал. Все рассказывал и рассказывал, как в прошлой жизни он сорил деньгами и просаживал всю зарплату в кабаках.
Ближе к утру водка закончилась. Изрядно нажравшийся бомж наскреб по карманам еще на одну бутылку, и они вместе с Пономаревым отправились в круглосуточный супермаркет за добавкой. Причем последний был абсолютно трезв. Оно и неудивительно. Ведь его, привыкшего пить убойный мухоморный отвар, сорокаградусный спирт не брал, лишь согревал.
* * *
Дорогущий французский ресторан, расположенный в центре Москвы, сегодня был закрыт на спецобслуживание. Нет, в нем не отмечали корпоратив сотрудники какой-нибудь фирмы, не пила и не гуляла свадьба, не праздновался чей-то день рождения. Просто в него заглянули на ужин министр юстиции Владимир Михайлович Зайцев и судья Алексей Иванович Каменский.
Все входы и выходы в ресторан были перекрыты телохранителями высокопоставленного чиновника, который в последнее время так опасался за свою жизнь, что даже в туалет ходил в сопровождении «фейса». И, между прочим, правильно делал. Ведь в свете последних событий: неудавшегося покушения с неразорвавшейся гранатой, а затем и внезапного исчезновения Митяева — стоило быть все время начеку и опасаться каждого встречного. Вот и усилил охрану Зайцев…
…Небольшой VIP-зал, предназначенный для постоянных посетителей ресторана, поражал своей роскошью. Стены были расписаны модными художниками разных направлений. С высокого потолка свисала необычная деревянная люстра работы одного известного парижского дизайнера, вырезавшего свое творение из выкорчеванного пня с длинными змеевидными корнями, на которые он прикрепил лампочки. Пол был выложен смальтовой плиткой на древнеримский манер.
В зале, помимо Зайцева и Каменского, трапезничающих за большим круглым столом, находились еще и двое охранников. Один сторожил дверь. Другой стоял у окна и пристально смотрел на улицу.
— …Пропал куда-то Марат Сергеевич. Мобильник недоступен. На работе не появился. Даже не знаю, что и думать, — прожевав запеченную на гриле лягушачью лапку, озадаченно проговорил Владимир Михайлович. — Хотя недавно сам меня набрал и две хорошие новости сообщил. Правда, в подробности не посвящал. Сказал лишь, что у нас тело Седых будет и что он нашел одну из конспиративных квартир антикоров, на которую, возможно, в скором времени заявится Андрей Ларин. Вот и все. Потом я его не слышал и не видел.
— Какое тело? Бизнесмен же вместе со своим домом дотла сгорел, — удивился судья.
— Не знаю, но так он сказал, — покачал головой министр юстиции.
— А если ему пистолет ко лбу приставили и приказали эти слова произнести?
— Нет, говорил он очень естественно. Это я точно прочувствовал.
— Странно все это, — Алексей Иванович даже не притрагивался к пище — лишь цедил маленькими глоточками минеральную воду.
— Вот и я то же самое говорю, — промокнув губы салфеткой, вздохнул министр юстиции. — Мне даже кажется, что Митяева антикоры грохнули. И следующие в их расстрельном списке либо ты, либо я.
— Типун вам на язык, Владимир Михайлович, — побелел Каменский и полез во внутренний карман старомодного светло-коричневого пиджака. Достал оттуда носовой платок и протер вспотевший лоб.
Расправившись с еще одной лягушачьей лапкой и запив все это дело марочным французским вином, насытившийся Зайцев откинулся на спинку кресла и закатил глаза.
— Ладно, ты прав. Не будем сами на себя страху нагонять, так и сердечный приступ хватить может, — изрек он. — Давай лучше о приятном.
— А разве есть это приятное? — возразил Алексей Иванович, который не питал оптимизма относительно того, что Погорелова окажется за решеткой.
Скрестив руки на груди, министр юстиции загадочно улыбнулся.
— Помнишь, я тебе говорил об одном запрещенном приеме? Он сработал. Правда, малый с бабкой чуть не убежали. Их прямо на автовокзале взяли — представляешь, собирались в деревню слинять.
Но не тут-то было. А этим Андрюшкой сейчас органы опеки и попечительства занялись. Но что самое главное — Погорелова, когда узнала, что ее сына в детдом отправить хотят, сразу же согласилась себя в суде оклеветать. Лишь бы ее чадо в покое оставили и бабушке вернули. — сообщил приятную для судьи новость Владимир Михайлович.
— Это же кардинально меняет дело, — оживился Алексей Иванович.
— Так что ты уж впаяй ей по максимуму, по всей строгости закона, — наставлял Зайцев Каменского.
