Лодка заурчала мотором и двинулась вниз по реке.
* * *
Притихший политтехнолог Глебаня Чернявский сидел, смирно сложив на коленях руки. Генерал Подобедов мерил шагами комнату с зеркальным потолком. Фригидарий бани был преобразован в филиал штаба государственного переворота.
– Это была твоя идея, Глебаня, – мрачно цедил он сквозь зубы.
– Не спорю. Но она вам понравилась. В конце концов, виновата ваша контора. Вы не обеспечили должной охраны Карташову.
– Какая на хрен вина? – взбеленился лубянский генерал. – Эта телевизионная шкура тебя вокруг пальца обвела. Ее дружок мне уже поперек горла стоит.
– Это вы дезинформировали меня, когда сказали, будто он разбился насмерть, спрыгнув с поезда. Я только генерирую идеи согласно предоставленной мне информации, – оправдался Чернявский. – А если исполнители бездарные...
– Эту фразу любил повторять мне и наш бывший президент. Ну, и где он теперь? В самой глубокой заднице!
Политтехнолог мог бы возразить насчет того, кто сейчас оказался в заднице. Это был еще тот вопрос, но решил промолчать. Как психолог, он знал: с психующими лучше не спорить. Человек сам остынет и двинется дальше. Подобедов глянул в светлеющее окно.
– Что имеем? – наконец он принялся мыслить конструктивно.
– Президент изолирован – это несомненный плюс, – подсказал Глебаня.
– Но он до сих пор не озвучил написанное тобой обращение к нации – это минус, – строго сказал генерал.
– Вопрос времени и силы давления на него. Погромы прошли успешно. Революция в России уже материализовалась в сознании населения как реальная угроза. И все благодаря телевидению. Ее боится обыватель. Штурм Кремля все-таки снят. Я смогу и сам запустить сюжеты на западных каналах. Значит, и тут несомненный плюс.
– А то, что пропал Карташов... Ну и хер с ним, – неожиданно легко признался лубянский генерал. – Свою роль в революции он уже отыграл. Не сожгли мы его огнеметом, так объявим, будто он сбежал с деньгами партии за границу. Поэтому минус на этом направлении нам не засчитывается. Все идет по плану. Лишенные лидера карташовские орды будет нетрудно локализовать и пересажать региональных главарей. Вот когда в Москве появятся танки...
Мобильник генерала, лежавший на столе, завибрировал и разразился веселенькой мелодией. Подобедов заглянул на экранчик. Номер был таким, что тянуть с ответом он не стал.
– ...Как – похитили!? – вырвалось у Подобедова. – И вы даже не можете предположить, кто это сделал?.. Да не может один человек противостоять нашей махине!..
Глеб Чернявский уже понял, о ком идет речь.
– Тенденция, однако... – проговорил он тихим-тихим шепотом. – Сперва – Карташов, за ним – Муравьев. Кто следующий?
* * *
Первые солнечные лучи проникли в гостиную, позолотили огромные акульи челюсти, висевшие над камином. Чекист-крепыш честно нес вахту, хоть и позевывал. Пистолет с навернутым глушителем лежал у него на коленях.
– Эй, – негромко позвал он, пытаясь, не вставая с места, разбудить напарника.
Тщедушный сладко потянулся и раскрыл глаза. Под охраной товарища он чувствовал себя в безопасности – знал, тот бдительно несет службу.
– Что-то забыли о нас. Смены не присылают.
– Смены никто и не обещал, а выходить на связь нам запретили – значит, терпи.
Тщедушный поднялся с дивана, подтянул расслабленный ремень и направился в санузел. Крепыш собрал в кулак остаток сил – разве что спички в глаза не вставлял.
По улице изредка проходили люди. Район не был оживленным. Шумела в умывальнике вода. Тщедушный вышел, вытирая на ходу полотенцем лицо.
– Заваливайся спать.
Но добраться до дивана крепышу не пришлось. У калитки резко затормозила машина – «УАЗ» с заляпанными грязью номерами. Из салона выбрался мужчина с абсолютно нейтральной внешностью. Он мог быть одновременно и директором завода, и сантехником. Подойдя к калитке, нажал кнопку звонка.
– Не отвечаем, – предупредил крепыш.
Звонок повторился, и в динамике переговорного устройства послышалось:
– У вас задолженность по оплате за электроэнергию.
Крепыш поднял палец и прошептал:
– Тссс...
Мужик спокойно открыл калитку и заглянул в окно. Естественно, оба чекиста успели спрятаться, но собрать разложенные на диване журналы, снять тарелки с журнального столика не успели.
Мужик с невыразительным лицом постучал костяшками пальцев в окно:
– Спите, что ли? Я уже дважды предупреждал. Будем отключать.
Чекисты, сидевшие на полу, прижавшись спинами к стене, переглянулись. А потому не видели, как из машины выбрался Клим Бондарев. Голубь, терпеливо сидевший на крестовине, вознесенной над голубятней, забеспокоился.
– Может, выйти к нему? – предложил крепыш.
– По уму, выйти и пугнуть его надо. Но что нам сказали? Ждать появления объекта. Захватить и доставить на Лубянку.
– Значит, сидим, – резюмировал тщедушный.
Мужик тем временем полез на крышу, было слышно, как он возится, ругается, отсоединяя провода. Шуму он создавал много, вел себя бесцеремонно. А чего стесняться, если хозяев нет дома, да и за электричество платить они не собираются.
Клим, сидя вместе со спецназовцем на крыше, а тот постукивал ладонью по жести, вытянул перед собой ладонь:
– Глю, глю... – негромко позвал он.
Голубь, склонив голову, с сомнением поглядывал на своего хозяина.
– Да, надо чаще бывать дома, – прошипел Клим. – Не признает.
На груди у птицы поблескивала «флэшка».
– Могу в него из пистолета с глушаком: «флэшку» подберем... – предложил спецназовец, даже не подозревая, насколько кощунственно прозвучали его слова.
Клим покачал головой и сделал вид, что крошит хлеб на ладонь. Голубь еще немного поколебался и послушно спланировал, клюнул в пустую руку.
– В другой раз, милый, в другой раз. Некогда... – приговаривал Бондарев, освобождая почтового голубя от ноши, которую тот доставил в Москву из-за Урала. – Уходим.
Подброшенный голубь закружил над домом.
Крепыш следил за приехавшим мужиком в зеркале шифоньера и комментировал. Тщедушный уже успел перебраться к входной двери.
– Спускается с крыши... выходит за калитку... уезжает... можешь возвращаться... Ну и принесла же нелегкая на нашу голову «Мосэнерго», – и чекист добросовестно записал в отчет сообщение о происшествии.
Вот только номер машины рассмотреть ему не удалось. Толстый слой грязи скрывал цифры.
«УАЗ» объехал полквартала и притормозил. Клим перевалился через забор соседского участка и запрыгнул в машину. Спецназовец тут же тронул автомобиль с места. Бондарев на ходу раскрыл ноутбук.
– Потише, – предупредил он, пытаясь попасть в IP-порт «флэшкой».
Перед светофором Клим наконец запустил первый файл. На экране возник президент, он строго смотрел перед собой:
– Граждане России... – прозвучало из встроенных динамиков.
– Лирику оставим на потом. – Запись была тут же остановлена. – Сам решит, пускать ли это в эфир. Надеюсь, и не понадобится, – разговаривал с компьютером Бондарев.
Перед тем, как машина тронулась вновь, Клим успел запустить второй файл. Он придерживал ноутбук, разглядывая внятно нарисованную схему: железнодорожная станция, отходящая от нее ветка. План недостроенного цеха, место в нем вагона. В текстовом комментарии приводилось примерное количество охраны, распорядок смены часовых.
– Есть! – воскликнул Клим. – Майор, а вертолет на сутки раздобыть сможешь?
– Когда?
– Прямо сейчас. К вечеру должны быть на Урале. Уверен, твои люди не подведут...
* * *
Настольная лампа с зеленоватым абажуром бросала мягкий свет на листы бумаги. Президент сидел за письменным столом. Ручка с золотым пером застыла над мелованной страницей. Единственное, что оставалось главе государства, это достойно держать себя перед предавшей его охраной. Время тянулось невероятно долго. Он избегал нервно ходить по вагону, старался лишний раз не выглядывать в окно – а что там могло измениться?
Каждый раз, когда приносила поесть, официантка неизменно заставала президента за письменным столом.
«Спасибо. Поставьте на журнальный столик», – звучало сдержанное.
На листах бумаги можно писать все, что угодно: дневник, мемуары... Но президент по-прежнему не считал себя бывшим. Воспоминания – удел потерявших власть. А потому перо лишь изредка касалось бумаги, чтобы нарисовать домик, чертика или просто поставить замысловатую закорючку.
Телефон на столе зазвонил. Чуда произойти не могло – связь с внешним миром была надежно отрезана.
– У вас горит свет, – в голосе начохраны слышались нотки извинения, – завтра к утру вы должны передать мне запись обращения.
– Срок ультиматума еще не истек, – прозвучало в ответ.
– Изменились условия. Меня просили передать. Я лишь озвучиваю то, что мне приказывают.
