– С чего ты взял? – Жадобин даже виски поперхнулся.
– Чувствую я это, Жадоба. Нюх меня никогда еще не подводил. На зоне я уже за день понимал, что завтра шмон случится, и никогда не ошибался. Еще «хозяин» о нем и сам подумать не успевал, а я уже чувствовал.
– Вот ты, Паша, всего в жизни достичь мог. И в законные тебя короновали заслуженно, не за деньги. А живешь – ни двора, ни кола. И вроде счастлив. А у меня и бабок немерено, и развернулся дальше некуда. А спокойствия на душе нет. По годам о смерти думать рано, но дыхание ее чувствую. Вот и ты об этом говоришь, раз уехать собрался.
– Я по «понятиям» живу, потому и в ладах с самим собой, – усмехнулся законный. – А ты мечешься, сам не знаешь, чего тебе надо. Вот очко и играет.
– А что ты о Сивом думаешь? Он такой, как ты, или такой, как я? – Захмелевший Жадобин подался вперед. – Ты же с ним последние годы чалился. Скажи, менты его ссучить не могли?
– Сивого? Ссучить? Нет, не могли. Не тот он человек. – Стоматолог повертел в руках бамбуковый стек, а затем неторопливо снял солнцезащитные очки в золотой оправе. – Теперь мне в глаза посмотри, только внимательно.
Жадоба заглянул в выцветшие, как знойное летнее небо, глаза законного. Правый был абсолютно мертв. А вот в левом глазу зрачок пульсировал, реагируя на свет.
– Так ты зрячий? А как же тебя по состоянию здоровья…
– Значит, и тебя развел, – усмехнулся Стоматолог. – Чалился я с одним лепилой – профессор-окулист, за взятки загремел. Он такие чудеса творил… У меня выбора не оставалось: или за решеткой дни кончать, или рискнуть. Ложкой мне под веко залез и глазной нерв передавил. Обещал, что зрение восстановится. Вот меня на УДО и выпустили, как безнадежно слепого. Через полгода на один глаз оклемался. Только лепила, я и ты теперь об этом знаем. А говорю я тебе это потому, что не совсем узнал Сивого.
– Это как не совсем? – не понял Жадоба.
– Глазом смотрю, рукой лицо щупаю – вроде он. А душой, сердцем, – законный приложил тонкие пальцы «щипача» к груди, – вроде и другой человек.
– Так что ж ты мне сразу не сказал?
– А ты и не спрашивал… – Законный допил виски, отставил стакан, промокнул губы шелковым платком. – Пойду я, Жадоба.
– Куда ты? Ночь на дворе. Я тебе водилу дам, куда хочешь завезет. Хоть неделю с ним езди.
Законный вновь надел солнцезащитные очки.
– Я б еще вечером уехал, да тебя ждал. Предупредить хотел, что скоро стремно в ваших краях будет. А за меня не беспокойся. Пацаны надежные с тачкой на шоссе ждут. Они и подхватят. Заждались уже.
И, постукивая перед собой стеком, Паша-Стоматолог вышел из дому.
Жадоба сидел, подперев голову руками, и пьяно бормотал:
– Значит, Сивый?..
Главарь банды качнулся, а потом что было силы врезал кулаком по столешнице – так, что даже пустые стаканы подпрыгнули.
* * *
Мулатка лежала, смотрела на потолок и никак не могла заснуть. Она не понимала, почему новый хозяин не обращает на нее внимания, хотя поначалу был так добр к ней. Что она, хуже других? Она же готова любить его, ласкать и ничего не требовать взамен. А он избегает ее, даже когда она сама готова нырнуть к нему в постель. И вновь его не было дома больше суток – не сказал, куда уезжает, когда вернется. А ведь она уже второй раз ужин готовит. Нельзя же подать разогретое, нужно только свежее. На кухне и кастрюля стояла с рыбой по-гречески, закутанная в полотенце, чтобы сохранить тепло.
Лунный свет пробивался сквозь неплотно сдвинутые занавески. Девушка лежала, отбросив одеяло, подставив призрачно-мертвенному свету свое обнаженное тело. Уже в который раз в мыслях она представляла, как вернется ее покровитель, как она обнимет его, повиснет на шее и уже не даст себя оттолкнуть. Вера и слова подобрала, которые скажет ему: самые нежные, самые ласковые – каких еще никому не говорила в жизни. А вот сегодня произнесет.
Вдалеке послышался еле различимый звук автомобильного двигателя. За эту ночь с десяток машин проезжали – и все мимо. Звук приближался, нарастал, а затем по потолку комнаты скользнул свет фар. Замолк двигатель.
– Приехал, – прошептала мулатка и испугалась, что забудет ласковые слова, скажет что-то не то.
Путаясь в рукавах махрового халата, она на цыпочках подбежала к входной двери, замерла.
«Он не хочет меня будить, потому и ступает так тихо. Достанет ключ, а дверь уже отперта. Боже, ну, почему я так волнуюсь? Ведь это так просто – обнять и сказать…»
Ручка медленно опустилась, скрипнула дверь. Мулатка вскрикнула и метнулась вглубь коридора. Она увидела стоящего на пороге Коляна – того самого ублюдка, который измывался над ней в подпольном публичном доме. За его спиной маячили жадобинские братки.
Закрыть за собой дверь, ведущую на кухню, Вера не успела. Колян догнал ее, схватил за волосы и бросил на пол. Полы махрового халата разлетелись, как крылья подраненной птицы.
– Куда, сучка? – прошипел Колян, оскалив прокуренные зубы.
Вера завизжала. И бандюган, не раздумывая, ударил ее в лицо.
– Пасть заткни, мочалка!
Мужичок в кепке и с «ТТ» в руке уже обшнырял комнаты.
– Пусто, Колян, – сообщил он.
Еще один незваный гость включил лампочку над плитой и принялся разматывать полотенце с кастрюли. Поднял крышку, втянул ноздрями запах.
– Рыбка, значит, – и ловко орудуя четырьмя пальцами (вместо большого торчала короткая культя), вытащил кусок рыбы, отправил его в рот. – Хорошо пропарилась. Косточки жевать можно. – Четырехпалый вытер лоснящийся рот тыльной стороной ладони. – Своему готовила? Значит, скоро приедет. Вот мы его и подождем.
– Только «бацилла» эта ему не понадобится. К чему добру пропадать? Сами и оприходуем, – оскалился мужичок в кепке.
– Конечно, вернется. Тут не только на плите тепленькое, а и «грелка мохнатая», – плотоядно ухмыльнулся Колян. – Давай, Верка, по старой памяти… – И он потянулся к остроконечной груди мулатки.
Девушка впилась ему ногтями в лицо – так, что даже кровь брызнула. Ударила коленом в пах. Она бы Коляну и глаза выцарапала, но четырехпалый ударил ее ногой, отбросив к кухонному столу.
– Ты на кого, прошмандовка, руку поднимаешь?!
Колян тоже недолго разглядывал кровь на своих ладонях. Веру били несколько минут, таскали за волосы по полу. Наконец, мужичонка в кепке гаркнул:
– Пацаны, хватит, а то вконец затопчете.
– Жива еще подстилка… – Четырехпалый подхватил Веру под руки, сунул мулатку головой в мойку и открутил кран.
Вода, смешанная с кровью, исчезала в сливном отверстии. Мулатка стонала, кашляла, не могла дышать – вода заливала ей нос. Если бы Веру не держали, упала бы.
– Так, – Колян отдышался. – Чтобы теперь тихо было. Пацаны, кто первый с ней пойдет?
Четырехпалый схватил с кухонного шкафчика спички, потряс коробок.
– Кто короткую вытащит, тот первым и трахает.
Жребий тянули молча. Короткая спичка так и осталась у четырехпалого. Он ухмыльнулся.
– «Бациллу» мне оставьте. Жрать охота.
– Это уж как получится.
Колян стал накладывать себе рыбу по-гречески, мужичонка, так и не снявший кепку, нарезал хлеб своим ножом. «ТТ» положил на стол, чтобы был постоянно под рукой.
У мулатки уже не осталось сил сопротивляться, она только стонала, когда четырехпалый бросил ее на продавленный диван в комнате Ларина. Заскрипели пружины.
– Не лежи, как бревно! – гаркнул четырехпалый, ударил Веру ладонью по разбитым губам.
Колян с мужичонкой наворачивали чужой ужин, ухмылялись, свет не зажигали, поглядывали в окно. Боялись пропустить момент, когда приедет Сивый. Жадоба приказал его связать и привезти к нему в станицу.
Вскоре появился четырехпалый, на ходу подтянул штаны, сел за стол и потянулся к кастрюле с рыбой.
– Ты б руки помыл. – Колян вытер тарелку коркой хлеба, дожевал и вышел за дверь.
Вскоре послышалось его пыхтение. Мулатка что-то выкрикнула, послышался удар. Девушка даже не стонала, только Колян недовольно пыхтел.
– А рыбка ничего, – продолжал жевать четырехпалый.
Мужичонка в кепке сидел, мял хлебный мякиш, макал его в солонку и вновь мял.
– Чего вылепить решил? – поинтересовался четырехпалый.
– Думаю еще. – Мужичонка катал хлебный шарик между ладонями.
Скрипнула дверь комнаты. Колян, появившись на кухне, первым делом нагнулся к крану, глотнул воды.
– Ну, как? – мужичонка припечатал хлебный шарик к столешнице, поправил кепку, готовясь на выход.
– Как рыба дохлая лежит. Никакого удовольствия. – Колян прополоскал рот, сплюнул в раковину.
– И тут облом, – вздохнул любитель «ТТ». – Мне подзаводка нужна.
– Способ есть, – ухмыльнулся четырехпалый. – Дедовский рецепт имеется – фронтовой. Дедуля мой рассказывал, как они немку под Кенигсбергом в сорок четвертом поймали и всем взводом трахали. Так она уже после десятого еле дышала, мертвым бревном лежала. У них комвзвода бывалый, партизанил раньше. Он и научил. Патрон положили, а на него лопатку саперную. Под задницу той немке полудохлой и засунули. Один немке вставляет, второй рядом стоит и ногой ручку лопатки колышет, вроде она как подмахивает.
