– Кажется, четверг, – Клим заглянул в настольный календарь. – Вернее, уже пятница, утро.
Быстро одевшись, Клим вышел из дому, закрыв за собой дверь на два поворота ключа. Стараясь не шуметь, он обошел вокруг дома и осторожно заглянул в окно кабинета. Тамара по-прежнему сидела на тахте, поджав ноги, и телевизор в углу продолжал что-то бубнить о Холезине и «Лукосе». Только теперь вместо телевизионного пульта в руках гостьи был мобильник, и она, невзирая на слишком уж позднее время, сосредоточенно набирала какой-то номер...
* * *
– ...Стоять! Лицом к стене, – привычно скомандовал конвоир, и бывший олигарх Аркадий Холезин, а ныне обитатель ИЗ № 77/2, более известного, как Бутырка, послушно положил руки на шершавую стену.
С мерзким металлическим скрежетом отъехала решетчатая дверь, именуемая тут «шлюзом». Длинный коридор, залитый мутно-желтым электричеством, упирался в точно такой же решетчатый «шлюз». Слева и справа рельефно вырисовывались тяжелые металлические двери с прямоугольниками «кормушек» и амбразурами «глазков». Конвоир поправил рацию и, легонько ткнув конвоируемого в спину, скомандовал:
– Вперед.
При всем своем желании Аркадий Холезин не мог пожаловаться на жизнь – если подобное утверждение вообще справедливо для подследственного. Бывший владелец «Лукоса», которого журнал «Форбс» в свое время называл самым богатым человеком России, обитал на так называемом «большом спецу», в камере «страховой медицины», более напоминающей средней руки санаторий, чем место, где содержатся граждане, мера пресечения которым изменена на «взятие под стражу».
Камера с евроремонтом предусматривала и холодильник, и телевизор со спутниковой антенной, и микроволновку, и индивидуальные душевые, и даже компьютеры. Передачи с воли принимались в почти неограниченном количестве. Все это удовольствие стоило тысячу рублей в сутки, которые вносились на законном основании – по безналу через кассу следственного изолятора, с обязательными квитанциями об оплате. А ведь денег, которые после всех судебно-налоговых изъятий еще оставались у опального нефтяного магната, наверняка бы хватило, чтобы построить вокруг Бутырки пятиметровый забор из чистого золота и взять на содержание все Управление исполнения наказаний – не говоря уже об МВД, ФСБ и прочих малопочтенных силовых структурах с трехбуквенными аббревиатурами.
Появившиеся после грамотно составленной Логвиновым жалобы на одиночное содержание подследственного соседи Холезина были не какими-то татуированными блатарями, синими, как амурские волны, не маньяками, убийцами, громилами, наркоманами да злостными хулиганами. Воровские «понятия» были совершенно чужды этим людям, ожидающим приговора по относительно «интеллигентным» статьям: финансовые махинации, фальшивомонетничество, компьютерное мошенничество... К тому же сокамерники демонстрировали знаменитому соседу явное сочувствие – мол, дело «Лукоса» сфабриковано Кремлем, не падай духом, если бы ты выдвинул свою кандидатуру в президенты, мы бы обязательно проголосовали за тебя!
В таких относительно человеческих условиях Холезин чувствовал себя более-менее комфортно. И лишь хождение бесконечными бутырскими коридорами вгоняло его в депрессию; геометрически замкнутое пространство и специфический тюремный запах лишний раз напоминали о его теперешнем статусе.
Вот и теперь, отправляясь на встречу с адвокатом Логвиновым, бывший олигарх невольно ощущал в себе упадок сил. Правда, как он надеялся – временный. Ведь эта встреча была особой, от нее зависело не только будущее Холезина, но и многое-многое другое... – ...лицом к стене, – негромко проговорил конвоир, открывая дверь комнаты для свиданий. – Вперед!
При виде вошедшего Дмитрий Антонович поднялся и, улыбнувшись немного натянуто, протянул клиенту руку.
– Здравствуйте. Рад вас видеть.
– Я тоже. Хотя с большим удовольствием встретился бы с вами в другом месте и при других обстоятельствах.
– Надеюсь, такой день скоро настанет, – Холезин пристально вглядывался в лицо защитника, пытаясь определить, что за новости он принес на этот раз.
Однако тот не спешил встречаться с клиентом взглядом. Поставив портфель на стол, Логвинов извлек увесистую папку.
– Что-то выглядите вы плохо... С лица осунулись. Ничего – прорвемся. Садитесь, пожалуйста.
– Я и так сижу, – арестант уселся за привинченную к полу табуретку, внимательно осматриваясь. – Главное, чтобы у вас все было хорошо.
Всякий раз для свиданий с адвокатом администрация предоставляла новую комнату. Видимо, таким образом руководство Бутырки давало понять, что беседы подследственного и его защитника не прослушиваются. Впрочем, Логвинов и Холезин не отличались наивностью, и потому старались не говорить о важных делах вслух. Разговоры же о линии защиты, особенностях будущего процесса и прочих юридических нормах к особо секретным не относились: о чем еще говорить адвокату с подследственным, как не об уголовном праве?!
Дмитрий Антонович доброжелательно блеснул очками в тонкой золотой оправе и неторопливо раскрыл папку:
– Генеральная прокуратура и сама не знает, чего хочет. Они, видимо, Уголовно-процессуального кодекса никогда в руках не держали. Следственное производство прошло с огромным нарушением процессуальных норм. Налицо – подмена понятий. Вот, смотрите: в декларации ваши менеджеры писали, что «Лукос» и его дочерние структуры добывали не нефть, а «скважинную жидкость». И эта формулировка была принята безоговорочно... И, заметьте, теми же самыми структурами, которые теперь настаивают на обратном! Все те же люди, все те же подписи...
– Я еще не успел ознакомиться со всеми материалами уголовного дела! – напомнил арестант.
– Вот я о том и говорю! Кстати, некоторые средства массовой информации уже поспешили назвать вас вором, жуликом и преступником. А ведь до вступления решения суда в законную силу никто не имеет права заявлять, что тот или иной человек совершил уголовно наказуемое деяние. Я, как вы понимаете, прежде всего имею в виду налоговое мошенничество, которое вам вменяется. Таким образом...
Продолжая сыпать цифрами, датами и специальным юридическим жаргоном, Логвинов незаметно извлек из кармана записку, прошитую суровой ниткой – ту самую, полученную им вчера вечером от Юрия Чудина на станции метро «ВДНХ». Сухие пальцы Дмитрия Антоновича аккуратно расправили бумагу и протянули ее Холезину. Тот мгновенно накрыл листок ладонью, положил к себе на колени и прочитал под столом; ведь в этой комнатке с забранным решеткой окном могли быть установлены не только прослушивающие устройства, но и подглядывающие...
Несомненно, новость была именно та, которую бывший глава «Лукоса» так долго ждал. Лицо его мгновенно просветлело.
– Дмитрий Антонович, у вас сигарет нету? – спросил он, стараясь вложить в свои интонации как можно больше обыденности. – Я свои в камере забыл.
Логвинов не курил, однако сигареты носил с собой всегда: человек, всю жизнь занимавшийся уголовным правом, понимает, что означает курево для его клиентов.
– Прошу.
– Спасибо, – смяв записку, Холезин положил ее в пепельницу и поджег, и лишь после этого прикурил, с удовольствием затянувшись.
– Вот вам ручка, вот лист бумаги, – как ни в чем не бывало, продолжал адвокат. – Пожалуйста, напишите мне подробно, кто, когда и при каких обстоятельствах впервые заявил, что «Лукос» занимается не «скважинной жидкостью», а именно нефтью...
Дорогущий «паркер» с золотым пером лег на мелованный лист бумаги. Прикрыв лист рукой, подследственный вывел только одну фразу: «Срочно организуйте пресс-конференцию, активизируйте американских и западноевропейских акционеров».
Сложив листок, он протянул его собеседнику.
– Дмитрий Антонович, – произнес Холезин, не в силах удержаться от улыбки. – Мне кажется, что в свете вновь открывшихся обстоятельств так называемое «дело "Лукоса" наверняка зайдет в тупик. На суде государственному обвинению придется или отыгрывать ситуацию назад... или же никакого суда вообще не будет. Или же меня амнистируют прямо в зале суда. Или же признают явную политическую составляющую процесса...
Листок, подписанный арестантом, был прочитан Логвиновым на коленях под столом, после чего немедленно сожжен в пепельнице.
– Вы хотите сказать, что налоговые претензии будут признаны необоснованными? – Естественно, адвокат прекрасно понял откровенную двусмысленность последней фразы, однако ничем этого не выдал. – Боюсь, это невозможно без соответствующего решения суда. Если вы, конечно, имеете в виду активы «Лукоса».
– Вновь открывшиеся обстоятельства кардинально изменят расстановку сил, – почти открытым текстом продолжил бывший нефтяной олигарх. – К тому же общественное мнение наверняка изменится, когда станет очевидным, что ни о каком споре хозяйствующих субъектов речи и быть не может. Впрочем, все честные люди и так на нашей стороне. Я это по своим сокамерникам знаю...
