Потом было какое-то помещение, яркий свет, какие-то разговоры. Вася выдвинул мысль насчет того, что неплохо было бы пожрать. Я был солидарен, но постеснялся поддержать боевого брата. Меня с детства так воспитали: если ты не дома, не проси ничего, пока не предложат. Да и от предложенного следует вежливо отказаться, если надо, предложат еще раз...
Потом вдруг выяснилось, что среди нас откуда-то взялся генерал. Это было странно, но почетно. Генералы с кем попало не общаются, значит, мы славные парни. Меня немного смущало то, что генерал был бригадный. Я все никак не мог вспомнить, входит ли наша группировка в НАТО. Это же ведь у нас просто генералы, а у них там — бригадные. А если не входит, как он тут оказался? Может, приехал с инспекцией или по обмену опытом?
Это обстоятельство немного напрягало, привнося в обстановку всеобщей цветной благодати некий оттенок тревожности. Я тогда опасался, что генерал захочет принять у нас нормы ВСК и я не смогу уложиться в результат. Я был такой медленный, все вокруг торжественно и тихо плавало, и я не представлял себе, как буду бежать стометровку. Потом меня посетила мысль просить разрешения сходить на склад и получить там скутер. Со скутером, понятное дело, под водой можно развить вполне приличную скорость. Возникал вопрос — на каком именно складе? Я с ходу решил: по всей видимости — арттехвооружения. У связистов вряд ли будет, на продскладе — тоже. Нужно только заявку выписать... Заявку должен был подписать Иванов как старший команды, но, медленно повращав головой по сторонам, Иванова я не обнаружил. Вот это я попал! Ну и как теперь — со скутером? Я попытался сосредоточиться на решении проблемы, она почему-то решаться не желала, и от этого я впал в глубокий ступор...
Следующий фрагмент, в котором я «всплыл», был очень неприятным.
Мы находились где-то в поле, вокруг — кромешная тьма, на фоне которой в глаза нестерпимо ярко бил какой-то источник света. Голова раскалывалась и грозила лопнуть в любую минуту, в висках ритмично пульсировало, меня бил жуткий озноб, и было так холодно, что хотелось кричать. Я попытался обхватить себя руками, чтобы хоть как-то согреться, но оказалось, что руки мои скованы за спиной наручниками. Какие-то люди рядом разговаривали на повышенных тонах.
Нечеловеческим усилием совладав с дрожью, я осмотрелся и постарался понять, что происходит. Двое, стоявшие напротив, светили на нас фонариками, рядом со мной стоял Вася Крюков. Васю обнимал смутно знакомый мне мужик, который с кем-то разговаривал. В руке у мужика была зажата граната «Ф-1»... без предохранительной чеки! Я хотел сказать мужику, что это опасно, но у меня зуб на зуб не попадал — вышло какое-то судорожное мычание. А Васе, кажется, все было поровну — он тупо смотрел перед собой и даже не щурился от света.
Через несколько секунд я понял, что тот, кто разговаривает с мужиком, — Петрушин. Родной голос... Это, однако, меня не обрадовало. В тот момент, помнится, мне было так хреново, что больше всего на свете хотелось, чтобы кто-нибудь сжалился и выстрелил мне в голову.
Из темноты появились какие-то люди, принесли экипировку и бросили на землю. Два «ВАЛа», пистолеты, рации, бинокли. Судя по всему, это было наше с Васей имущество, и люди из темноты оказались такими покладистыми, что по просьбе Петрушина все вернули.
— Ну вот, теперь другое дело, — сказал Петрушин.
Потом в световом пятне возникли откуда-то штатские: пожилой нохча и мальчишка лет четырнадцати. Теперь Петрушин обнимал левой рукой мальчишку...
«Да что это такое сегодня, все вокруг только и делают, что обнимаются... Прямо сплошной гомосексуализм!»
Так было я подумал, но в этот момент один из фонарей нарочно пустил сноп света в Петрушина, и стало понятно, что в той руке, которой он обнимает мальчишку, у него граната... И тоже без чеки! Они что, совсем сдурели?
Наши забрали экипировку, а Петрушин еще некоторое время рядился с мужиком, обнимающим Васю, — он называл его Казбеком. Казбек хотел забрать двоих штатских и уйти, и клятвенно заверял, что нам дадут спокойно уехать. Петрушин ему сурово не верил и требовал, чтобы он с полкилометра прокатился с нами. Иначе не отдаст штатских.
Наконец Казбек согласился, и мы стали грузиться на «бардак». Это тоже заняло некоторое время, потому что у меня не гнулись ноги и меня пришлось затаскивать, а Казбек не желал отпускать из объятий Васю, и им тоже помогали.
Потом мы поехали. Казбек требовал, чтобы наши все время освещали себя фонариками, но это было затруднительно — «бардак» подпрыгивал на ухабах и лучи все время скакали как попало. Через минуту Петрушин с сожалением сказал:
— Нет, Петрович. Ни хрена не выйдет...
— О чем это вы? — подозрительно спросил Казбек. — Вы чего...
Договорить он не успел: Петрушин пятнистой молнией метнулся к нему, блеснула сталь... Казбек предсмертно вскрикнул и выпал из скачущих лучей.
— Под броню! — рявкнул Петрушин, пропадая в черном зеве люка.
Меня кто-то рванул за куртку, обдирая плечи, и, сильно стукаясь головой, я провалился в «трюм». В этот момент сзади, справа по борту, громыхнул взрыв. По броне что-то крепенько этак сыпануло, как будто градом.
— Саня, ходу! — заорал Петрушин и без перехода флегматично буркнул в рацию: — Вася, рули за нами. Дистанция сто, фары не включай. Если что — коси все, что будет сзади...
Какой Вася? Кому рули? Нашему Васе сейчас все глубоко до нирваны, хоть гвоздями к стене прибивай...
* * *
В половине пятого утра мы уже были на базе. Нас с Васей тут же взяли в оборот медики: прощупали, осмотрели, кровь из пальца и из вены качнули, задали ряд вопросов.
— Судя по всему, основной компонент — что-то типа азарона, — сделал вывод начмед, когда я поделился с ним своими ощущениями. — Но с каким-то «левым» ингибитором. Анализ посмотрим, будет ясно...
Я спросил, что это за дрянь такая и какие могут быть последствия.
— Короче, запросто могли сдохнуть, — успокоил меня начмед. — Наркоманы хреновы. Разве можно такое колоть с ингибитором?!
Я ровным счетом ничего не понял, но начмед сказал, что коль скоро мы не сдвинули лыжи в течение трех часов после инъекции, то теперь они нас железно вытащат. В этом я ни капли не сомневался. На чем хотите присягну: наши военные медики — лучшие врачи во всем мире. Столько народу вытащили с того света, считать замучаешься.
Затем нас чем-то укололи, обработали ссадины и ушибы, сообщили, что до окончательного исчезновения симптомов мы будем под врачебным наблюдением, и велели спать. Мы остались в медпункте, а наши ушли к себе.
Спать, однако, нам долго не дали, разбудили в половине девятого. К девяти командующий вызывал всю банду на доклад.
Настроение было мрачное, чувствовал я себя так, словно побывал в автомобильной аварии с неоднократным переворотом транспортного средства и волочением оного средства силой инерции по безразмерному крутому склону. Сильная слабость, апатия, сухость во рту, головокружение и неодолимое желание завалиться обратно в койку — вот лишь часть компонентов моего утреннего состояния. Вася, гаденыш мелкий, выглядел вполне прилично: сидел на кровати, уже обутый, вяло улыбался и что-то жрал из котелка, который приволок Петрушин.
— Будешь? — по-братски предложил он, облизав красным языком ложку и протягивая ее мне.
Меня чуть не вывернуло. Интересно, когда его расстреливать поведут, он забудет потребовать последний обед или как?
При помощи коллег я наскоро привел себя в порядок и выпил кофе из термоса, припасенного Лизой. Вася и так был в норме — регенерация у этого малого боевого робота просто чудовищная. После этого мы отправились на аудиенцию к командующему — тут рядом. Сам я двигался с трудом, все вокруг качалось, поэтому меня бережно поддерживал Петрушин. А Вася перемещался едва ли не вприпрыжку и на ходу что-то жевал.
— Они его не били, а ласкали, — пожаловался я Петрушину. — Все мне досталось. Надо было им сказать...
— Ничего, — ободрил меня Петрушин. — До всех доберемся. Какие наши годы...
У командующего было много лишних людей с большими погонами. Столько начальства сразу в одном месте я еще ни разу не видел. Создавалось впечатление, что ребята собрались исключительно, чтобы поглазеть на нас, как на некий бродячий цирк.
Присутствовали: начальник УФСБ, начальник штаба, военный прокурор, с ним какой-то штатский прокурор, генерал-майор в форме МЧС, генерал-майор в милицейской форме, начальник контрразведки, товарищ Лаптев, начальник пресс-центра, наш начмед и... спецпредставитель Витя.
Оказывается, Иванов доложил Вите, как только мы подъехали к базе. Обрадовал и успокоил. Так обрадовал, что тот сразу с рассветом вылетел, чтобы оценить ситуацию на месте.
Витя тут был впервые, хотя уже год руководил командой. Какая честь для нашей дыры!
Ощущения собравшихся были неоднородными. Командующий, сразу видно, в присутствии Вити чувствовал себя немного не в своей тарелке. В поведении нашего генерала явственно прослеживался немой вопрос: и что теперь, я тут хозяин, или как? И как себя вести с этим типом? А на Иванова смотрел как-то по-особенному. Я бы даже сказал, с уважением. Читалось во взгляде командующего: вот это ты удивил, полковник! Вот это выручил! Не ожидал, что у тебя вообще это получится...
