– Думаешь, его раскрыли?
– А больше и думать нечего. Где-то он прокололся, и его убрали. Контрразведка у Мустафы работает хорошо. Возможно, сейчас он находится в такой же яме, в какой побывал и ты. А возможно, где-нибудь поглубже… Здесь это устраивают быстро.
– Да уж, – согласился Роман.
– Куда ни кинь, всюду клин, – невесело сказал Крохин, снова закуривая. – Представь, как я тут метался. Один на связь не выходит, тут еще ты пропал… Хоть караул кричи! Слава богу, что хоть ты нашелся. Черт с ним, с заданием, главное, тебя не потерял. Я бы себе этого не простил.
– Погоди, – остановил его Роман, видя, что парень совсем «поплыл». – Давай о деле.
– А что о деле? – вяло возразил Крохин. – Ты сам видишь, что тут уже ничего нельзя сделать. Ни одной серьезной зацепки.
– Пока время есть, надо думать! – жестко сказал Роман. – У нас как минимум полсуток в запасе. Не так уж и мало. Надо использовать все возможности.
– Да какие там возможности?
– Надо установить постоянную слежку за Павловым. Не отпускать его ни на минуту. Вдруг он сам поедет на место передачи оружия, чтобы убедиться, что все прошло хорошо?
– Раад уже занимается этим. Он с самого утра, как только Павлов покинул дом, все время находится при нем. Только не думаю я, что Павлов проколется. Слишком он хитер.
– Но все-таки шанс есть, – энергично возразил Роман. – А пока следует еще раз прослушать все его разговоры. Вдруг обнаружится какая-то деталь?
– По-твоему, что я делал с самого утра? Да я уже эти записи по тысяче раз промотал, могу наизусть рассказать. Да что толку?
– Может, ты мне дал бы их прослушать? Знаешь, на свежий слух вдруг что-то да промелькнет?
– Рома-ан, – простонал Крохин. – Все переговоры велись на арабском языке.
– А, черт! – хлопнул Роман себя по лбу. – Я как-то не подумал.
Некоторое время они молчали, перебирая варианты и приходя к выводу, что надеяться практически не на что. Вряд ли Павлов будет столь беспечен, что самолично рванет к месту передачи груза. Это слишком опасно, да и зачем ему, организатору всей преступной цепочки, показываться на глаза рядовым исполнителям? Он себе отсидится преспокойно в офисе, получит короткий доклад по телефону и останется от всего в стороне. И с какого боку ты к нему ни приступай, он везде будет белым и пушистым.
– А если сообщить обо всем Сергачеву? – предложил Роман. – Он глава представительства Росвооружения и непосредственный начальник Павлова. С его санкции мы могли бы получить доступ к документации Павлова и, возможно, нашли бы след каравана с ракетами. К тому же Сергачев имеет доступ к секретной информации, касающейся перемещения оружия, особенно крупных партий, на территории России. Пусть он сделает запрос, и, может быть, таким образом удалось бы найти какие-то сведения о нашем караване?
– Я думал об этом, – без энтузиазма отозвался Крохин.
– И что?
– Да ничего хорошего.
– Обоснуй.
– Допустим, мы убедим Сергачева и получим доступ к документации Павлова, – нехотя, как об очевидных вещах, заговорил Крохин. – Но, во-первых, я уверен, что на работе подобные документы Павлов не хранит – ни у себя в сейфе, ни в компьютере. Он не настолько глуп и элементарных ошибок не допустит. Скорее всего, такой документации вовсе не существует, и мы зря доверимся Сергачеву, человеку, не обладающему опытом конспиративной работы. В результате мы лишь подымем ненужный шум, который неминуемо дойдет до Павлова, и он станет еще более осторожным и вообще заляжет на дно. Во-вторых, что касается запроса по поводу каравана с оружием. Ты пойми: вся сложность в том, что сюда идет именно нелегальное оружие. То есть похищенное с военных складов. А как наши вояки-комбинаторы умеют заметать следы – ты сам знаешь. Нигде, ни по каким документам, в том числе и самым секретным, эта партия не числится. Ее попросту нет. Это – фикция, мираж. И отыскать ее не-воз-мож-но. Зато если Сергачев начнет делать запросы по всем инстанциям, подымется такая волна, что о поисках предателя узнает каждая сявка, не говоря уж о тех, кто стоит повыше рангом. И снова в результате что: информации ноль, зато Павлов предупрежден и против нас вооружен… Нет, если мы хотим, чтобы Павлов попался, мы пока не должны говорить о нем ни единому человеку. Только так можно быть уверенным, что он потеряет бдительность и в конце концов попадет к нам в руки. Я думаю, это не последняя партия, и в следующий раз мы его все равно возьмем.
– А если последняя? Ты же сам говорил, что партия ракет очень велика и позволит осуществить государственный переворот.
– Вот то-то и больно! – скрипнул зубами Крохин. – Если сейчас мы ничего не сделаем, последствия могут быть необратимы. Потом уж ничего не исправишь. И что делать, ума не приложу. Хоть ты позвони Павлову и спроси его обо всем лично…
– А это совсем неплохая мысль, – подумав, негромко сказал Роман.
– Что ты хочешь сказать? – повел головой Крохин.
– А то и хочу… Когда выбора нет, надо идти ва-банк. Если мы не узнаем подробности сделки до утра – то пусть сам Павлов нам об этом расскажет.
– С чего это он станет нам рассказывать?
– Знаешь, Антон, – сузил глаза Роман, – когда я по вине этого господина сидел в яме и подыхал от жажды, я хотел только одного: дорваться до него и сказать все, что я о нем думаю. Ну и по ливеру пройтись для острастки… Почему бы мне не осуществить это желание, с пользой для дела?
– Ты хочешь… – Крохин оглянулся и облизнул губы.
– Да, – кивнул Роман. – А что нам остается? Бессильно сидеть и ждать? Но в ближайшее время мы вряд ли чего-нибудь дождемся, а сделка состоится уже завтра – и это будет катастрофой для страны. Мы должны предотвратить ее любой ценой. В конце концов, в этом и заключается наша работа.
– Думаешь, он расколется? – с зарождающейся надеждой спросил Крохин.
– Я в этом уверен, – недобро улыбнулся Роман.
– Но… Я не знаю. Вообще, что ты предлагаешь?
– Я предлагаю следующее: если до полуночи мы не получим дополнительных сведений, мы проберемся в дом Павлова и допросим его лично. Если потребуется, применим методы экстренного воздействия. Не думаю, что он будет долго сопротивляться. Такие господа слишком себя любят, чтобы терпеть боль, даже не самой сильной степени. Выложит все как миленький. За это уж я ручаюсь…
– Но ты же знаешь, что показания, полученные под пытками, не являются действительными. И американцы могут нам не поверить.
– А зачем американцам знать всю подноготную? – возразил Роман. – Мы дадим им точнейшие сведения относительно готовящейся передачи оружия – и пусть действуют. Для проведения подобного рода операции им достаточно роты спецназа и двух вертолетов прикрытия. А запись с показаниями Павлова мы отправим Слепцову – вместе с задержанным Павловым, – а уж Слепцов разберется, что с ним делать дальше.
– И волки сыты, и овцы целы, – пробормотал Крохин.
– И задание выполнено, – добавил Роман.
– А что делать с Павловым после допроса? Отпустить его нельзя, сам понимаешь. А арестовать его на территории Ирака я не имею права.
– А пусть его Сергачев арестует. Я думаю, на это он полномочия имеет. И диппочтой отправит его в Москву. Чем не вариант?
– Вариант реальный, – согласился Крохин. – Да, в принципе, это и не большая проблема. Меня волнует другое: что, если Мустафа заволнуется, когда обнаружится пропажа Павлова? В этом случае он может отменить передачу оружия.
– Не отменит, – возразил Роман. – Во-первых, Павлова вряд ли хватятся так быстро. Ты сам говоришь, что присутствовать во время сделки он не будет, это не обязательно, да и опасно. Мало ли куда он мог уехать из Багдада? Он человек занятой, часто в разъездах. А во-вторых, если ему позвонят, он сможет сказать пару нужных фраз по телефону под нашим контролем и тем самым успокоить Мустафу. Ведь мы ему объясним, что помощь властям существенно уменьшит срок его заключения. Так что Павлова можно спокойно изымать из процесса – никого это не обеспокоит. По крайней мере, в ближайшие два дня. А больше нам и не надо.
Он видел, что Крохин все-таки колеблется. Вбитый в натуру парня формализм мешал ему пойти на столь жесткий шаг, как несанкционированный допрос, да еще с пристрастием. По головке за это не погладят.
Роман понимал его сомнения.
Кроме опасения навлечь на себя гнев начальства, Крохин боялся спугнуть Павлова. Ведь пока Павлов уверен, что его ни в чем не подозревают, он не принимает повышенные меры предосторожности и рано или поздно на чем-нибудь проколется. Тогда-то Крохин его и сцапает.
Если же Павлова спугнуть, да еще столь прямолинейно, он станет осмотрителен вдвойне. К тому же вдруг он не испугается и будет молчать? Что тогда? Извиниться, ошиблись, мол, и ретироваться подобру-поздорову? И все? Поставить жирную точку на возможности когда-нибудь вывести его на чистую воду?
Но если он признается?! Это же в корне меняет всю ситуацию! Крохин понимал, что Роман – человек опытный и настроен очень решительно. Он вытрясет из Павлова душу, но заставит его говорить. И тогда операция получит развитие и завершится блистательным финалом. А разве не так задумывалось изначально? Именно так. Не унылый провал, который несмываемым позором будет преследовать всю жизнь, а полная и безоговорочная победа. Все остаются в выигрыше, абсолютно все. И он, майор Крохин, и его начальник, генерал Слепцов, и капитан Морозов, которому наконец-то присвоят майора, и правительство Ирака, усидевшее на своем месте, и население страны, избежавшее чудовищного кровопролития. Так чего же колебаться, если самое простое и эффективное решение лежит буквально под рукой? Это не то что глупо, а даже преступно в сложившейся обстановке.
