Напрасный труд! Каждому известно, что следы бурной ночи невозможно скрыть от окружающих – и людям, и островам.
Тяжелое беспамятство, в котором пребывали поутру Суля и Комиссар, мало напоминало здоровый богатырский сон. Зато они отлично бы вписались в известную картину В. М. Васнецова «После побоища Игоря Святославича с половцами». А еще с парней можно было бы писать, например, молодых бурлаков, не дотянувших свою лямку и рухнувших замертво под тяжестью крепостного права.
Такая вот невеселая картина обрисовалась утром в мамотинском доме, оставленном на попечение двух охранников.
А начиналось все так славно! Вчера поздним вечером, преисполненные выпитым и съеденным, они вышли подышать свежим воздухом и натолкнулись на белобрысую девчушку, которая, переступая с каблука на каблук, заглядывала через кусты на их территорию. Увидев приближающихся парней, она смутилась, сделалась пунцовой, но осталась на месте. Со своей сумочкой через плечо она напоминала школьницу, завидевшую уличных хулиганов.
– Че ты дергаешься, дурочка? – галантно сказал Комиссар. – Солдат ребенка не обидит. – В армии он не служил, и поговорка вовсе не являлась его жизненным кредо, но звучала мужественно и потому входила в обиходный лексикон Комиссара.
– Я ищу папу, – быстро сказала девчушка. – Он у вас на стройке работает. Иван Сергеевич Богословский. Знаете такого?
– А, Ванька! – догадался Комиссар. – Отирается тут такое чучело. Так оно тебе, значит, папашей приходится?
Это казалось невероятным, но девчушка покраснела еще сильнее.
– Позовите его, пожалуйста, – попросила она, запинаясь.
– Да он, наверное, нажрался давно и... – Суля хотел махнуть рукой, показав тем самым, что презираемый им мужик удалился в неведомом направлении, но перехватил предостерегающий взгляд приятеля и закончил фразу иначе: – В доме дрыхнет твой папанька. Разбудить?
– Я сама! – быстро сказала девчушка.
– Сама с огурцом упражняйся, – посоветовал Суля, у которого все мысли были сосредоточены на удовлетворении сексуальной нужды – большой и малой.
– С каким еще огурцом? – искренне удивилась белобрысая.
Комиссар восхищенно цокнул языком. Давно ему не приходилось сталкиваться с такой наивностью.
– Тебя как звать, золотце? – спросил он, задумчиво разглядывая пупок соседки и облегающую ее маечку-топик.
– Варя, – отозвалась она после некоторого колебания.
– Идем к нам в гости, Варюха. Сдадим тебе папашку с рук на руки.
– Но сначала посидим все вместе, песни попоем, – вмешался Суля. – Хором. – Получив от приятеля тычок локтем под ребра, он растянул губы в улыбке. – Шучу. Ванька уже отпелся.
– Как?!
– Лежит на полу, за сердце хватается, – подхватил Комиссар, горестно кивая щетинистой головой. – Как бы не окочурился.
– Отведите меня к нему! – звонко потребовала Варя. – Ему нельзя пить, совсем.
– Ну, если женщина просит... – Комиссар развел руками и приглашающе мотнул головой. – Пошли.
– У вас по двору страшная черная собака бегает. Она меня не покусает?
– Не, – заверил ее Суля. – Рокки нас слушается... Иди сюда, Рокки. – Пнув приблизившегося пса ногой в морду, он победно захохотал: – Вот видишь? У нас полное взаимопонимание.
Ротвейлер, отпрянув, глухо заворчал. Продолжая смеяться, Суля поднял с земли обломок кирпича и запустил его в Рокки, угодив ему прямо между ушами, прижатыми к башке. На этот раз пес даже не огрызнулся, лишь смерил обидчика злопамятным взглядом, прежде чем потрусить прочь.
Суля и Комиссар, изображая полное безразличие, дождались, пока девчушка приблизится, а потом незаметно отрезали ей пути к бегству. Один шагал впереди, поминутно оглядываясь через плечо, второй замыкал шествие, пытаясь на глаз определить, какого покроя трусики носит гостья под своей легкой юбчонкой.
Все трое вошли в дом, и здесь Варе было предложено подняться по узкой лестнице первой. Она подчинилась и тотчас пожалела об этом, ощутив на своих проворно пересчитывающих ступеньки ногах горячее дыхание парней. Было такое впечатление, что идущий следом так и норовил занырнуть с головой ей под юбку.
– Где папа? – спросила она, очутившись наверху. Здесь царили следы бурного застолья, продолжавшегося, возможно, не один день. Несмотря на распахнутые окна, в комнате стоял неприятный запах алкогольных паров и табачного дыма.
– Ванька, ку-ку! – дурашливо крикнул Суля. – Ты куда спрятался, чувачок?
– Под стол, наверное, – предположил Комиссар с нехорошей улыбкой на губах.
Варя начала понимать, что попала в скверный переплет. Еще на что-то надеясь, она потребовала, притопнув ногой:
– Немедленно отведите меня к папе! Вы слышите?
– Теперь мы у тебя будем папами, – игриво сказал Комиссар. – Сколько бабок тебе отвалить за удочерение?
– Вы с ума сошли? За кого вы меня принимаете? – Варя попятилась к лестничному проему, но парни сошлись плечом к плечу, преграждая ей дорогу.
Суля с вальяжной медлительностью извлек из кармана объемистый «лопатник», распахнул его и продемонстрировал соседке, что он полон купюрами неизвестного достоинства.
– Я плачу, – заявил он.
– Мы платим, – поправил товарища Комиссар.
– Выпустите меня отсюда! – Вместо крика у Вари получился жалкий лепет.
Суля, которому надоел затянувшийся разговор, оттянул маечку гостьи и заглянул внутрь, оценивая увиденное.
– Полтинник, – сказал он. – На большее такой товар не тянет.
– Ай! – взвизгнула Варя, делая попытку освободить топик от захватившего его указательного пальца.
– Заткнись, курва! – Комиссар схватил ее за локти, лишая способности к сопротивлению. При этом он тоже норовил оценить оголившуюся грудь пленницы. Для этого ему пришлось прищурить один глаз, но все равно розовых сосков маячило перед его взором ровно в два раза больше, чем положено. – Курва! – повторил он с пьяной убежденностью.
В сумочке у Вари хранился электрошокер, без которого она не отваживалась выходить по вечерам из дома после того, как ее однажды ограбили прямо на улице. Но Суля вырвал сумку из Вариных рук и небрежно отшвырнул в сторону.
– Что вам от меня нужно? – спросила она шепотом.
– А то ты не понимаешь, мочалка драная, – ухмыльнулся Комиссар.
Резко развернутая к нему лицом, Варя увидела его открытую пятерню, летящую навстречу, и, успев машинально зажмуриться, ощутила сокрушительный толчок в лоб, после которого помышлять о сопротивлении стало некому.
* * *
Окончательно очнулась она лишь утром следующего дня. Руки стянуты за спиной собачьим поводком; одна нога пристегнута наручником к ножке неподъемного сейфа, рот заткнут каким-то тряпьем. Кажется, в качестве кляпа Варины мучители воспользовались ее собственными трусиками, изорванными в клочья, – она узнала запах своего дешевого дезодоранта. А еще во рту ощущался отвратительный привкус несвежих мужских носков. Изгибаясь всем телом, Варя заплакала от унижения и сознания собственного бессилия.
Сколько водки в нее влили вчера эти изверги? Сколько раз поимели? То, что происходило в незнакомом доме, вспоминалось лишь урывками, как болезненный бред. Бутылочное горлышко, раздвигающее стиснутые зубы. Нож, который подонок по кличке Комиссар держал возлее ее горла. Пощечины. Тяжесть чужих тел.
Все виделось как в тумане, и поначалу Варя решила, что это от спиртного, которое она не переносила на дух. Но, поморгав ресницами, она поняла, что все дело в слезах. Сначала их было не так уж и много, но когда Варя увидела, во что превратились ее обновы, на которые она копила деньги почти два месяца, слезы побежали по щекам ручьями. Ее лучшая юбка превратилась в тряпку, да и она сама была не лучше – такая же истерзанная, грязная, валяющаяся на полу. Лучше бы ее просто убили. Потому что как жить дальше, Варя себе совершенно не представляла.
Перевернувшись на спину, она запрокинула голову и подождала, пока высохнут слезы, застилавшие глаза. Села, стараясь не тревожить лодыжку, прихваченную стальным браслетом. С ненавистью посмотрела на громадный старомодный сейф, который насильники вчера приподнимали вдвоем, чтобы придавить свободный браслет ножкой, и вдруг вспомнила, что лиса, попавшая в капкан, перегрызает себе лапу.
Но Варя была всего-навсего молоденькой девчушкой, слабой, растерянной, раздавленной свалившимся на нее несчастьем. И она все еще верила в то, что люди хоть чем-то отличаются от зверей. Варя несколько раз ударилась голым плечом о стальную махину и поняла, что ни сдвинуть ее, ни приподнять у нее не хватит силенок. Избавиться от кожаных пут на руках тоже не удавалось. Оставался единственный вариант: разбудить одного из своих мучителей и попросить отпустить ее на свободу. Все равно они получили от нее все, что хотели. Раз уж не убили, надо было как-то жить дальше.
