— Я знаю, что ты ее любишь, более того, она твоя жена, мать твоего ребенка, но в свое время ты же и увел ее у меня!
— Значит, она этого хотела. Ты, Бережной, сам виноват во всем!
— Согласен. Но прошли годы, мы встретились, и у нас вновь сложились прежние отношения.
— Сложились, говоришь? А до тебя как складывались?
Не знаешь?
— Знаю и это.
И вновь начальник штаба нехорошо ухмыльнулся:
— Конечно, как же иначе? Вера тебе сама «все» рассказала. Даже знаю, ЧТО именно. Мол, естественно, у нее были мужчины, раз муж ей достался такой, но в этих мужчинах она искала похожего на тебя, не так? Так! Вижу, что так оно и было! Это ее тактика, тактика опережения. Но не в этом главное, ты вправе безоговорочно верить ей. Главное в другом, в том, что ты всего лишь очередная ее забава, пройдет время, тобой натешатся и выбросят за ненадобностью.
Владимир спросил:
— Отчего же она тебя не выбросила, как ты выражаешься, за ненадобностью?
— Все просто, Володя! Веру я устраиваю. Я не мешаю ей делать то, что она хочет делать. И делаю это из-за того, что безумно люблю ее. Страдаю, мучаюсь, но терплю, живу надеждой, что когда-нибудь разгул прекратится и она станет полностью моей. Дурак? Согласен! Но я не могу без нее, и она это знает и этим пользуется. Для меня главное, чтобы она была рядом. И она будет рядом, хотя на время может и уехать с кем-нибудь в порыве страсти.
Но вернется. Я, повторяю, ее устраиваю. Ты же другой человек! Ты измены не потерпишь, а значит. Вере либо предстоит жить только с тобой, чего она никогда не сможет, либо расстаться, но вот запасного аэродрома для нее уже не будет. Не к кому ей будет возвращаться. После тебя я ее не приму, лучше застрелюсь, но после тебя не приму. Она знает об этом! Поэтому у ваших отношений, Володя, нет будущего. Настоящее есть, и довольно бурное, а вот будущего, увы, нет.
Владимир посмотрел на своего бывшего однокурсника, теперь прямого начальника, и обратился к нему:
— Знаешь, что я хочу тебе сказать. Гена? Ты не просто подлец, ты мразь! Неужели ты думаешь, что своим цинизмом сможешь посеять в моей душе сомнения? Отвратить меня от Веры? Глупец! Мог бы придумать что-нибудь поумнее. Ревность свела тебя с ума, и ты готов на все, чтобы Вера принадлежала тебе. Не как любимая женщина, нет. А как атрибут твоего существования. Ты скотина, Крамаренко! Это все, что я хочу тебе сказать напоследок, и никогда, слышишь, никогда больше не заводи со мной подобный разговор, я тебя просто прибью!
Ухмылка не сходила с лица Крамаренко:
— Сколько страсти! Ты и в постели такой? Да! Я ревную Веру, ненавижу тебя, желаю тебе смерти. А больше всего желаю посмотреть, как ты будешь выглядеть, когда поймешь, что единственная, любимая тобой женщина равнодушно ставит тебе рога! На этом и закончим, а грозить мне не надо. Себе дороже выйдет! Один раз я простил тебя, другого не будет!
— Так это ты, оказывается, спас меня от трибунала?
Не слишком ли ты переоцениваешь свою, по большому счету, мерзкую личность?
— Больше мне с тобой не о чем говорить. Веру ты не получишь! Свободен, капитан!
Владимир вышел разъяренный, он прошел в дежурку, закурил, нервно затягиваясь. Достиг все же майор цели!
Удалось ему переложить часть своей душевной боли на его, Бережного, плечи. Удалось!
Вышел из своего кабинета и Крамаренко, проходя мимо, остановился рядом:
— Капитан Бережной!
— Чего надо?
— Не чего надо, а "я"! Устав из головы вылетел? Завтра утром к 6.00 посыльного ко мне! Ясно?
— Ясно!
Крамаренко посмотрел на Владимира, махнул рукой и вышел из штаба.
Бережной долго наблюдал из большого окна его сгорбленную под поднявшимся вдруг ветром фигуру, удаляющуюся по аллее в городок.
Он опустил светомаскировку, посмотрел на часы. Девять тридцать. Долго же они с Крамаренко беседовали, а показалось, несколько минут.
— Помощник, — вызвал Владимир сержанта.
— Я, товарищ капитан!
— Команду на вечернюю прогулку по подразделениям передали?
— Так точно, товарищ капитан. В первый раз, что ли?
— Хорошо! Я на плац. Останешься за меня. Все по плану и распорядку.
— Есть, товарищ капитан!
Закончив служебные дела, объявив батальону «Отбой» и проверив исполнение команды, Бережной вернулся в штаб. Доложился оперативному дежурному вышестоящего штаба. Все! Впереди — длинная бессонная ночь. Снайпер, бивший вчера, пока молчал, видимо, это была одноразовая, провокационная акция. Владимир принялся было за газету, но тут же вновь отбросил ее. Разговор с Крамаренко выбил его из колеи. Бережной не мог оставаться на месте. Он встал и стал мерить комнату шагами из угла в угол. Тут к нему вошел один из дневальных:
— Товарищ капитан, разрешите обратиться?
— Обращайся!
— К вам женщина пришла, что здесь в штабе работает.
— Где она?
— В курилке, товарищ капитан!
Владимир чуть не сбил солдата с ног, рванувшись из комнаты. Он выбежал из штаба, перескочив газон и ограждение «места для курения», оказался рядом с любимой. Вера задумчиво сидела в дальнем углу, Владимир взял ее ладони в свои:
— Вера! Как я рад, что ты пришла!
— Ты ждал меня?
— Не то слово!
Она неожиданно произнесла:
— А ведь это Крамаренко послал меня к тебе.
— Что значит послал? А ты сама что, не хотела прийти?
— Я бы и пришла, чуть позже. Но он сам за ужином сказал, чтобы я не мучила ни тебя, ни себя, хотя только для этого и создана, и шла к тебе.
— Ну, Крамаренко! Ну, подонок!
Бережной только покачал головой, слов не было. Спросила Вера:
— У вас был разговор?
— Да!
— Понятно. И удивительно.
На этот раз спросил Бережной:
— Что удивительно?
— Что ты вообще захотел после встречи с ним меня видеть. Он умеет все перевернуть. Так, как это выгодно ему.
— Вера! Да плевать я хотел на то, что он говорил.
Кстати, если ты думаешь, что я безропотно стоял и слушал его рассуждения, то глубоко ошибаешься! Я в состоянии защитить свою любовь, ты об этом прекрасно знаешь. И потом он оперировал фактами, о которых я знаю от тебя самой, правда, немного в иной интерпретации.
— В том-то и дело, что в иной интерпретации.
— Послушай, Вера, да черт с ним! Пусть думает и говорит, что хочет, главное — ты рядом, и мы любим друг друга!
— Правда?
— Конечно!
Она положила голову ему на плечо.
— Как, Володя, с тобой спокойно, хорошо.
— Пойдем в штаб? Иначе продует тебя всю, ладони вон как ледышки!
— Нет, любимый. Я увидела тебя и убедилась, что между нами ничего не изменилось. Поэтому сейчас пойду домой, а завтра… Завтра при всех встречу тебя после наряда, и мы вместе пойдем к тебе, в общежитие. Надеюсь, Антон поймет и найдет себе временное пристанище?
Пусть весь гарнизон узнает, что я люблю тебя и ушла от Крамаренко. Хватит прятаться, а то сами даем повод обсуждать нас. А потом снимем в поселке комнату, пока я разведусь с мужем. Если ты, конечно, не против всего этого?
— Я? Против? Да ты что? Ты умница. Вера, и я буду как никогда ждать окончания дежурства.
Вера поднялась.
— Я провожу, — предложил Бережной.
— Не надо. Дойду сама, у тебя служба. И прошу тебя, Володя, выбрось из головы то, что тебе наговорил Крамаренко. Не верь никому, кроме собственного сердца.
Оно не солжет! Спокойно провести тебе наряд, любимый.
— Спокойной ночи, Вера! Я люблю тебя!
Она кивнула головой и, кутаясь в светлый плащ, стала удаляться в темноту военного городка.
А в ноль часов вновь раздались выстрелы снайпера.
На этот раз стрелок бил по парку боевых машин. Было произведено два выстрела, которые, как и прежние, ушли в «молоко». И вновь объявление тревоги, вновь ночная зачистка, на этот раз силами милиции. И вновь брошенная винтовка и две еще теплые гильзы. Больше никаких следов! Пытались использовать кинолога с собакой, но рассыпанная вокруг позиции хлорка не дала сделать это. В то же время, по докладам постов наблюдения милиции, за весь день после митинга лагерь покинуло всего несколько семей, как положено, зарегистрировавшихся на блокпосту и вернувшихся через несколько часов с покупками местного рынка. Больше никто и нигде даже не пытался покинуть лагерь. Напрашивался вывод, что либо стрелок использовал время митинга для ухода из лагеря, или он к беженцам отношения не имел и обитал где-то в степи. И вновь всех удивила бесполезность действий снайпера. Он не бил по людям, а делал выстрелы в сторону войсковой части произвольно. И это было непонятно. Для чего снайпер делает это? Ответа на данный вопрос не было.
Наступила среда. Буланов с утра чувствовал себя как на иголках. Он с нетерпением ждал двух часов, время, на которое сам себе назначил рекогносцировку места предстоящей встречи с Лейлой.
