— Вот тебе и на, — с удивлением не выдержал Ваха. — И кто его неизвестно?
— Пока ничего неизвестно, они вызвали следственно-оперативную группу, судмедэксперта. Предварительно похоже, что застрелился.
— Не может быть, неужели совесть замучила? — опять удивленно, но уже более спокойно высказался Ваха.
— Поехали со мной, но извини, в дом тебя пока пустить не могу. Сам понимаешь, — на ходу собираясь, следователь пошел к выходу.
— Конечно, поехали, — ответил Ваха и пошел вслед за Николаем.
У дома уже толпились люди, милиционеры стояли в оцеплении. Николай Романович подошел к милиционерам, что-то спросил и вошел в дом.
Дом был старого образца, где после сеней сразу находилась кухня. Обычно кухня занимала большую площадь, это была как бы кухня-прихожая. Следователь от увиденной картины встал как вкопанный. Экспертная группа уже работала в доме полным ходом. Зубков встретил следователя, поздоровались.
— Ну что тут стряслось? — спросил следователь.
— Как видишь жуткая картина. Похоже, что застрелился. Ребята работают. Я пока опрашиваю свидетелей, пригласили понятых. Да, послал ребят, чтобы нашли его супругу Валентину Степановну для опознания, сейчас привезут. На столе оставлена предсмертная записка, но это уже по твоей части, Николай Романович.
— Спасибо, Иван Егорович. Хорошо, оперативно поработали. Факт смерти зафиксировали?
— Так точно, Николай Романович, эксперт сказал, что где-то часа два назад он того…
— Уж прямо шекспировские трагедии у нас в поселке разыгрались, — следователь стал осматривать место происшествия.
За столом, сидя на стуле так и застыло тело священника. Он был одет в рясу, видимо, тщательно готовился к своей участи. Голова висела чуть с небольшим наклоном вправо. Пистолет марки «Макаров» валялся рядом со стулом на полу. На столе груда бутылок из-под водки, исписанный лист бумаги и ручка рядом, по всей видимости, предсмертная записка, о которой говорил Зубков.
— Так, а записку можно забрать? — спросил он эксперта.
— Да, пожалуйста, Николай Романович, можете забирать, по ней работа у нас выполнена.
— Спасибо, — он взял записку в присутствии понятых и Зубкова, положил в папку.
— Интересно, что там написано? — с любопытством спросил Зубков.
— Сейчас узнаем, — Николай Романович ушел в другую комнату, чтобы не мешать экспертам и стал читать: «Валя, прости меня, пожалуйста, но жить я так уже не могу. Я виноват перед тобой, перед нашим покойным теперь сыном. Это кара, кара за то, что столько душ загубил. Я каялся от души, видит Бог. Видимо, Он меня не простил. Виноваты те политики сверху, которые нас зомбировали. Каждый день нам крутили диски, как чехи режут головы нашим парням. Я тебе об этом говорил. Нам постоянно твердили, что чеченцы враги России, что они якобы встречали гитлеровцев с белым конем. Потом выяснилось, что это специально, потому что до Грозного война и не дошла. Кроме того, нас постоянно пичкали уколами, давали какие-то таблетки и нам люди казались даже не людьми. Все ребята потом страдали о содеянном. Хотя мы и выполняли приказы, но они были преступными. У многих не выдержали нервы. Витя повесился, Степа разбился на машине вместе с семьей, Колька застрелился, многие спились. Теперь моя очередь, тем более что появился свидетель. Я не имею права жить, да и не смогу. Прости меня. Фотографии, которые ты видела, это жестокая правда войны. В сейфе два мешочка, там золотишко, даже не знаю, почему хранил, отдай детям Чечни, оно никому счастья не принесет. Надо было раньше это сделать, но, увы… Прощай. Это кара».
— Ну что? — не унимался Зубков.
— Да так, ничего, просит прощения у жены, пишет, что это кара за Чечню, — коротко ответил следователь.
Ребята из милиции быстро доставили Валентину Степановну. Она спокойно вышла из машины и, не оглядываясь, несмотря ни на кого, опустив голову, зашла в дом.
Николай Романович дружелюбно встретил супругу погибшего.
— Валентина Степановна, примите мои искренние соболезнования. Мы вынуждены вас пригласить для опознания. Простите, но это наша работа.
— Спасибо, я все понимаю, — спокойно сказала она, даже не удивляясь. Не было видно сочувствия, какого-то волнения, мимолетным взглядом посмотрела на страшную картину и отвернулась. — Этого стоило ожидать, — только и вымолвила она.
— Извините за формальность, вы признаете, что это ваш муж — священник отец Василий? — задал вопрос следователь.
— Да, признаю, это мой бывший муж, — ответила она.
— Да-да, простите, бывший муж, — поправился следователь.
— Извините, Валентина Степановна, здесь эксперты работают, давайте пройдем в комнату. Нам с вами надо побеседовать.
— Это допрос? — спросила она все так же спокойно.
— Да нет, что вы, я же сказал, что нам надо побеседовать. Кроме того, мы нашли на столе у покойного предсмертную записку, адресованную вам. Извините, но пока я вам записку дать не могу, идет следствие, но у вас будет время с ней ознакомиться.
Следователь обращался очень вежливо. Это был также психологический ход, чтобы расположить к себе собеседника. Он знал эту семью с первого дня приезда. Знал каким большим уважением пользуется Валентина Степановна и как трудно складываются у них семейные отношения.
— Прошу меня простить, Валентина Степановна, я очень сожалею, что вас так судьба наказала за грехи мужа, но крепитесь, надо жить, — следователь старался всячески утешить ее. — В записке сказано о каких-то фотографиях, о чем идет речь, не подскажете?
— Все с этого и началось, — начала спокойным тоном рассказывать вдова. — Когда он приехал из Чечни, то стал совсем другим человеком. Постоянно нервничал, разговаривал со мной приказным тоном. На любой мой вопрос реагировал неадекватно. Я не стала приставать с вопросами, думала, что все-таки человек с войны пришел. Наоборот старалась как-то успокоить его, угодить чем-нибудь, больше старалась промолчать. Дальше еще хуже, они с друзьями стали часто собираться и пить, а потом уже пьяные часто ссорились. Я не знала, что и предпринять, тем более в доме ребенок, и он это все видел, я как педагог должна была что-то сделать. Единственная мысль была, это идти к их начальству и посоветоваться. Так вот в один из выходных дней я стала в доме убираться, а когда стала вытирать пыль с книг, то увидела за книгами какой-то конверт, явно спрятанный. Я взяла, а там фотографии, стала рассматривать и чуть не потеряла сознание. Это были самые настоящие изверги, хуже фашистов. Фотографии с войны в Чечне. Я поняла, почему они ссорятся, предъявляя друг к другу претензии.
— А что было на фотографиях? — не выдержал следователь. — И где они сейчас?
— Убитые люди, сожженные дома, и они на фоне этого радостные с улыбками запечатлены, в том числе наш «идеальный» папа. У многих на штык-ножах, вроде правильно выражаюсь, отрубленные головы людей. Это какой-то ужас. Среди убитых, и это самое главное… можно воды, — она остановилась на миг, тяжело было вспоминать страшные для нее времена.
— Да-да, сейчас, — Николай Романович, который с ужасом слушал, быстро сходил на кухню и принес стакан воды.
— Спасибо. Да, конечно, теперь об этом надо говорить, — она поставила стакан и продолжила. — Так вот, среди убитых я не заметила военных, это были в основном мирные граждане. Можно было подумать, что это партизаны, что воюют в гражданской одежде. Нет, это были мирные люди, потому что среди них женщины, дети, старики, много молодых мужчин. Даже можно сказать, еще юных ребят. Стоит на коленях мужчина, а мой стоит с приставленным к его голове пистолетом, а через некоторое время, тот уже лежит убитый, а этот стоит над ним, одна нога на покойнике и так фотографировались. Сначала по одному, а потом все вместе, над расстрелянными людьми, а их целая куча. Одно меня удивляло, что среди них нет на фотографиях Кости. Он среди них был самый молодой и по приезду уволился из ОМОНа, так вот, когда они иногда встречались, то брали его с собой и он затем и закатывал скандал, обзывая их всех преступниками. Как потом выяснилось, он всячески старался воспрепятствовать их страшным деяниям, за что получал каждый раз втык от моего, который был у них командиром, но вместе с тем Костя приехал оттуда с чистой совестью. Это я узнала уже потом, Костя мне сам об этом рассказывал, после нашего скандала с мужем. Он уже работал в прокуратуре и сообщил мне, что идут сильные разборки, завели дело по преступлениям в Чечне. Можно еще водички, простите, просто мне трудно об этом вспоминать.
— Пожалуйста, вот вода. Если хотите или вам тяжело, то мы можем прервать беседу.
— Нет, я хочу рассказать сейчас. Накипело. Так вот, там же в конверте лежал ключик от его сейфа, и я решилась посмотреть, что там у него. Ужас, там кроме прочего мешочки, а в них много золотых изделий: серьги, цепочки разные, кольца и многие с драгоценными камнями, коронки зубов. То есть целый клад, вдобавок там же пистолет, ножи разные. За всю нашу совместную жизнь я не получила от мужа дорогого подарка, никогда, а тут столько добра. Сразу у меня возник вопрос, откуда и почему это скрывается от меня? Конечно, я поняла, что это все награбленное. Я закрыла сейф и стала ждать мужа. Короче говоря, мы сильно поругались, и я решила уехать навсегда сюда, в дом родителей, с сыном, которого он также портил на глазах, делая из него какого-то бандита.
