Пулат присматривается долго, словно выбирает место для себя. Потом идёт прямо к Ракчееву. Идёт мимо первого из крутоплечих. Одна рука в кармане, а второй беспечно размахивает. Что поделаешь, если привычка у человека такая, сильно рукой при движении размахивать. Правда, Виталий свои привычки часто меняет, но сейчас менять не хочет. Сейчас ему нравится размахивать. И он даже не смущается, что одного из игроков задевает за локоть, слегка касается того места девушки, на котором она сидит, а первого крутоплечего нечаянно трогает кончиками пальцев. В момент касания кончики пальцев предельно напряжены и приобретают твёрдость стали, а сама рука расслаблена, словно плетка. И в итоге получается очень короткий и хлёсткий удар плёткой, в кончик которой металл вплетён. И не касательный случайный удар куда придётся, а целенаправленный по печени. Со спины печень пробивается даже лучше, чем спереди, если ударишь точно. Что поделаешь, если у «качков» головы тяжёлые и Виталий не хочет разбивать себе кулаки и ноги раньше времени.
Крутоплечий без звука валится с высокого табурета. Пулат останавливается возле него, пройдя всего шаг, и с любопытством рассматривает, словно не понимая, что произошло. Второй крутоплечий реагирует не сразу, но всё же подходит.
– Что с ним? – спрашивает грозно.
– Упал... – удивлённо сообщает Пулат. Бывает же, дети падают. Почему же взрослому не вспомнить детство.
Второй крутоплечий склоняется над первым. Тормошит того. Рука-плётка теперь взлетает стремительно вверх и коротко бьёт с оттяжкой в печень и второму. Со стороны может показаться, что Пулат пылинки стряхнул. Он не рассматривает, что будет дальше. Ему даже не интересно, раздавит ли второй своим центнером с избытком первого, имеющего такой же вес. Он поворачивается к Ракчееву.
– Толик, нам пора... – говорит спокойным бытовым голосом.
Тот удивлённо оборачивается через плечо.
– Я от Басаргина...
– А-а... – разочарованно говорит Ракчеев. – Только игра пошла... Пять тыщ выиграл... С тремястами рублями пришёл и пять тыщ выиграл... Представляешь?..
– Ага-а... Пора... – Виталий спокоен и внешне нетороплив.
– Сейчас, ещё разок сыграю...
Слабое у Ракчеева горло. Азарт вцепился в него, а он и вырваться не может...
– Сейчас эти вот в сознание придут... Это твои друзья... – показывает Виталий за спину.
Ракчеев, наконец, соображает, что в проходе кто-то лежит, всё вспоминает, соскакивает с табурета и засовывает в карманы пятирублёвые монетки. Монетки гремят. Карманы оттягивают полы так, словно в них гири. С таким весом не побегаешь.
– Обменяй... – кивает Виталий на кассу. – Я пока этих друзей покараулю.
Ракчеев спешит к кассе. Виталий смотрит, как начинают шевелиться крутоплечие. И даёт каждому дополнительно по пинку всё в ту же разнесчастную печень. И не забывает при этом удивиться, что сидящие за автоматами не смотрят в их сторону и не изъявляют желания подойти полюбопытствовать. Сам он не игрок и не знаком с такой ныне популярной болезнью, как игромания...
Ракчеев, наконец-то, справился с задачей, вытащил из карманов все пятаки и получил бумажный эквивалент. Он, сияя сухощавой физиономией, ждёт Пулата у дверей. Виталий ещё раз оглядывает свои невинные жертвы и выходит вместе с Толиком в фойе. Там останавливается.
– Их ещё шесть человек осталось...
– А эти? – наконец-то доходит положение вещей до несообразительного игрока. И он кивает в сторону зала. – Кто их?..
– Споткнулись... – говорит Пулат. – Это бывает... Слушай внимательно. Сейчас выходим. Тебя попытаются задержать. Я ввяжусь в драку, а ты побежишь к арке. Знаешь, где арка?
– Знаю.
– Ага... Вот и побежишь. За тобой пара-тройка увяжется. Но они тяжёлые... Сразу не догонят... Там, в арке, тебя ждёт Ангелов. Алексей Ангелов... Запомнил?
– Алексей Ангелов...
– Похож на кавказца, но он не кавказец, а всего-то наполовину болгарин. Красивый такой мужчина. Он тебя прикроет. С ним поедешь на «Гранд Чероки». Вот документы на машину Басаргина, вот ключи. Отдай Ангелу. Ангелову то есть.
Виталий протягивает перечисленное Ракчееву. Тот сует в карман, а смотреть старается сквозь стеклянные входные двери на улицу. Туда, где опасность.
– Пойдем. В драку не встревай.
– А ты? – спрашивает Ракчеев, глядя на Виталия сверху вниз. В глазах откровенное недоверие.
– А я буду свое дело делать... Вперёд!
Проханов первым замечает дым за склоном горы, по которому тропа ведёт уставшую группу. Может быть, и проводник этот дым давно заметил, но он идёт впереди и при всей своей говорливости сейчас ничего не говорит – дыхание бережёт.
– У-фу-фу... Мы на подходе... – на облегчённом выдохе сообщает Георгий коллегам по несчастью.
Это сообщение добавляет сил всем. Даже два иорданца, идущие замыкающими, реагируют на слова, смотрят вперёд, понимают, о чём речь, и идут быстрее и веселее. Будто запах жилья коснулся их издалека и потянул к себе, словно магнит.
Первыми их встречают часовые. Откуда-то из сугроба вдруг выступает впереди фигура, обменивается двумя словами с проводником и тут же исчезает, словно входит в склон горы, на манер привидения, для которого материальных преград не существует. Только проходя рядом, Георгий различает сложенную из снежных кирпичей округлую будку с амбразурами в две стороны и входом сбоку. Почти эскимосское иглу... Из амбразур торчат автоматные стволы. Значит, часовых двое.
Тропа ведёт дальше – утоптанная и удобная после хождения по снежной целине, словно асфальтированная дорожка в городском парке. Лагерь открывается внезапно. Его совсем не видно издалека, если не считать тоненькой струйки дыма. Землянки тоже засыпаны снегом и обложены по сторонам снежными же кирпичами для утепления. Самое интересное, что в округе не видно места, откуда эти снежные кирпичи вырезались. Должно быть, их приносили издалека, чтобы не портить маскировку лагеря.
Группу замечают. Может быть, и часовой дал сигнал. Из землянок начинает выходить народ. Люди оружные, но к бою не готовятся. Просто так привыкли ощущать в руках тяжесть автомата, что не знают, куда деть руки, если автомата в них нет. Присматриваются. Понимают, что пришли свои.
Один человек выделяется сразу. Он стоит посреди центральной площадки, убрав руки за спину. Смотрит прямо. Вокруг него, не закрывая обзора, выстраиваются остальные. Георгий понимает, что это и есть полевой командир иорданец Азиз. Так встать, сразу став центром сосредоточения и внимания, может только командир. Оказывается, Проханов не ошибся.
Компьютерщиков останавливают в стороне. Жест проводника обозначает их место. Сначала к Азизу подходят два вновь прибывших, до этого шедшие последними. Здороваются, как со старым хорошим и уважаемым знакомым, трижды касаясь друг друга небритыми щеками. Потом подходит проводник. Обмениваются несколькими словами и уходят в землянку.
– Отсюда не сбежишь... – вздыхает Каховский и оглядывается.
– А откуда нам можно было сбежать? – зло отвечает Борман.
Лёня за время пути, к своему удивлению, не только не измотался, но, напротив, начал чувствовать силу, жёсткость и упрямство, упорство, желание стать не тем ягнёнком, ведомым на заклание, которым чувствовал себя вначале, а человеком, способным на неожиданный и резкий поступок. И он очень пожелал, чтобы поступок этот стал таким, какого от него никто не ждёт. Какого он сам от себя не ждёт... Только бы момент подходящий подвернулся...
Их рассматривают со всех сторон. Но не подходят. Должно быть, все здесь знают, что привели пленников. Но не таких, которых сажают в зиндан[35]. Только три человека останавливаются против них с откровенно враждебными лицами. Переговариваются. Каховский разобрал только одно слово из их разговора: «Jews»[36]. В словах чувствуется угрюмая угроза. Самый молодой из троицы, с седой прядью в короткой бородке, подходит на два шага ближе. И глаза его, и лицо, и движения нервных рук не обещают ничего хорошего. Медленно снимается с плеча автомат со сложенным прикладом...
Но в это время из землянки выходит вместе с проводником Азиз. Говорит что-то резкое. Троица переглядывается. Уходит. Командир отряда сам подходит к пленникам. Говорит на ломаном русском языке:
– Старайтесь поменьше попадаться на глаза палестинцам... Жить эти дни будете в моей землянке...
И он показывает на вход.
Проханов соображает первым и сразу направляется туда, чтобы не напрягать обстановку дальше. Борман с Каховским не заставляют себя ждать. Понимают, что в землянке им безопаснее. И основное время придётся проводить именно там.
* * *
Они так и сидят там весь остаток дня. В землянке, кроме Азиза, живут ещё трое, все не говорящие по-русски. Беседы с ними не получается. И даже английские слова они воспринимают с трудом. На следующий день выходят погреться на солнышке. Вскоре рядом появляются палестинцы. Останавливаются. Что-то обсуждают между собой, бросая откровенные злобные взгляды на пленников. Однако следом за ними к компьютерщикам подходит человек средних лет с рыжей бородой и рыжими глазами. Говорит по-русски чисто, только с лёгким акцентом:
