— Ладно, так и быть, скажу вам, чего я хочу, — произнесла Нина серьезным тоном, видя, что мы молчим. — Не много, почти то, что вы мне предлагали: вы несете мою сумку, я иду сзади с вашим оружием. При первой возможности разъезжаемся. В ментах я не заинтересована, так же как и вы. Теперь не заинтересована. Так что в случае угрозы или опасности подсоблю. Могу подкинуть кому-то и «ствол». Но, думаю, ничего такого не произойдет, не должно. Вот и все, друзья мои. Я же говорила вам, что я умная девочка, — похвалила сама себя сучка.
— Какая ты умная? Молчи уж! — На этот раз не выдержал я. — Ты сегодня «загрузилась» на двадцать лет сроку за три кило золота! Погоди, детки водилы будут сниться тебе и в Кувейте. Не все так просто дается, милая, приходит время расплаты.
— Кто бы рассуждал! Смешно слушать. — Она даже не стушевалась. — А золота чуть поболее, не угадал. И осталось еще кое-что… Мне хватит, вполне. Что до его детей… Я убила не их. Понял? А потом, нет никакой гарантии, что твой водила не поступил бы так же и в отношении меня, нас. Нашел святого! Молчи ты.
— Оставь это, не спорь с ней, — сказал Граф. — Что толку с этих разговоров? Их уже не воскресишь, а дети вырастут и так. Умная значит умная, кто против. Ты вот что, дорогуша… Поменьше понтуйся почем зря и делай дело. Молча. — Нож находился у Графа прямо в рукаве куртки, я это знал. Когда он вставал с земли, он подобрал нож. Мне показалось, что он специально заговаривает девку, а сам готовится к броску. Но умел ли он так хорошо метать ножи, чтобы попасть в нее на все сто?
Она находилась не очень далеко от нас, однако любой промах и сбой грозил нам неминуемой смертью. «Умная» не промахнется и не простит нас. Нашла носильщиков, коза! Поняла, что сама ни за что не дойдет, не донесет свой бесценный груз, вот и подалась вдогонку. Хороша! Я боялся за Графа, не знал его планов и намерений и потому, во избежание неприятностей, вышел чуть вперед и немного заслонил собой Нинку. Теперь, надумай он метнуть нож, ему сначала придется отодвинуть меня либо бросать его прямо из-за моей спины, что весьма неудобно. Чем черт не шутит? Он всего несколько минут назад говорил о риске… Он вообще непредсказуем! Если он собирался возвращаться назад, то что для него метнуть в нее «сажало»? Пустяк.
Но Нина была, в натуре, не подарком и в полной мере контролировала ситуацию. О ноже она не забыла и, словно почуяв опасность, тут же напомнила о нем и мне, и Графу.
— Достаньте и медленно бросьте нож на землю, — велела она нам, на всякий случай сняв с плеча один «ствол». Прислонив его к своей груди, держала как «щит» и как «меч» одновременно.
Боре не оставалось ничего другого, как выполнить ее требование. Он легонько бросил нож, и тот упал в полутора метрах от нас.
— Ну что, еще пройдемся или останемся здесь? — поинтересовалась она деликатно и без претензий, едва ли не сочувственно.
— Пойдем. Еще полчаса можно идти, — хмуро сказал Граф, и я понял, зачем он это делает. Что ж, возможно он и прав на сей раз — пусть эта сучка побольше вымотается, глядишь да и заснет сдуру. Хотя… Вымотаемся мы с ее сумкой…
Нина отступила назад и дала нам возможность поднять сумку. Я взялся за ручку и прибалдел — тяжесть неимоверная! Сверху лежали продукты.
— И как это у тебя руки не отвалились, интересно? — изумился я ее силе и выносливости.
— Спроси у любой бабы, ответит. Не гнилая картошка, чай. Такую сумку я бы поперла и с Северного полюса! — ухмыльнулась она.
— Дай хоть поглядеть как следует, чего несем, мадам, — попросил я. — Скажи, что ты там еще нашла и откуда это добро?
— Тебе это надо? Я знаю не больше тебя. Сумку набила самородками и вылетела оттуда вон. Что еще? Скорее всего, здесь где-то рядом водится золото, я так думаю.
— Но я видел и монеты! Не фуфло, настоящие золотые монеты.
— Не знаю. Они могли попасть туда случайно. Ты же видел скелеты на подходе… Мы этого уже никогда не узнаем. И слава богу, — добавила она и взмахнула рукой. Пора, мол, идти.
И мы пошли.
В эту ночь никто из нас не спал. Нинка точно не спала, а мы вздремнули всего ничего и то когда совсем рассвело, а костер почти потух. Собирать хворост не было ни сил, ни желания. Мы не спали потому, что «караулили» ее, она, видя что мы не храпим, а только лежим, все время что-то бормотала себе под нос и отхлебывала чифир из консервной банки, которую мы вытащили из сумки и откупорили. Зараза знала, как действует на людей злейший чифир, и потребовала, чтобы мы вскипятили ей воды. Когда мы чуток передохнули и подзаправились, я сварил ей крутого кипятка, подумав, что она хочет попить чайку. Куда там! Она тут же сыпанула в банку полпачки индюхи и накрыла ее пакетом. Продукты и чай мы сами поднесли к дереву, на котором она сидела. Она в это время отходила назад. Единственное, чего мы не делали, так это не разводили ей костер, она справилась с этим делом сама. У нас горел свой, она грелась у своего. Приближаться к ней близко она не позволяла, а хворост мы собирали с другой стороны. Прошли мы немного; очень скоро совсем стемнело и идти, а точнее, двигаться по-черепашьи просто не имело смысла. Надежды на то, что она отрубится и уснет, практически не было, но для очистки совести и, так сказать, из самолюбия мы упорно притворялись и делали вид, что спим. Ясное дело, чифир мы тоже употребили свой, еще до еды. Однако в отличие от девахи на нас он подействовал успокаивающе. Мы просто раскумарились, и все. Уже через тридцать — сорок минут мы могли спать мертвецким сном. Промучившись всю ночь напролет и дождавшись рассвета, мы плюнули на нашу подлую «вахту» и дружно отрубились. Разумеется, Нинка дала нам немного поспать, часа три или чуть больше. Это было в ее интересах — «грузчики» должны работать. Проснувшись около десяти, мы быстро заварили чифир и снова двинулись в путь. Завалов и непроходных мест стало меньше, но все равно нам пришлось топать часа четыре, а то и все пять, прежде чем мы выбрались из бурелома. Бог мой, я до сих пор помню, какое безумное облегчение и какую радость я испытал в тот момент, когда понял, что наши муки наконец закончились! Это был лес, нормальный лес, и, клянусь богом, мне хотелось целовать эти стройные березки и сосенки, которые предстали перед нашими глазами! Наверное, так чувствуют себя космонавты, ступившие на землю после нескольких суток полета. О «долголетающих» не говорю вообще — эти, скорее, походят на зэков, отпыхтевших пятнадцать — семнадцать лет без выхода и потому боящихся ступить за порог лагеря. Космонавты ничего не забыли, как зэки, но, видимо, на землю ступают так же робко, как те. Невозможно передать словами чувства и поступки зэков, отпыхтевших по двадцать и более лет, не «отходя от кассы»! А я видел таких десятки и десятки. Что там современный троллейбус и лифт! Бедолаги не знают, как позвонить по телефону (кнопки, жетоны, карты) и как обратиться к человеку. Они как тени среди живых людей, которые даже не подозревают, что творится в головах и сердцах этих несчастных. Не думаю, что знаменитый граф Монте-Кристо, воспетый А. Дюма, так быстро вписался в жизнь после стольких лет отсидки в одиночке. Ему бы не помогли ни бриллианты, ни опытные наставники, ни дорогие наряды. Одиночка не лагерь, из лагеря выходят дикарями, из одиночек — дедами дикарей — дикарями в кубе…
Теперь нам осталось сделать два дела: обезвредить дерзкую девчонку и пройти остаток пути — каких-нибудь десять — пятнадцать километров, если мы не сильно отклонились от курса и идем куда следует. Пусть даже двадцать пять, какая разница, главное в том, что мы вырвались, прошли этот жуткий бурелом. Дело за малым. А солнце светило, светило вовсю, и даже не верилось, что где-то там, далеко, есть какие-то тюрьмы и лагеря, в которых томятся люди. Вчера, сегодня, завтра…
— Может, перекусим, мадам? — оглянулся я на Нину, которая шла метрах в восьми от нас. — Время как раз пожрать, у нас еще что-то осталось.
— Не у Кати за столом! — отмахнулась она от меня моей же присказкой. — Успеем. Я слышу какой-то шум, но не пойму, с какой стороны. Погодите. Давайте остановимся и послушаем, — сказала девка и замерла на месте.
Мы тоже остановились и поставили сумку на землю. Действительно, где-то сбоку от нас что-то шумело, но что — было не разобрать.
— Это там, — сказал Граф и показал рукой налево. — Речка. Так может шуметь только вода.
И он не ошибся. Буквально через пятнадцать минут мы спустились в низину и увидели вдали извивающуюся меж невысоких скалистых берегов речку. Вскоре мы подошли к ней. Речушка в этом месте была неглубокой и неширокой — метров десять — двенадцать. Зато течение! Вода стремительно неслась мимо нас, и не думаю, что кто-то из нас троих сумел бы преодолеть эти метры, решись он переплыть на другой берег. Что это за речка, мы, понятно, не знали, но сообразили, куда она течет. Скорее всего, к Ослянке, а затем впадает в Мосьву. Иначе не может быть. Если бы мы сразу вышли к реке и шли все время над ней, мы бы ни за что не попали в бурелом и уже давно были на месте. Дали маху, дали.
