Часть четвертая
ОХОТА ЗА ПРИЗРАКОМ
До того как оказаться на службе у Бродского, Клим много лет проработал в милиции. Прямо после армии, не заезжая домой, тормознулся в Москве и устроился в патрульно-постовую службу. Поскольку служил он во внутренних войсках, то формальности много времени не заняли. Так и начал Клим свою ментовскую карьеру…
Его коллеги по ППС - провинциалы, вырвавшиеся из своих Мухосрансков и Задрючинсков, ни образованием, ни интеллектом в массе своей отягощены не были. Работа в столичной милиции была для них манной небесной - они, вчерашние провинциальные «быки», ничего не умеющие, кроме как хлестать самогон и махать кулаками, вдруг получали власть и возможность практически безнаказанно опустошать карманы зажиточных москвичей…
Заступая на очередное дежурство, эта публика думала о трех вещах: как бы обобрать побольше пьяных, на шару напиться и трахнуть какую-нибудь шмару. В общем, прозвище «мусора» как нельзя лучше передавало сущность доблестных поборников законности.
Клим тоже был не дурак выпить, да и баб у него всегда хватало. Благо, работа пэпээсника - это работа с людьми, и знакомых у тебя - вагон и маленькая тележка. Но всему этому Клим посвящал выходные.
А на службу ходил как на праздник. Нравилась ему эта работа. Несмотря на то что вырос он в провинциальном захолустье, природа одарила его сметливым умом и тем, что на жаргоне называют оперативной хваткой.
Еще в конвойных войсках Клим научился с первого взгляда оценивать людей, а в Москве отшлифовал это умение до совершенства. Одного взгляда, бывало, хватало ему, чтобы по мелким деталям внешности и поведения понять, что собой представляет очередной «клиент» и стоит ли тащить его в околоток или лучше сделать вид, что ты ничего в упор не замечаешь…
Так что из провинциального сброда, который собой представляла столичная ППС, он выделился очень быстро. И коллеги пэпээсники его уважали и даже побаивались, и начальство держало на хорошем счету. Но никаких особых дивидендов из всего этого Клим не имел. До того самого дня, когда его коллеги повязали в пивной Лобова…
Дело было на Соколе. Вечером. В грязной пивнушке-стекляшке проспавшийся рецидивист Рваный опохмелялся и ждал знакомого. За его столик без спросу «опустился» борзый паренек лет двадцати четырех. Бухнул четыре пива и смачно харкнул себе под ноги.
Рваный окинул соседа цепким взглядом. Дурь из него прямо перла, до стекляшки он явно успел разогреться водкой. На запястье паренька синела наколка, но не зоновская, а армейская.
Рваный понял, что перед ним обычный «баклан», и предложил ему уносить ноги по-хорошему. Тот снова харкнул на пол:
– Слышь, мухомор, вали сам, если жить хочешь!
Рваный вскипел:
– Сявка, ты хоть знаешь, с кем разговариваешь?
– А мне по…ать! - пьяно засмеялся паренек. - На мне трупаков - море! Будешь вякать, я и тебя кончу! Понял?
В общем, слово за слово, и Рваный с пареньком сцепились. Качнулся стол, полетели на пол бокалы, завизжала уборщица. Особой статью противник Рваного не отличался, но был жилистым и все время норовил сунуть руку под штанину.
Рваный на зонах насмотрелся всякого и сразу понял, что там у паренька «перо». Несмотря на подорванное долгими отсидками здоровье, Рваный тоже был не подарок.
Около минуты они с переменным успехом толкались и мутузили друг друга в пивной, потом дверь стекляшки распахнулась, и в нее заскочили два пэпээсника. В то время они ходили еще без дубинок и наручников. Но лбы были здоровые, поэтому Рваного с противником скрутили без проблем и с заломленными руками выволокли из стекляшки.
Здесь обоим надавали по почкам и затолкали в подъехавший вскоре «луноход». Старший экипажа - лейтенант - был вооружен пистолетом, что в то время было большой редкостью. Проследив за погрузкой задержанных, летеха кивнул бравым пэпээсникам и сел в «луноход». За ним забрался старшина, «уазик» дернулся и покатил прочь.
Пэпээсники проводили его взглядами, переглянулись и нырнули обратно в стекляшку. Понятия «крыша» тогда еще не было, но за героический подвиг пэпээсникам в служебном помещении без разговоров накрыли стол - по паре пива и по одному раку - такому маленькому, что за него в Одессе никто бы и рубля не дал…
Не знали тогда бравые пэпээсники, что эти раки поставят жирный крест на их карьерах. Вернее, не столько раки, сколько молодой беспредельщик, которого они не обшмонали, приняв за обычного пьянчужку.
Но изменить уже ничего было нельзя… «Луноход» съехал с тротуара, повернул и покатил по тихой улочке к участку. Борзый паренек успел окончательно протрезветь. Метнув на Рваного злобный взгляд, он сунул руку под штанину и наконец извлек спрятанный под носком нож.
Рваный следил за его действиями спокойно, но в любой момент был готов перехватить руку. Впрочем, этого не понадобилось. Паренек смачно харкнул на пол и прошипел:
– Повезло тебе, мухомор… Живи пока!
После этого паренек быстро выглянул через зарешеченное окошко на тихую улочку и вдруг заорал:
– Сука! А-а! Отпусти!
Одновременно он что есть сил ударил кулаком свободной руки в стенку. Рваный сидел неподвижно. Он уже понял, с кем имеет дело. По-нынешнему паренька назвали бы отморозком, но тогда, в самом начале восьмидесятых, таких было слишком мало, так что и названия им еще не придумали…
Паренек продолжал шуметь. Рваный уже все для себя решил и следил за его действиями даже с некоторым интересом. До участка оставалось совсем немного, но бравый летеха дал команду водиле остановиться.
Скрипнули тормоза, хлопнули дверцы. Паренек, не прекращая шуметь, приготовился… Старшина сунул в дверь съемную ручку, повернул ее… Едва задняя дверца «лунохода» начала открываться, паренек прыгнул в проем и с ходу воткнул нож в живот старшины.
Тот дернулся и замер с выпученными глазами. Стоявший чуть сбоку летеха не успел ничего понять, как паренек метнулся к нему… В последний момент лейтенант отступил и попытался перехватить его руку, но опоздал. Лезвие, словно в масло, вошло в его бок.
– На, сука, на! На! - прошипел паренек, еще дважды ударив милиционера ножом.
В этот миг качавшийся у дверцы старшина рухнул на колени, из его груди вырвался протяжный стон. Паренек быстро оглянулся на него, наклонился и потянулся к кобуре лейтенанта. Тот уже упал на асфальт и корчился от нестерпимой боли.
– Да затихни, падла! - ударил его ногой убийца.
Две секунды спустя он уже сжимал в руке пистолет. Рваный невозмутимо следил за происходящим со своего места. Убийца развернулся и крикнул:
– Сваливай, мухомор, чего расселся? И мне спасибо скажи!
После этого паренек с пистолетом в руке метнулся в тень. Рваный выждал пару секунд и протяжно выдохнул. Потом пробормотал:
– Хоть бы с предохранителя «волыну» снял, сявка… Мать тебя ети…
Еще немного подождав, Рваный осторожно выбрался из арестантского отделения, подошел к водительской дверце и постучался в нее.
– Эй, уснул, что ли?
Водила не ответил. Рваный распахнул дверцу и невольно поморщился. В салоне воняло мочой. Сам обделавшийся сержант-водитель забился под рулевую колонку, обхватил голову руками и дрожал как осиновый лист. С перепугу он даже не сообразил рвануть на «луноходе» прочь…
– Не бзди, «красноперый», - сказал Рваный, - он уже ушел. Лучше это, «Скорую» вызови, может, спасут кого, и следака мне в темпе давай. Я показания хочу дать… Добровольно.
Кое-как сержант выбрался из-под руля и нашарил дрожащей рукой микрофон рации. Его срывающийся голос разлетелся в эфире… Случайно ближе всех к месту трагедии оказались Клим с напарником.
Уже через минуту они выскочили к машине. От увиденного напарника переклинило, и он бросился с кулаками на Рваного:
– Убью, сука!
Клим же сохранил завидное хладнокровие. Окинув Рваного быстрым взглядом, он ухватил напарника за плечо:
– Тихо!
– Да это же он, падла!.. - задергался напарник.
– Закрой хлебало! - рявкнул Клим. - И не дергайся, пока я не скажу!
Напарник осекся, Клим шагнул к Рваному:
– Кто их?
– «Баклан» какой-то. Мы с ним в пивнухе поцапались… Когда поехали, он начал кипишевать… Эти дверь открыли, он их и того.
– И пистолет забрал? - быстро спросил Клим, скользнув взглядом по расстегнутой кобуре лейтенанта.
– Забрал…
– А ты чего остался?
– Я че, фраер, к «мокрухе» приписываться?
– Ясно, - быстро сказал Клим. - Какой он из себя? «Баклан» этот?
Рваный какую-то секунду колебался. Сдавать кого-либо, даже сбрендившего «баклана», по понятиям западло. Но тут случай был особый. В то время за такое однозначно светила «вышка», и Рваный не хотел, чтобы его хоть каким-то краем «пристегнули» к этому делу.
И он быстро и очень подробно начал описывать убийцу. Еще в машине, чувствуя, к чему идет, рассмотрел его очень хорошо…
