Рюкзак за спиной здорово мешал, но я упорно лез все выше, не теряя ориентира, в виде дома из красного кирпича с синей черепичной крышей. Можно было бы собрать винтовку на земле, но лезть с ней наверх было бы еще сложнее. Можно было бы сорваться и долбануть сложную оптику о сучок и тогда хана всем планам. Конечно, я мог стрелять и без прицела, но привычка давала о себе знать. На такие расстояния и по определенной мишени нужна была прицельная точность, и никакой самодеятельности. Лазерного прицела, как в крутых боевиках, у меня тоже не было, да я и не любил его. Это в штурмовой операции он еще мог пригодиться, а при таком так сказать деликатном деле, крохотное рубиновое пятнышко, появляющееся на теле жертвы, могло мне здорово повредить. Особенно, если учесть, что ночью (а вдруг придется?) красный луч будет виден невооруженным глазом. Да и прицел на моем "винторезе" был самый обычный — ПСО-1.
Место для стрельбы было, конечно, не ахти. Это я понял сразу. Мешали ветки. Сидеть на сучках тоже было неудобно. Ветер раскачивал дерево, которое в месте моей дислокации было более жидким, нежели у основания. Я оседлал наиболее толстый сук, повесил на ветку рюкзак, сбил ножом пару мешающих веток, пригнул и подвязал кстати прихваченной веревкой еще пару веток и полез вниз. Там, внизу, я придирчиво оглядел дело рук своих и остался доволен. С земли меня разглядеть было весьма проблематично, особенно, если не приглядываться сильно. Жалко, конечно, что у меня не было альпинистского снаряжения. Я пару раз видел, какие штуки можно было проделывать с этими веревками и карабинами, но использовать их так и не научился, о чем сейчас искренне пожалел. Что проще — привязать веревку к другому дереву, а потом как на фуникулере лихо перелететь с одного дерева на другое. Очень удобно сматываться. Или хотя бы что-то привязать для противовеса и потом просто сигануть вниз… Но ни веревок, ни карабинов ни, естественно, противовеса у меня не было. Приходилось довольствоваться подручными средствами. Впрочем, мне приходилось выпутываться из разных ситуаций и с меньшей экипировкой, чем сейчас.
Я тщательно огляделся по сторонам и быстренько пробежался по окрестностям. Не хватало еще наткнуться на какого-нибудь грибника. Да и пути отхода нужно было предусмотреть. Времени было в обрез. Я успел отметить, что тропинок тут совсем нет, а вот мои следы уже остались заметны. Ну и пусть. В конце концов эта акция будет одноразовой. Даже в случае неудачи мне не светит повторить попытку из этой точки.
Я полез наверх, чувствуя, что с каждой секундой вновь бушевавшая ярость уступает место холодному расчету, такому привычному, такому обыденному… Картинки из прошлого отступали на второй план. Запах смолы, еще минуту назад такой приятный и сильный, стал почти незаметным. Мир стремительно терял свои цвета…
Эту особенность я заметил еще под Грозным. Каждый раз, когда мне предстояло кого-то убить, сердце билось все медленнее и медленнее, а окружающие меня цвета вдруг начинали меркнуть, пока не оставалось всего три цвета: черный, белый и красный. Мне приходилось много стрелять, но я не всегда видел мир в таких цветах. Те перестрелки, в которых мне приходилось участвовать последние пару месяцев, мир в цвета кровавых шахмат не раскрашивали. Даже когда мы с Катей попали в засаду, цвета только подернулись мутноватой сероватой дымкой. И еще даже не собрав винтовку, я понял: сегодня я ЕГО УБЬЮ!!!
Я собрал винтовку. Это было нетрудным и привычным делом. Бесстрастно я словно семечки выщелкнул из магазина все патроны — десять девятимиллиметровых красавчиков со стальным сердечником и свинцовым поддоном, словно стараясь запомнить каждый из них. Зарядив винтовку, я приник к прицелу.
Мордоворода с тупым выражением лица на балконе не было. С веток сосны мне был прекрасно виден не только дом, но и внутренний дворик. По нему то и дело сновали плечистые дядьки, беспечно бьющих баклуши. Я злобно фыркнул: они на осадном положении и в ус не дуют. Правда, все они были вооружены, причем исключительно "Калашниковыми" и помповыми ружьями. Я насчитал двенадцать человек, хотя мог и ошибаться. Плечистые дядьки сновали туда-сюда, словно им больше заняться нечем было. На мой взгляд, все они были слишком тяжеловесны и дела своего не знали. Куда им было до Батона! Впрочем, они и до Сильвера не дотягивали. Правда, среди них выделялся один наименее плечистый мужчина, который пытался прикрикивать на остальных, но слушались его неохотно. Разогнанные им громилы вновь кучковались и, судя по поведению, рассказывали анекдоты, после чего глупо ржали, сгибаясь пополам. Он снова выходил и разгонял их, но они упрямо возвращались в беседку, где принимали непринужденные позы на резных скамейках, курили и смеялись… Дилетанты…
Наличие такого количества охранников одновременно и радовало и огорчало. Огорчало по понятным причинам: с ними будет не так то легко справиться, если они меня заметят и навалятся скопом. Кто знает, вдруг в их компании есть хотя бы парочка людей, умеющих стрелять? Да и от не умеющих тоже можно было ждать кучу неприятностей. Пущенная даже неумехой очередь из "Калашникова" способна свалить целую кучу народа. Уж кому-кому, а мне было хорошо известно, что может сделать шальная пуля.
Еще в Грозном, перед тем, как попасть в плен, я увидел, как молодому пареньку рикошетом пробило дыру в голове. Он был довольно молодым, еще необстрелянным и только-только оказался в Чечне. Он еще смеялся и хорохорился, подшучивая над теми, кто не высовывался из окопов во время обстрелов. В санчасти работала Леночка, деваха с мощным задом, простоватым крестьянским лицом и длинной русой косой, доходившей ей до пояса. Парень очень хотел понравиться Леночке, и все кружил перед ней, распушая хвост, как павлин. Вот и в тот день Леночка вместе с бригадой медиков покидала расположение части. Солдатик стоял на посту, не подумав даже нацепить каску на свою лысую башку.
Стрелять стали откуда-то сверху, причем исключительно по машине, в которой везли медикаменты. Видимо черножопые думали, что в машине раненые. Отрикошетившая от автомобиля пуля врезалась прямо в рыхлую плоть головы паренька, с которым я даже не успел познакомиться. Он простоял секунду, а потом как доска рухнул на землю, разбросав в разные стороны руки и ноги.
А медсестра Леночка погибла прямо перед моим дембелем. Ей, как говориться, просто не повезло. Однажды она просто наступила на мину. В горах часто ставили растяжки и противопехотные пластиковые мины. Та, на которую наступила Леночка, была кустарной самоделкой, сработавшей, тем не менее, как часы. Начиненная гвоздями и подшипниками мина изрешетила тело Леночки и еще одного медбрата. Потом, как говорили мне в санчасти, Леночку признали только по косе…
Радовало такое количество охраны меня по одной простой причине: Бека явно охраняли. Вряд ли пареньки крутились здесь просто так. Отсюда вывод — он здесь. Рано или поздно он вылезет наружу и тогда…
Мышцы привычно занемели, как всегда, при подобных вылазках. Я всей кожей чувствовал, как сливаюсь с окрестностями, впиваясь кожей в древесную кору, становясь с ней одним целым. Солнце стояло слева, уже собираясь плюхнуться прямо за сочную зелень елок и сосен. Небо медленно заливал багровый румянец, которым уже подернулись края облаков. Я похвалил себя за удачно выбранную позицию. Разглядеть меня будет проблематично, оптика на солнце не отражается, бликовать не будет. Я трижды глубоко вздохнул и приник к окуляру на выдохе, как учили. Простое дело…
Ждать пришлось долго. В окнах постоянно мелькали какие-то люди, дважды пробежало что-то совсем маленькое, видимо ребенок. Один раз на балконе на минуту показалась молодая и красивая женщина в шелковом халате пурпурного цвета, который ей очень шел. В вырезе была видна высокая и довольно большая грудь, на которой блестело что-то тонкое и золотистое. Золотистая нитка перекатывалась в ложбинке между грудями, то исчезая, то снова сверкая в лучах заходящего солнца. Лицо женщины было мрачным. Она быстро, как бы взахлеб курила, а потом обреченно и как-то совсем по-детски вытерла рукой нос.
Видимо это была молодая жена Бека, третья или четвертая по счету. От первой у Бека был сын Толечка, разлагающийся сейчас под двухметровым слоем земли. Куда делась вторая никто не знал. Поговаривали, что она тоже где-то по соседству с ныне покойным сыном. А от этой вот, с высокой грудью, третьей или четвертой по счету у Бека был ребенок, дочка лет пяти.
Женщина резко повернулась в сторону двери, досадливо скривила губы и швырнула окурок вниз. Дверь открылась, точнее, отошла в сторону, и на пороге появился Бек, собственной персоной. Я замер, но женщина как на грех мгновенно заслонила его собой. Парочка вошла внутрь. Я медленно выдохнул воздух. Надо же было так лопухнуться. Не ожидал… По крайней мере, теперь я точно знаю, что он здесь. Вот только где его искать, в этом громадном доме?
