– А ну, закрой рот и полезай в сани! – с ненавистью гаркнул Локис и для верности еще раз передернул затвор, выбросив на снег патрон. – Живо!
Больше Виктор Викентьевич не разговаривал. Он всю дорогу сидел насупившись и с молчаливой ненавистью слушал рассказы спецназовцев о том, как они решили сыграть в «хорошего и плохого» полицейского, чтобы расположить Виктора Викентьевича к Кондратьеву. А нужно было все это потому, что в их задачу входил не только арест новоявленного, но так и не состоявшегося мультимиллионера, а и доставка в Россию находившихся при нем документов. И поскольку таковых при Еременко не оказалось, надо было разыграть небольшой, но очень правдоподобный спектакль для того, чтобы Виктор Викентьевич сам привел своих тюремщиков к тайнику.
А встреча в условленном месте нужна была только для того, чтобы проверить, где находятся деньги и документы. Идти на американскую базу следовало лишь в том случае, если и то и другое находилось не в Гренландии, а в какой-нибудь другой точке мира. От такого гаврика ожидать можно всего, что угодно…
– Ну, что, мистер Стромберг. – Нефтедобытчик Шестопалов поднял огромный фужер, наполненный французским шампанским, и провозгласил тост: – За блестящий успех такого безнадежного и так успешно завершившегося дела!
– За успех, – поддержал компаньона бывший сенатор, и бокалы со звоном соприкоснулись боками. – А ведь ваши люди так ничего толком и не сделали, – упрекнул Шестопалова председатель правления ТНК. – Если бы не наши морские пехотинцы…
– Глушь. – Шестопалов с сожалением развел руки в стороны. – Что тут можно поделать? Эскимосы – это же дикий народ! Как с ними можно договориться?
– Ладно, – миролюбиво ответил Стромберг. – Как говорится: хорошо то, что хорошо кончается.
– Это верно, – с готовностью поддакнул нефтедобытчик и снова приложился к своему бокалу.
Поводом для бурной радости компаньонов и импровизированной пирушки стала деятельность мистера Оливера Стромберга, который по своим старым каналам сумел раздобыть полный отчет группы морских пехотинцев Соединенных Штатов Америки, посланной для поисков и поимки Виктора Викентьевича Еременко.
В докладе, в частности, говорилось, что во время поисковых работ был обнаружен их пропавший снегоход, который коммандос ранее оставили у пропасти. Машина находилась в совершенно покалеченном состоянии. Рядом с ней весь снег был залит кровью, во множестве виднелись огромные следы медвежьих лап и валялись обрывки одежды, которая, по описаниям пассажиров злополучного рейса Нью-Йорк – Дублин, принадлежала работнику дипломатического корпуса государства Буркина-Фасо Виктору Викентьевичу Еременко. Тела дипломата так и не нашли. Да и не могли найти, поскольку он был съеден полярным хищником. Самого же медведя-людоеда, который, помимо Еременко, задрал еще и американского морского пехотинца, убили местные аборигены-эскимосы.
Среди сохранившегося багажа пассажиров ни мешков с деньгами, ни кейса с компрометирующими документами обнаружено не было. По всей вероятности, в отсутствие хозяина вынести поклажу из самолета было некому, и она рухнула в разлом вместе с авиалайнером. В данный момент извлечь обломки самолета и уцелевший багаж не представляется возможным, так как самолет находится на глубине примерно ста пятидесяти метров и лед в этом месте постоянно сжимается.
Одним словом, все получилось даже лучше, чем компаньоны могли себе представить. Нет главного свидетеля, нет никаких зацепок и документов, а то, что деньги уплыли… Так деньги – дело наживное. Их и надо постоянно зарабатывать, потому что они то и дело куда-то исчезают.
– Таков закон жизни! – оптимистично подвел черту Стромберг, и компаньоны откупорили очередную бутылку с пенящейся жидкостью.
На бетонную полосу небольшого подмосковного аэродрома приземлился юркий «Як-40» и, вырулив со взлетной полосы, остановился. Из салона стали спускаться люди, с восхищением поглядывая на буйную зелень, которую они не видели почти четыре месяца – именно столько времени длятся вахты шахтеров на Шпицбергене. К горнякам тут же подрулил ярко-оранжевый автобус, и вся бригада дружно отправилась в ресторан – отмечать по традиции свое возвращение на Большую землю.
На бетонке остались шесть человек, которых никак нельзя было причислить к шахтерской братии. И, судя по тому, что к этим людям подъехал не автобус, а темные легковушки с сильно тонированными стеклами и забористыми правительственными номерами, эти люди явно занимались на Шпицбергене не добычей уголька.
Из салона одной из автомашин вылез мужчина с депутатским значком на лацкане пиджака.
– Ну, что, папанинцы? – весело обратился он к горстке людей. – Героев будем присваивать или как? – пошутил он и глянул на человека в наручниках, стоящего чуть поодаль. Рядом с ним настороженно зыркали по сторонам два субъекта в совершенно одинаковой одежде. – А-а-а-а, Виктор Викентьевич, – поздоровался государственный чиновник. – Ну, с прибытием вас в родные, так сказать, пенаты. Уведите, – приказал он безликим субъектам, и те проворно затолкали арестанта в одну из легковушек, захватив по пути увесистый чемодан и скромный несессер.
– Ну, что, капитан, попал ты в переделку? – Мужчина несильно похлопал Коноваленко по загипсованной до ключицы руке. – Не больно? – осведомился он.
– Заживет, – заверил депутата Олег Петрович, – через неделю снимут.
– А вы, ребята, молодцы. – Мужчина глянул на Локиса и Кондратьева, поочередно пожав им руки. – Уж извините, что я так… как-то неумело… Ну да не в последний раз видимся. Завтра жду у себя, там и поговорим обстоятельно. А то посреди аэродрома не очень-то у меня и получается. А ты, сержант, – он чуть наклонился к Локису, – в следующий раз болтай поменьше. Я, конечно, понимаю твое желание успокоить мать, но ведь думать же надо, в каком подразделении ты служишь, – строго выговаривал народный избранник. – Ишь, – продолжал он с ухмылкой, – тоже мне придумал – каптерщик! На. – Мужчина протянул Володе свой мобильный телефон. – Это тебе вместо именных часов. Держи. Матери позвони, – сказал с укоризной мужчина, – с ума сходит. Твоя, кстати, тоже. – Чиновник неодобрительно глянул на Кондратьева. – Такого переполоху ваши матушки наделали… Ладно. – Мужчина вытянулся, сразу показав хорошую армейскую выправку, и негромко произнес: – Благодарю за службу!
– Служим Отечеству! – бодро откликнулась троица, и мужчина, еще раз пожав на прощанье руки, сел в легковушку и направился в сторону Москвы.
Володька набрал домашний номер.
– Мама? Здравствуй, родная моя, – нежно произнес он в трубку. – Да, я. Из Москвы. Точнее, из Подмосковья, километров сорок до столицы. Все, закончились наши учения. Так каптерщика я подменял временно. У нас прапорщик на этом хозяйстве, а у него жена рожала. – Володька продолжал немилосердно врать под неодобрительными взглядами Коноваленко, до конца доигрывая придуманный им же сюжет. – Сашка? Здесь, рядом со мной. Какой командир, Коноваленко? Не знаю, его с нами не было. А почему ты спрашиваешь? В Гренландии? Ну, ма, это ты хватанула. В какой еще Гренландии-Лапландии? Сидит, наверное, в части, вечным дежурным. – Локис с издевкой глянул на капитана. – Да минут сорок, не больше. Максимум – час. Хорошо, сейчас узнаю. – Он отнял трубку от уха и спросил у Кондратьева: – Мама в гости зовет, поедешь? Она там изготовила что-то невообразимое.
– Люблю невообразимое, – согласно кивнул головой Александр.
– Приедет, – снова заговорил Локис. – Значит, через часик нас жди. Ну, пока, родная, целую тебя. – Он закончил разговор и протянул трубку Кондратьеву: – На, позвони своей. Мамочка сказала, что твоя сейчас в какое-то министерство намылилась поднимать бучу по поводу исчезновения своего сына.
– Матери – они все одинаковые, – философски заметил капитан, и троица уселась в последнюю поджидавшую их легковушку…
