Другая проблема – сам Юрий Норманн. Который, на взгляд Матвеева, подходил к решению проблем кружным путем. Сам Матвеев в свое время добился оригинального признания от руководства: «Существуют ли линии, которые короче прямых? Спросите у Матвеева».
– Есть новости?
– Не знаю, с чего начать, – ответил Матвеев. – Во-первых, Михаил и Тамира (он намеренно назвал их по именам) вышли со мной на связь. Я только-только переступил порог дома и даже не успел переодеться. Во-вторых, мне известно имя человека, расстрелявшего свадебную церемонию. Мало того, я могу назвать место, где содержится заложница.
– Потрясающая оперативность.
Нельзя было сколько-нибудь точно сказать, иронизировал ли Норманн. Но и одобрения в его голосе не прозвучало. Это и понятно. Поскольку Матвеев буквально обставил оперативную службу ситуационного центра.
Матвеев прикинулся простаком.
– А можно, я разделю ваши лестные отзывы между членами моей команды?
– Так вы работали в группе?
– Да, проверенным составом.
– Нет ли в нем майора Тартакова? – Норманн упомянул этого офицера профильного отдела ФСБ потому, что Тартаков считался лучшим по боевому планированию и некогда входил в группу Матвеева.
– Только я и мои агенты, – прояснил ситуацию Матвеев. – Михей и Тамира. Я хочу заключить с вами сделку.
– А время терпит?
– В том-то и дело, что нет. Я как бы не оставляю вам шанса поторговаться, – выдал полковник. При этом он поправил элегантным жестом свои волнистые волосы. – У вас даже нет времени подготовить дыбу или намылить веревку.
– Вы отдаете себе отчет в том, что покрываете преступников? Они...
Матвеев не дал Норманну закончить фразу.
– Вы их подрезали.
– Что я сделал?
– Подрезали, – повторил Матвеев, удивляясь девичьей памяти Норманна. Как будто и не было того, можно сказать, приватного разговора в коридоре центра, где Норманн сам высказал идею о подставе Наймушина и Эгипти. – Подрезали. Выкатили на них силовую машину. Что им оставалось делать?
– Поднять руки. Им нужно было сдаться. Они убили одного и тяжело ранили четверых спецназовцев.
– Их два года учили убивать. Для меня ваши откровения – не откровения. Они нормальные люди. Разве они вышли на улицу и стали палить без разбора? Разве захватили школу и положили для острастки десяток учеников?.. Когда преступление совершает ангел, ты связан по рукам и ногам, – тихо добавил Матвеев. Он только подумал, но не сказал следующего вслух – зачем, если собеседник все равно его не поймет: «Виктор не виноват в том, что его бросили родители. Не он выбирал себе отца, который воровал бракованные детали со свалок и складов и продавал на блошином рынке, тогда как другие пахали на заводах. Он спился в конце концов. Надо ли говорить, что до того, как продать квартиру, он содрал плинтусы, снял двери и на вырученные деньги купил бутылку «паленки»? И с той минуты домом для Виктора стала подворотня. Он снова обрел семью. Большую, огромную семью, состоящую из таких же, как он, бедолаг. Потом он попал в руки к военным. Дальше над ним поработала пара военных магов. Они выполняли приказ. Он выполнял приказ. Мы с вами выполняем приказ. Мы не вправе судить этого человека». И вот тут звучит голос Норманна, который подтверждает вывод Матвеева: «Моя задача – не судить, а обезвредить преступника». Что на это мог ответить Матвеев? Только следующее: «Это и есть суд. Неужели вы и этого не понимаете?»
– Вы предлагаете не заключить сделку. Вы предлагаете мне действовать по сговору с вами. И называется это преступным сговором.
– Сделка это и есть сговор, – просветил собеседника Матвеев. – Иногда полезно поступить против совести.
– Что вы хотите мне предложить?
– Полный успех при минимальных потерях. – Матвеев подумал о том, что чисто теоретически «мусорщик» может оказаться в нужном месте и в нужное для самого полковника время. И как тут не вспомнить название советского фильма «Один шанс из миллиона». Он решил пойти ва-банк – другого выхода у него не было. Он на миллион процентов был уверен, что слово «мусорщик» для Норманна милее стакана сметаны в голодный год.
Матвеев продолжил:
– Я сдаю вам человека, который занимается уборкой и вывозом мусора. Он потом поможет вам собрать с пола листья для вашего лаврового венка. Это раз. Вы получаете заложницу – это два.
– Значит, вы забираете себе исполнителя? Кто он? Кто он для вас? – подкорректировал Норманн вопрос.
– Не знаю, не знаю. Не знаю, как с ним поступить. «Сила зла теперь уже не в руках маленького ребенка», так, кажется, говорилось в одной книге. Я попал в положение городского жителя, который у себя на даче завел скот. Купил по весне пару козочек, чтобы к зиме обеспечить себя качественным мясом. Я реально поставил себя на место такого человека. Я вижу, как подрастают козочки и превращаются в коз. Я почти каждый день думаю о том, что мне придется их зарезать. Или нанять человека, который сделает это за пару пузырей. Я так и поступлю. В один прекрасный день этот человек заглянет в загон, спросит меня: «Вот эти, да?» И после того, как я кивну головой, он промычит: «Ага...» Попросит у меня веревку, чтобы связать животным ноги, доски, на которые он их положит, жердь, на которую он повесит их за ноги после того, как из них вытечет вся кровь. А я в это время буду прятаться в доме, чтобы, не дай бог, в дом не просочилось ни звука. Я сто раз прокляну ту весну и эту осень. Это тяжелое испытание, но мне суждено через него пройти.
Матвеев выдержал паузу.
– Вы получите и заказчика, и исполнителя. – В этот самый момент он и сам поверил, что «мусорщик» окажется в нужном месте и в нужное время. Оттого и был так убедителен.
– Имя исполнителя, – потребовал Норманн.
– Виктор Скобликов. Да, он убивал, но из жестокости.
– Михей и Тамира тоже убивали.
– Да, но друг за друга. Но что было бы, если бы они объединились? Виктор снова стал бы для них другом, которого они вдруг обрели.
И почти в точности повторил Берча, который сказал: «Приказ убивает мораль и стимулирует жестокость»; «Узы дружбы, завязанные в «Инкубаторе», по сути и завязаны на жестокости. О морали никто из них не вспомнит».
– Вы не думали о том, что похищение Миллер – только начало операции по ее возвращению в США? Например, через одну из прибалтийских стран.
«И это говорит человек, который «витает» в атмосфере ранних предупреждений и разработки мероприятий по парированию ситуаций и ликвидации негативных последствий?» – длинно подумал о Норманне Матвеев.
– Вывезти ее будет очень трудно, – ответил он, – ее же ищут. Кто и как будет объяснять, каким образом она снова оказалась на родине? Нет, «мусорщик» устраняет проблемы государства. Но делает артистично, умно, оригинально, экспериментируя, не боясь собственно эксперимента, и это его стиль. Я так думаю.
* * *
– Страж.
– Что?
Сонни Новелла пояснил, указав большим пальцем себе за спину, на Виктора Скобликова.
– Я сравнил его со стражем Артура Кларка.
– Не вижу связи.
Берч пожалел о том, что «повелся», как говорят русские, на аферу «ушлого итальяшки». С другой стороны, ему было интересно посмотреть на реакцию заложницы, проведшей в заточении несколько дней, перенесшей душевную травму, чья жизнь висела на волоске. Даже для того, чтобы пополнить копилку ощущений и восприятий. Не каждого психиатра вызывают к приговоренному к смерти; и в этом плане Берч приравнял себя к служителю церкви. Это уникальный опыт.
Он не видел связи между «Стражем» Кларка и этим часовым – sentinel. А уже если придерживаться «авторства», то «дрим-тим» Сонни Новеллы, полноправным членом которой был и сам Филипп Берч, можно было назвать «Спасательной командой» – так назвал свой первый рассказ Артур Кларк. И не дай бог, если случится «Столкновение на рассвете».
Сонни поделился воспоминаниями.
– Когда я впервые перешагнул через этот «шлагбаум», я взмолился: «Господи, выведи меня отсюда!» И мне послышался голос с небес: «Чудак, ты же не провел здесь и минуты, не успел вдохнуть и насладиться этим сказочным отравленным воздухом».
В тот раз он стал осматривать дом, постройки. Он опустился на кровать с панцирной сеткой, рядом положил ноутбук в потертом чехле. Пройдут дни, и на эту кровать опустится, как чернокрылый ангел, Вики Миллер, и даже кровать под ней застонет. Он поднялся наверх, проверил связь, распахнув занавеску, словно ветхая пыльная ткань могла помешать сотовой связи. У него был телефон фирмы «Моторола», который операционная система при его подключении определяла как модем.
Как обычно, Сонни отвлекся, представив, что сейчас – война, а он – разведчик. Для него лучший вариант – просто отлежаться, ничего не делая. Забыться здесь, на этом осколке российского рая, на красоты которого он, правда, глубоко наплевал. Но не мог не отметить, что русская красота не имела стиля – этим-то и брала. Она не была зализана под стандарты прекрасного – наоборот, растрепана, небрежна, даже потаскана. Любой, кто собрался бы привести в порядок «российский рай», что означало бы набросить на него готовое клише, в ужасе бежал бы от этой бесконечной сизифовой работы.
