семи метрах от обрыва начинается подъем… Потому что все яростнее завывает ветер… Даже если они задумают отступить, им придется бежать вверх по открытому месту, а она спокойненько перещелкает их из леса. Интересно, где она достала винтовку? Может, у нее в горах сообщники?
* * *
Эмиссар оттолкнул мертвое тело Фриша и выпрямился, с ухмылкой глядя на дело своих рук. Потом рывком вытащил нож из груди жертвы. Тело инженера осело на пол, словно мешок с картошкой, лицо приняло спокойное выражение, как у человека, наконец-то принявшего правильное решение после трудных мучительных поисков.
— Видишь, — подмигнул помощнику Закаев. — Он на меня молится.
Фанум согнулся пополам. Страшный припадок рвоты мучительно потряс его. Вытерев рукавом губы, он посмотрел на Закаева.
— Черт возьми, — тот брезгливо вытер лезвие ножа платком. — Мы идем на убийство тысяч, а тебя от одного уже выворачивает наизнанку.
Приподняв помощника, он усадил его на диван.
— Успокойся. Возьми себя в руки.
— Что вы наделали? — с трудом ворочая ставшим тяжелым языком, спросил Фанум, и в бессилии опустился на диван. — Как теперь он сможет помочь нам?
Закаев усмехнулся.
— Успокойся. Теперь он нам не нужен.
Как ни был потрясен Фанум убийством, совершившимся на его глазах, он не смог скрыть удивления.
— Как? Почему?
— Потому что мы сделаем по-другому, — эмиссар взял со стола лист бумаги и стал что-то набрасывать на нем. — Надо загнать на гребень грузовик с фугасом и взорвать его. Заряд в плотине должен сдетонировать.
Фанум посмотрел на Закаева. В свое время инженер предлагал такой вариант, но из-за сложностей с его реализацией от него пришлось отказаться. Как теперь Закаев думает преодолевать эти сложности?
Помолчав, он озвучил главный вопрос, волновавший его:
— Где мы возьмем столько взрывчатки?
Эмиссар ухмыльнулся.
— Знаешь, кто нам поможет?
Фанум отрицательно покачал головой.
— А наши друзья, грузины. Забыл? Ну-ка, продумай этот вариант.
— Хорошо, кади, — с трудом передвигая ноги, Фанум потащился к выходу, но голос эмиссара заставил его остановиться. Он обернулся. Закаев сидел на диване, поглаживая рыжего кота.
— Я хотел бы переговорить с президентом Грузии, — четко выговаривая каждое слово, сказал эмиссар. — И приберитесь здесь, — он брезгливо указал на мертвое тело возле своих ног.
В небе появились черные тучи. Вдалеке сверкнула молния. Над лесом прокатился гром.
Но Зубровский не замечал этих грозных предвестников надвигающейся грозы. Он не мог оторвать глаз от Каютина. Капитан лежал лицом вниз у края пропасти, и у майора так теснило грудь, что каждый вздох отзывался тупой ноющей болью. Как же так, думал он, как же я не остановил его?
— А не обойдет ли она нас? — упавшим голосом спросил Латерьян.
Слишком упавшим, отметил про себя Зубровский. Он было дернулся к Каютину, но затем неохотно вернулся: надо думать прежде всего о живых. Их осталось восемь, и у всех был растерянный вид.
— Она может нас обойти, — продолжал Латерьян. У него была порвана на локтях ветровка. — Чтобы выйти на нас с тыла.
Все головы повернулись к пологому подъему позади них, как будто подрывница уже спускалась по нему.
— Она сделает нас, — чуть не плача, проговорил самый молодой. — Черт, надо как-то отсюда выбираться.
— Ну, беги, — сказал ему Зубровский. — Беги вверх по склону. А мы посмотрим, как далеко ты уйдешь.
Молодой опустил глаза.
— Ну, чего ждешь? — Зубровский повысил голос. — Беги!
— Н-нет, — прошептал молодой. — Не пойду. Мне плохо.
— Тогда заткнись.
— И все равно придется подняться, пока она нас не опередила, — сказал Латерьян. — Если не поторопимся, ей удастся добраться туда первой. Тогда она точно не выпустит нас отсюда.
Темные тучи вспорола ослепительно-яркая молния, и через несколько секунд раздался удаленный гром.
— Что это? — вдруг встрепенулся Кузнецов.
От того места, где лежал Каютин, донесся какой-то странный звук — будто кто-то задыхался. Каютин как-то боком, как подбитая птица, начал неуклюже двигаться, распрямляя колени и обеими руками сжимая грудь. Через несколько секунд его тело распрямилось, изо рта потекла кровь.
Зубровский ничего не мог понять. Он же был мертв!
— Валера, — выдохнул он, поспешив к нему.
Он изо всех сил вжимался в землю, чтобы, не дай бог, как Каютин, не подставить себя в качестве мишени. Но капитан лежал слишком близко к краю, и Зубровский опасался, что баба внизу заметит его. Схватив Каютина за шиворот, он попытался оттащить его от края, но капитан был слишком тяжел.
— Ко мне! — крикнул Зубровский. — Помогите!
В этот момент Каютин закашлялся кровью.
— Эй вы, кто-нибудь, помогите!
В ту же секунду рядом с ним оказался кто-то, и они вдвоем оттащили Каютина подальше от края. Очутившись в безопасности, Зубровский несколько раз судорожно вздохнул, смахнув пот с лица. Не глядя, он догадался, кто ему помог. Кузнецов!
Старлей ухмылялся и даже негромко смеялся.
— Успели… Она даже не успела выстрелить. А мы успели, — и снова засмеялся.
Непроизвольно у Зубровского тоже вырвался негромкий смешок, но в этот момент Каютин закашлялся кровью, и майор виновато замолк.
Рванув окровавленную рубашку на теле Каютина, так, что пуговицы с треском разлетелись в стороны, он увидел зияющую рану на груди.
— Держись, капитан. Надо тебя осмотреть.
Рана казалась страшной, кровь била потоком при каждом вдохе, словно из нефтяной скважины.
— Что там? — морщась от боли, поинтересовался Каютин. — Тяжело меня?
— Спокойно, — сказал Зубровский. — Ты выкарабкаешься.
Он стал расстегивать свою сумку с индивидуальным пакетом.
— Я спросил… тяжело? — едва слышно повторил капитан.
— Довольно серьезно, — не стал скрывать Зубровский.
Свернув индивидуальный пакет в комок, он засунул его в рану под рубашку Каютина. Рубашка сразу стала красной, пропитавшись кровью.
— Насколько?
— Молчи! Береги силы. — Он застегнул на Каютине рубашку. — Что говорить — крови много, и трудно сказать наверняка, но кажется, задето легкое.
— Черт!
— Ничего, починим. Терпи!
— Не оставляйте меня. Пожалуйста.
— Об этом не тревожься. Мы доставим тебя вниз. Но и ты… Я засунул в рану пакет, а ты прижми его к груди… Надо остановить кровь… Понял? Смотри на меня… и не двигайся… Слышишь?
Каютин облизнул пересохшие губы, едва заметно кивнул, и Зубровский понял, что тот хочет пить. Не было ни малейшей надежды, что свернутый комком индпакет остановит кровотечение…
Зубровский знал, что воду раненому в грудь человеку давать нельзя. Это он хорошо усвоил еще в Чечне. У раненого вызывается рвотный рефлекс, от рвоты рана расширяется, а боль усиливается. Но Каютин продолжал облизывать губы, и Зубровский не мог видеть этого. У капитана к ремню была пристегнута фляжка. Дам ему чуть-чуть, решил майор. Каютин кашлянул, и из его рта показалась кроваво-красная
