и найдем мизинец или фрагменты внутренностей, но искать будет целый батальон, на корточках и в течение месяца. Вариант второй: Осокин – агент фашистов – получил указание выйти из игры. Для этого в назначенное время по определенным ориентирам немцы нанесли удар гаубичной крупнокалиберной артиллерией с закрытых позиций. В подтверждение этой версии я могу приложить схему участка местности. Немцы били не по позициям, не по ведущимся фортификационным работам и не по замаскированной военной технике. Бить там не по кому, кроме как по конкретной группе людей.
– Думаешь, просто сбежал? В лес?
– Видишь ли, Иван Николаевич, – развел руками Косович, – бойцы были заняты работой. Они спешно размечали трассу кабельных линий, таскались с тяжелыми катушками. Никто за тремя офицерами не наблюдал. У Осокина была возможность сказать своим спутникам, что отойдет по нужде. И когда он отошел, начался обстрел. Самое время быстро покинуть место обстрела, бросив там заранее испачканную кровью фуражку.
– Ты лес проверил? Есть резон его прочесывать?
– Лес весь в воронках от снарядов и бомб, в нем до черта всякого железного хлама, не подлежащего восстановлению. Он дважды находился между первой и второй линиями обороны. Там никаких следов не найдешь. Собаки поблизости не было, да и какой смысл в ней? Она пойдет не по запаху Осокина, а будет искать запах крови, которая на фуражке. Но я пробежал участок вдоль и поперек – ничего интересного.
– Хорошо, напишешь рапорт. А сейчас езжай на место, где нашли тело с документами Аганесяна. Осмотри там все. Если есть поблизости местные жители, опроси их. Ну, не мне тебя учить. Давай, Олег!
Вечером, когда стемнело, Буров сидел в кабинете начальника строевого управления корпуса, подполковника Мезенцева. Седой кадровик угощал майора крепким чаем, демонстрируя железную выдержку. Буров еще не сказал, по какому поводу пришел, предупредив только, что дело срочное и важное и что нужно будет оставить за себя кого-то из помощников, кто ведает личными делами офицеров.
– Это правильно, товарищ майор, очень правильно, – наливая в стаканы горячий чай, говорил Мезенцев. – Изменилось отношение к вашим органам в войсках. Не судите меня, старика, строго, я ведь кадровик, с людьми знаюсь всегда в неформальной обстановке. Мне в глаза говорят такое, чего не скажут ни вам, ни своему командиру. Перед кадровиком, простите, каждый человек все равно что голый. Особые отделы и названы были так неудачно. Вроде как тот, кто воюет, он – простой, а эти – особые! Ведь человек, не знающий специфики вашей службы, не знакомый с методикой работы и перечнем обязанностей офицера контрразведки, никогда не поймет, чем занят ее представитель. А вот назвали вы военную контрразведку «Смерш», расшифровали это название, и сразу понятно, и сразу снялась большая часть вопросов, улетучилась неприязнь. И снова – в бой, плечом к плечу, вместе – и офицер, ведущий солдат в атаку, и офицер Смерш, прикрывающий его с тыла, выжигающий каленым, так сказать, железом врага за спиной нашей армии.
– Вы правы, – согласился Буров, прихлебывая из стакана. – Во многом правы. Однако это все – внешняя сторона, а работать и воевать легче от этого не стало.
– Не скажите, – возразил Мезенцев. – Когда солдат не боится за свой тыл, за свою спину, ему и воевать легче. Раньше за спиной был ненавистный особист. Вы уж простите мне эти слова, но во многом было именно так. А теперь – новая структура, подчиненная лично товарищу Сталину. А в товарища Сталина у нас верят. Уж он-то не позволит вернуться прошлому, он навел порядок с этим вопросом. Вот вам короткая лекция или зарисовка, товарищ майор, с места, так сказать, непосредственно из войск. Психологический срез.
– Спасибо, я рад, что вы так все понимаете и что из-за этих изменений в душе у солдата стало больше уверенности. Однако если позволите, я все же перейду к делу.
– Да-да, конечно! – Подполковник отставил в сторону стакан и сложил руки на столе. – Я вас слушаю. Какая вам от меня нужна помощь?
– Меня интересует личность капитана Осокина, до последнего времени служившего в штабе корпуса заместителем начальника службы связи. Не могли бы вы распорядиться, чтобы нам принесли его личное дело?
– Осокин, – повторил вполголоса Мезенцев. Он поднял трубку телефона и попросил принести дело капитана Осокина Павла Михайловича.
– Мне кажется, вы не удивлены? – чуть прищурился Буров. – Это профессиональная привычка опытного кадровика ничему не удивляться? Или есть другая причина?
– А вы проницательный человек, Иван Николаевич, – произнес подполковник и, откинувшись на спинку стула, поглядел на Бурова задумчивым взглядом. – Я вас только и узнал вот по этому прищуру. А еще вот по тому небольшому шраму на левой брови. Вы тогда в Испании были с перевязанной головой и с трудом сидели. Но вот с таким прищуром смотрели на пленного немецкого офицера из Абвера, которого я привел вам. Кажется, у вас там был псевдоним «Седой».
– Ну, сейчас-то седой как раз вы, – скрывая досаду, ответил Буров. – Так что у вас за сомнения или догадки относительно Осокина?
В дверь вежливо постучали. Попросив разрешения, вошла миловидная молодая женщина в военной форме с погонами старшины. Поблагодарив и отпустив помощницу, Мезенцев положил перед собой картонную папку и стал развязывать тесемки.
– Сейчас узнаете, что навело меня на некоторые догадки. Осокин прибыл к нам не так давно. Он служил на Дальнем Востоке, имел отличные характеристики и с самого первого дня войны рвался на фронт. Не так давно его рапорт был подписан, просьба удовлетворена. Однако на перегоне Ливны – Дросково эшелон, в котором ехал Осокин, попал под бомбежку. Было много погибших, сгорели вагоны. После зимы открылась сухая степь, и возник низовой пожар. Осокин, по представлению руководства железной дороги, а также по словам очевидцев, проявил мужество и хладнокровие, спасая женщин и детей. О нем рассказывал майор Аганесян, начальник оперативного отдела штаба корпуса, который ехал в этом же поезде. Собственно, Осокин и спас раненого Аганесяна, вытащив того из огня.
– И все же у вас есть какие-то сомнения?
– Сомнения… Вы понимаете, что на передовой даже офицеры штаба корпуса живут недолго. А уж во время серьезных масштабных операций и подавно. Нам приходится закрывать глаза на многие вещи, на которые в более спокойной обстановке мы бы их не закрыли, а уж в мирное время – тем более. У нас свое руководство и свои инструкции на этот счет. Да и генерал Максимов дал свое твердое «добро», выслушав и приняв ситуацию.
– И все же, – Буров терпеливо ждал, когда Мезенцев перейдет к главному. Он уже видел, что подполковник
