– В «Семейный вечер»? – невинным тоном уточнил Виктор.
– Да пропади она пропадом, эта тошниловка! – Телескоп скривился. Он либо говорил правду, либо был великим актером. – Я там горилле какие-то деньги должен, не помню сколько… В «Варшаву»! Музычка, девочки, холуи в смокингах, что твои пингвины… Потом где-то еще добавил, и – ура! – печаль рассеялась, развеялась тоска.
Прихожу – а тут ты. Знал бы, прихватил бы пузырь на вынос, а так ошибочка вышла.
– Да, – медленно сказал Активист, – человеку свойственно ошибаться. Иногда человек ошибается крупно.
В остекленевшем взгляде Телескопа появилось осмысленное выражение. Он поморгал глазами за толстыми линзами очков, тряхнул головой и внимательно уставился на Виктора.
– Это намек? – спросил он.
– Это аксиома, – ответил Активист, – про которую некоторые постоянно забывают.
– Вот это уже точно намек, – напряженным голосом сказал Телескоп. Его правая рука почти незаметно скользнула за спину.
– Это не намек, мать твою, – яростно прошипел Дынников, выходя из-за двери и упирая в затылок Телескопу сдвоенные стволы обреза. – Это абзац.
Держа обрез правой рукой, левой он ловко задрал на Телескопе куртку, выудил из-под нее наган и бросил его Активисту. Шараев поймал револьвер за рукоятку, взвел курок и направил оружие на Телескопа.
– Скажи мне, Эдик, как можно быть таким жадным? – спросил он. – Зачем ты убил собственного брата? Из-за вшивых пятидесяти косарей?
– Что? – Телескоп так достоверно изобразил растерянность, что Виктору на секунду стало не по себе. – Какого брата? Где Венька?!
– Вот блин, – с отвращением сказал Тыква. – Неужто не помнишь? Или ты так много братьев перемочил, что не поймешь, про которого тебя спрашивают? Вот он, твой Венька!
Он сдернул с трупа простыню, и Телескоп задохнулся, ловя воздух широко открытым ртом. Секунду он стоял, зевая, как выброшенная на берег рыба, а потом с каким-то жалобным, неприлично бабьим вскриком бросился к трупу. Тыква нацелился было сцапать его за шиворот, но Виктор остановил подельника отрицательным движением головы.
Некоторое время Телескоп шарил руками по трупу, жалобно вскрикивая и причитая, потом вдруг замолчал, еще секунду посидел, низко склонив голову словно в глубокой задумчивости, и вдруг, цапнув с пола монтировку, бросился к Тыкве. Глаза у него были совершенно белые, как у вареной селедки, очки воинственно сверкали. Он был так страшен, что растерявшийся Тыква выронил обрез и беспомощно прикрыл голову скрещенными руками.
Активист выбросил вперед свободную руку и быстрым движением выдернул монтировку из ладони Телескопа. Телескоп этого, похоже, даже не заметил, со всего маху врезав по скрещенным рукам Дынникова кулаком. Тыква заверещал от ужаса. Телескоп вцепился в горло своего бывшего товарища, но это было уже не то. Придя в себя и обнаружив, что до сих пор жив и даже невредим. Тыква отцепил от своей шеи скрюченные пальцы Телескопа и нанес короткий режущий удар в живот. Телескоп охнул и сложился пополам. Тыква размахнулся, готовясь добить противника страшным ударом пудового кулака, но в последнее мгновение передумал и несильно съездил противника по уху. Телескоп отлетел в сторону, врезался в стол и затих на полу, издавая странные звуки. Сидевший на столе Активист посмотрел себе под ноги и с тягостным чувством понял, что Телескоп плачет.
– С-с-сука, – дрожащим голосом произнес Дынников, подбирая обрез. – Чуть не угробил, сморчок четырехглазый.
Ты видал, как он ловко с этой железякой управляется?
– Да уж куда ловчее, – сказал Виктор. – А ведь ты обгадился, Мойша.
– Твари, – пробормотал из-под стола Телескоп. – Какие же вы твари… Зачем вы его убили? Что, про деньги он вам не сказал? Так он же не знал ничего про эти вонючие деньги, он же не видел… Деньги вам? Забирайте, суки позорные, подавитесь ими, твари, убийцы…
– Во дает, – отдуваясь, сказал Тыква. Голос его все еще немного дрожал, но звучал уже вполне добродушно. – Не чувак, а филармония. На концерт ходить не надо. Почище Аркадия Райкина, ей-богу.
Телескоп завозился, вставая. Тыква толкнул его в плечо носком ботинка, и он снова упал.
– Убейте, – сказал Телескоп, лежа на спине. Глаз его не было видно, очки отсвечивали, отражая оранжевый свет лампы, и казалось, что вместо глаз у него два пылающих окошка в ад. – Если не убьете, вам не жить. Из-под земли достану, зубами загрызу.
– Не волнуйся, – утешил его Тыква. – За нами не заржавеет. Кончаем его, Витек?
– Подожди, – остановил его Виктор. – Широко шагаешь, Мишук. Смотри, штаны не порви. Вставай, – обратился он к Телескопу, – показывай, где твои деньги.
– Правильно, – подхватил необидчивый Тыква. – А то шарь тут потом в темноте, как этот. – На кухне, – равнодушно сказал Телескоп. Очки его продолжали гореть оранжевым огнем, и это почему-то не давало Активисту покоя. – Под половицей. Вам надо – вы и шарьте.
– Удавлю козла, – пообещал Тыква.
– Да заткнись же ты, – раздраженно оборвал его Виктор. – Вставай, Эдя. Нам не нужны твои деньги. Честное слово, не нужны. Я просто хочу на них взглянуть.
– Ха, – сказал Телескоп.
– Я дал слово, – напомнил Виктор.
– Ты убил моего брата, подонок, – послышалось в ответ.
– Я его пальцем не трогал.
– Значит, он, – Телескоп непримиримо повернул пылающие линзы в сторону Тыквы.
– Ах ты, пидор гнутый! – взорвался Тыква. – Да я тебя…
– Заткнись, я сказал! – рявкнул Виктор так, что зазвенело в ушах. Тыква отступил в тень, угрюмо набычившись и нервно тиская казавшийся игрушечным по сравнению с громадными лапами обрез.
– Он говорит, что это не он, – перевел Виктор слова Тыквы. – Пожалуйста, Эдик. Пойдем посмотрим на твои деньги. Вставай.
До Телескопа наконец начал доходить скрытый смысл слов. Он лихорадочно завозился, подбирая под себя руки и ноги, вскочил, схватил со стола лампу и, оттолкнув стоявшего на дороге Дынникова, устремился на кухню, время от времени непроизвольно приседая и хватаясь за живот.
Активист и Тыква последовали за ним, внимательно глядя под ноги и держа наготове оружие: Телескоп был опасен, как загнанная в угол крыса.
На кухне Телескоп сразу сунулся в дальний угол и замер, наполовину наклонившись, в нелепой позе пассивного педераста. Активист подошел к нему и заглянул через его плечо.
В углу зияла дыра. Две короткие доски, некогда прикрывавшие отверстие, валялись в стороне, угрожающе оскалив острия ржавых гвоздей. В дыре виднелся край массивной, слегка подгнившей лаги и покрытая однотонно серым от многолетних напластований пыли поверхность перекрытия. Больше в дыре не было ничего.
– Забрали, – упавшим голосом произнес Телескоп. – Все забрали к чертям собачьим. Так чего вам еще от меня надо, сволочи?
– Опять ты за свое, – устало сказал Виктор. – Я ведь уже сказал: это не мы.
– А кто тогда?
– Мы думали, что это ты, – сказал Активист. – А теперь надо садиться и думать снова.
– О чем думать? Что ты несешь?
– Дело в том, что Мишеля тоже ограбили. Дали по башке монтировкой и все забрали. Он говорит, что монтировка та же самая – та, которой.., ну, ты понимаешь.
– Интересно, – медленно разгибаясь, сказал Телескоп. – Интересно, интересно… А тебя тоже ограбили?
– Меня? Что за дикая мысль?
– Вот видишь, – сказал Телескоп почти торжествующим тоном. – Что, большевикам на предвыборную кампанию бабок не хватило? Из Германии больше не шлют? Правильно, не семнадцатый год.
Активист почувствовал на своей шее прикосновение холодного железа. Позади щелкнули взводимые курки.
– Ай-яй-яй, Витек, – укоризненно сказал Тыква. – А я на тебя, как на Господа Бога… Нехорошо получается.
Ты у нас самый умный, да? Так вот, умник, подумай, что с тобой будет, если ты нам денежки не вернешь.
Телескоп, нехорошо улыбаясь, выдернул из пальцев Активиста свой наган и немедленно навел его на Виктора.
– Не думал я, что ты такая сука, – сказал он Виктору. – Поехали, гнида!
– Куда? – устало спросил Виктор.
– За нашими деньгами, – ответил Телескоп.
– А может, кончим его прямо здесь? – предложил Тыква. – Чего с ним таскаться? Я знаю, где у него нора.
– Кончить успеем, – возразил Телескоп. – А вдруг бабки в другом месте. Пусть покажет где.
– Да чего там – в другом месте, – сказал Дынников. – Кончаем его, и поехали.
– Торопишься, Мишель, – спокойно заметил Виктор. – Частишь.
– А ты молчи, ворюга, – огрызнулся Тыква. – Ты свое уже сказал. Надо же, какая сволочь! Все, молись.
– Я сказал, успеется, – неприятным скрипучим голосом остановил его Телескоп. – Убери свою гармонь.
– Не понял, – удивленно проговорил Дынников. – Что это еще за командир на мою голову выискался? В паханы метишь, говноед очкастый? Не получится, кишка тонка.
