– Значит, он наш герой?
– Конечно.
– Мишель! Бонжур! – Возле кафе проходил мужчина в военной форме с белой кепкой на голове.
– О, Генри! – поприветствовал его Мишель. – Увольнительная?
– Да, решил прошвырнуться по парижским бистро. Может, со мной? – Генри заметил за столиком рядом с Мишелем Жюли: – О, понимаю... Говорят, – сказал он, таинственно поглядывая на Жюли, – что ты – герой. И тебя представляют к награде...
Генри двумя пальцами коснулся «Белого угря» – так легионеры называют свой головной убор.
– Счастливо оставаться! – Щеголеватый легионер зашагал дальше по парижским улицам.
– Удачи! – крикнул ему вслед Мишель.
– А ты у меня скромный парень, – улыбнулась Жюли, наклонилась, обняла его за шею. – Тебя награждают, а я ничего не знаю.
– Еще официально не объявили.
В кармане у Мишеля зазвонил мобильник.
– Але, Мишка, это я, – говорила Катя.
– Привет, сестричка! Как ты?! – ответил он по-русски.
– Все в порядке! Нас всех освободили. Условно-досрочно. В должности меня точно восстановят. С девчонками сдружились. Перезваниваемся. Как у тебя?
– Все отлично. Даже награждают! – похвалился сестре Мишель. Он почему-то счел это возможным.
– Поздравляю. Представляешь, Галька переписывается с тем русским атташе по культуре... Может, станет дипломатшей. А как дела у Жюли? Она вернулась из Ирака?
– Мы с ней в Париже... На набережной Сены.
– Ну-ну...
– Жюли, тебе привет от Кати, – кивнул Мишель с телефоном возле уха.
– Ей от меня, – Жюли по-русски, смешно растягивая слова, с грассирующим французским «р» сказала: – «Б-о-л-ш-о-й п-г-р-и-в-э-т»!
– А ей от меня – «салю»! – крикнула в трубку Катя. – Пока, целую!
– Пока! Приезжай в гости...
В трубке раздались гудки. Мишель положил телефон обратно в карман.
– Хорошая у тебя сестра, – сказала Жюли, отпила маленьким глотком кофе.
– Да. Мы с ней очень дружны. С самого детства.
– И за что только такую девушку могли посадить? – задала она нескромный вопрос.
Мишелю, конечно, это любопытство было не очень приятно. Только куда денешься от правды. Однако, хорошенько перечитав письма Кати за два последних месяца, где она сообщала подробности своего дела, Мишель пришел к однозначному выводу, которым теперь мог поделиться с Жюли:
– Ей на капот автомобиля из-за кустов бросили человека. Пьяного. Его напоили. Затем подкараулили, когда Катя проезжала мимо, толкнули, а сами скрылись. Доказать ее невиновность было сложно... Она просто кому-то очень мешала... Хорошо, что это произошло во дворе, скорость машины была небольшая. И тот, пьяный, выжил...
– И во Франции, и в России с судами лучше не связываться, – очень наивно, но с глубокомысленным выражением на лице сказала Жюли.
– Да, ты права, моя милая. – Мишель невольно залюбовался ее еще почти детской задумчивостью.
– Главное, что и она, и ты теперь свободны! – закончила свою мысль Жюли.
– Мне осталось совсем немного дослужить... А с твоим папой я уже могу познакомиться персонально. Все-таки я помог ему сберечь его вложения.
Глаза Жюли погрустнели:
– Не все так просто, Мишель. Мой отец с самого начала поддался панике. Лишь только появились первые статьи в газетах о русском следе. Он успел продать все свои акции французских нефтедобытчиков, а вместо них купил акции той самой азиатской...
– Неужели акции «Эйша Петролеум»! – с досадой воскликнул Мишель.
– В том-то и дело! Он чуть было не разорился!
– Да, думаю, с визитом к твоему родителю пока спешить не стоит. Вряд ли твоему папе будет приятным напоминание об Ираке.
– Ничего. Семейный бюджет не лопнул. Я получила огромный грант на свои дальнейшие исследования. От «Энержи Ориенталь», – похвасталась Жюли. – Ведь если бы не я, они могли потерять оборудования на несколько миллионов евро, не говоря уже о жизни сотрудников! – Ей нравилось осознавать свою значимость.
– Ты же у меня умница, – согласился с ее бахвальством Мишель.
В осеннем воздухе Парижа что-то неуловимо изменилось. Легионер не сразу понял, что это перестал играть саксофон уличного музыканта.
Пока они с Жюли разговаривали, краем глаза он видел, как рядом с саксофонистом прошла группа японских туристов. Такие же старички, как и уличный музыкант, только с пестрыми рюкзачками на спинах, и бабушки с напудренными щеками. Все, с ног до головы, обвешанные современной фото– и видеотехникой. Они одобрительно поклонились саксофонисту, положили в открытый футляр бумажки евро. Не переставая играть, он кланялся им в ответ.
Как только японцы отошли на приличное расстояние, к уличному музыканту приблизились трое парней отмороженного вида. Какие-то плешивые, с грязными свалявшимися волосами, не длинными и не короткими, в помятых драных джинсах и замызганных куртках. Один был на голову выше, чем все остальные. У него на шее красной краской был выколот череп, издалека похожий на кровавое пятно. Он схватил старика за горло. Другой рукой начал вырывать саксофон.
– Оставьте инструмент, пожалуйста, – прохрипел старик, – это мой хлеб.
– Тогда не реви, стой спокойно, – устрашающе предупредил верзила с наколотым на шее черепом. – И никому не говори.
Второй отморозок, поменьше, с шершавым лицом землистого цвета, выгреб все монеты и банкноты из футляра. В это время третий, самый маленький, с прыщами на руках и щеках, воспаленными от конъюнктивита глазами, внимательно осматривал окрестности.
– Подожди... Я сейчас, – обратился Мишель к Жюли и указал на стул, где были его белая кепка и белые перчатки. – Посмотри за моими вещами.
Он взял со стола свою чашечку с мороженым.
Мишель в выходной форме легионера, стройный, плечистый, ел ложечкой мороженое и шел прямо на троих ублюдков.
– Ребята, каков получился «улов»? – спокойно спросил Мишель.
– Не твое дело, – грубо ответил верзила.
– Тебе это зачем? – противно улыбнулся «прыщавый».
– Может быть, мне как раз не хватает расплатиться за мороженое, – сказал Мишель.
– Га-га-га, – заржал «прыщавый», типа, оценил шутку. И тут же заглох.
Вдруг Мишель резким движением прилепил чашечку с мороженным «прыщавому» на лицо, а каблуком начищенного ботинка попал прямо в наколотый череп верзилы.
«Прыщавый» от неожиданности и неприятного холода что-то вякнул, а верзила захрипел. Для острастки Мишель наградил каждого коротким тройным с обеих рук в солнечное сплетение. Эти двое согнулись, отпали. А третий – шершавое лицо которого от напряжения стало бордовым – выхватил из кармана нож. Нажал на кнопку. Сверкнуло длинное узкое лезвие.
– Кретин! Идиот! Имбицил! – прямо в лицо ему заорал Мишель.
«Шершавый» моментально отупел.
– Ты хоть умеешь с этим обращаться? – еще громче, оглушая противника, закричал Легионер.
«Шершавый» неловко повел рукой с ножом.
Мишель перехватил его руку, вывернул локоть, опрокинул отморозка на мостовую. У того из рассеченного подбородка брызнула кровь.
– Все деньги сюда, быстро, – Мишель заламывал его руку до хруста.
«Шершавый» загорланил, однако свободной рукой достал из кармана куртки жменю монет и купюр.
Мишель забрал их:
– Это все?
– Да-а, – надрывался «шершавый».
Тогда Мишель отпустил его. Встал, отряхнулся, поправил брюки.
К нему, держа в руках белую кепку и белые перчатки, шла Жюли.
– Мишель, ну сколько можно драться?
– Дорогая, я же быстро. Всего две минутки... – улыбнулся он.
Мишель надел кепку, перчатки, взял Жюли под руку. Они вместе подошли к уличному музыканту.
– Пардон, месье, – Мишель по-легионерски отсалютовал, положил в футляр саксофонисту отобранные у «шершавого» деньги. Достал спрятанную под подкладкой кепки свою купюру в пятьдесят евро и сказал:
– Старик, сыграй так, чтобы твою музыку услышали мои друзья. На земле и на небесах...
