– Ладно, проходи! – с четверть минуты пожевав губами, мотнул головой мужик.
Священник встал, прошлепал в мокрых носках за мужиком в соседнюю комнату и растерянно заморгал. Исмаил стоял у стены – злой и бледный. Он кинул на отца Василия быстрый взгляд и, было видно, не обрадовался.
И в этот момент голова отца Василия странно хрустнула, а перед глазами поплыли разноцветные, как новые деньги, круги.
* * *
Сознание возвращалось медленно. Сначала в ушах раздался звон, постепенно перешедший в треск и обрывки слов. Затем перед глазами появилась картинка. И лишь потом отец Василий начал отдавать себе отчет в том, кто он и где он.
Теперь Исмаил сидел на полу с завернутыми за спину руками и тревожно поглядывал в сторону разжалованного патриархией священника. Отец Василий скосил глаза вправо. Там, привязанный к стулу, сидел другой персонаж – плохо выбритый, крупный, слегка обрюзгший кавказец. Сам отец Василий полулежал у стены, опершись о нее правым плечом и затылком. В комнате были еще люди, но кто они такие, отец Василий не видел – для этого следовало поднять голову.
Он попытался, и шея моментально отозвалась острой болью.
– Поп очухался, – доложили там, наверху, куда не дотягивался взгляд бывшего священника.
– Да хрен с ним. Пусть лежит.
Отец Василий попытался привстать, но его тут же придавил к полу чей-то ботинок с окованным латунью носком.
– Тебе лежать сказали! Вот и лежи.
– Ты, Махмуд, не понял, куда попал, – продолжил давно идущий разговор кто-то, отсюда не видимый. – Мы с тобой цацкаться не будем.
Привязанный к стулу кавказец приподнял голову и посмотрел куда-то вверх совершенно отрешенным взглядом.
– Переведи ему, Исмаил, если он по-русски не понимает, – предложил тот же голос мулле.
– Он сказал, что может тебя убить, – жутко гнусаво, как видеопереводчик, но на чистом русском языке «перевел» мулла.
Отец Василий хмыкнул – Исмаил был в своем амплуа.
– Ты что, козел?! Смеешься?! – возмутился голос.
– Он понял, – кивнул Исмаил.
– Ты у меня допрыгаешься! – пригрозил голос.
– Ладно, Купон, хорош, мы не за этим пришли, – одернули его.
«Вежливые ребята, – подумал отец Василий. – Даже слушать приятно».
– Значит, так, Махмуд, я повторяю вопрос: у кого товар берешь? – постепенно наливался яростью голос Купона.
– Какой товар? – хрипло спросил Махмуд.
– Те стволы, что ты позавчера саранским пихнул! Вот какой! – взревел Купон. – Что ты целку из себя строишь?!
– Я ничего… про стволы… не знаю, – выдохнул Махмуд и закашлялся.
– Пацанам зеленым будешь баки заколачивать, – устало выдавил сквозь зубы кто-то, до сих пор молчавший. – Стволы были, и ты их скинул саранским. Конкретно – Резаному. Из рук в руки. Он тебя нам и сдал. Ты, козел, лучше колись. Мы не менты. Молчанка с нами не проходит.
– Что… ты… хочешь? – прокашлял Махмуд.
– Откуда стволы взял, мы знаем, – прошелся по комнате Купон. – Брыкаловские стволы… Говори, с кем конкретно работаешь? Кто тебе их дает?
– Кузьма, – обессиленно выдохнул Махмуд.
– Кузьменко, что ли?
– Он.
– А почему он с нами работать не хочет?
– Я не знаю, но вы к нему не суйтесь. Хуже будет.
– Не понял. Ты что – угрожаешь нам?! А, Махмуд?! Ты нам угрожаешь?!
– Нет, Купон. Я правду говору. Кузьма чужих не любит. Ты чужой.
Купон нервно заходил из угла в угол. И вдруг резко остановился.
– Ты ничего не понял, Махмуд. Это ты здесь чужой! Ты!!! Понял?! А я свой! Свой я!!! Свой!!! И это тебя здесь не будет, а я здесь буду всегда!
Купон подлетел к Махмуду, схватил за грудки и принялся трясти, высказывая что-то оскорбительное и совершенно ненужное, пока братва не оттащила его в сторону.
«О-хо-хо! – сказал про себя священник. – А дело-то серьезное! Зря я сюда попал, совсем зря! Напрасно, можно сказать, в гости пошел… Ох, Исмаилушка, ну и знакомые, блин, у тебя!» Он пошевелил руками и ничего не понял – они были совершенно свободны!
– Ладно, Купон, давай думай, что с ним делать, – напомнили откуда-то из угла. – Мочить – значит, мочить…
– Не надо… меня убивать, – закашлявшись, попросил Махмуд. – Я против вас ничего не делал.
– Ты на нашей территории работал!
– Я знаю, что с ним сделаю. – Купон остановился посреди комнаты. – Я его в область отдам, Иващенке. Он как раз из Чечни вернулся, злой как черт! Обра-адуется земляку!
«Иващенко?» – мелькнуло у отца Василия смутное воспоминание. Что-то он слышал об этом начальнике отдела УВД области.
– Не надо… Иващенке! – прокашлял Махмуд. – Не надо, брат!
– Точно. Так и сделаю. Скобцов купленный на корню, а Иващенко – мент тухлый, а теперь еще и обстрелянный. Хрен он тебя выпустит – ни за бабки, ни за как.
– Не надо, не сдавай меня, брат! – взмолился Махмуд и задергался на стуле.
– Все! Хорош! – видимо, принял окончательное решение Купон. – Лесик, Мася, грузи чеха в тачку!
– А с этими что? – ткнули отца Василия в бок окованным латунью ботинком.
– Пусть грехи замаливают! – хохотнул Купон. – Да ты не дрейфь, мулла молчать будет, как немой, иначе в подельниках паровозом пойдет! А поп и сам с Кузьменко не в ладах. Так, поп?
Отец Василий нахмурился и промолчал.
Братва отвязала бормочущего Махмуда от стула и поволокла к выходу. Исмаил дождался, когда все выйдут, и метнулся к отцу Василию.
– Как ты, Мишаня?!
– Хреново. Чем это они меня?..
– Трубой, кажется. Давай помогу.
Исмаил осторожно приподнял отца Василия и усадил на диван. Шею и затылок простреливало острой болью.
– Не знал, что у тебя такие знакомые, – хмыкнул бывший священник.
– Махмуд – мой прихожанин, – сурово сказал мулла. – Ты сам сдал бы прихожанина властям?
– Не оправдывайся. Конечно, не сдал бы. Так тебя за это Щеглов напрягал?
– Да, – кивнул Исмаил. – Ты же знаешь, Щеглов с братвой заодно. Посиди, я сейчас воды принесу, рану промоем.
Исмаил исчез, а отец Василий тяжко задумался. Теперь все стало намного яснее. Щеглов заодно с братвой, Кузьменко «работать» с ними не хочет, а платить – тем более… Нормальный конфликт интересов. А тут еще и он со своими свидетельскими показаниями против Кузьменко выперся. Понятно, что его хотели… это… замочить.
Самым паскудным во всей этой ситуации было то, что он оказался как бы по одну сторону баррикады с братвой. С самого начала, еще с того солнечного денька, когда помог кандидату в депутаты Коляну Щеглу отбиться от неведомых «бандюг». Теперь выходило так, что это скорее всего и не были бандиты – с бандитами у Щеглова все было тики-так.
– Я слышал, тебя отстранили временно, – вошел в комнату с аптечкой в руках Исмаил.
– Ох, неплохо бы, если бы временно, – вздохнул священник. – Я так чую, могут и сана лишить.
– Ничего не поделаешь, Мишаня. Если Аллах дал тебе такую судьбу, значит, такова его воля.
– Знаю, – грустно покачал головой священник и ойкнул. – Ты осторожнее там! Щиплется же!
* * *
Отец Василий еще успел обговорить с Исмаилом конфликт слобожан и бугровцев, и оба сошлись на том, что конфликт пустячный и вот именно в таком виде его и надо заморозить.
– Я с ребятами поговорю, – пообещал Исмаил. – Да и с родителями тоже. Неприятности никому не нужны. Ты, главное, со своими бугровцами еще раз потолкуй – что им, во всем Усть-Кудеяре другого места для тренировок не нашлось, кроме как напротив татарской слободы?
* * *
Вечером, за ужином, Ольга подала весьма ценную идею.
– Ты бы съездил, Мишаня, в область да зашел бы в «Губернские ведомости», где тебя пропечатали, поговорил…
– И что я им скажу?
– Объясни, как все было на самом деле. Что ты спасал человека, а выставили так, будто бить помогал. А главное, пусть скажут, как фотографа найти. Глядишь, и перед патриархией оправдаешься.
– Да не собираюсь я ни перед кем оправдываться! – вспыхнул отец Василий.
В воздухе повисла неловкая пауза. Такого напряжения между ними не было, пожалуй, никогда.
– А чем тогда жить будем? – помолчав, спросила Ольга. – И кто ты сам тогда будешь?
– Не пропадем, поди, – угрюмо отозвался отец Василий. – Уж тебя-то с Мишанькой прокормлю – не инвалид пока.
– Ты извини меня, Мишаня, если я что не так скажу, – вздохнула Ольга. – Да только мужик без любимого дела страшнее моджахеда – что бы кто вокруг него ни делал, а все будет не по нему. Я не хочу такой судьбы ни для тебя, ни для себя, ни для Мишаньки. Да и гордыня все это.
«Да, это все гордыня, – не мог не признать отец Василий. – И ничего страшного не случится, если я и впрямь съезжу завтра в "Губернские ведомости" и со смирением в сердце попробую все объяснить. Они же люди, должны понять».
* * *
На следующее утро он надел новенькую, еще ни разу не надеванную рясу и, обняв Олюшку на прощание, поехал в областной центр. Жизнь уже не казалась ему такой тяжелой, а перспективы столь безрадостными. «Они же люди, должны понять! – твердил он про себя. – Должны…» И когда отец Василий вышел из автобуса и ступил на влажный асфальт большого города, тучи над головой внезапно рассеялись и сверху брызнуло теплыми, весенними лучами солнышко. И сразу все заискрилось, заиграло жизнерадостными цветами, и даже нахохлившиеся воробьи перестали дуться на жизнь и судьбу и принялись, поначалу неуверенно, а затем все громче и громче чирикать, уверенно заявляя свои права на существование.
