Он наклонился к румпелю и повернул шлюпку против ветра, носом в море. Та медленно, с трудом послушалась руля. В ней было около двухсот литров морской воды, скопившейся в основном в кормовой части. Но все-таки шлюпка приняла нужное положение. Полузатопленная, в бушующем море, шлюпка еще слушалась руля.
— Теперь я вижу их! — крикнул с носа Маккиннон. — По правому борту, сэр.
Николсон повернулся и посмотрел через плечо. Сначала он ничего не заметил, даже ничего не услышал. Потом сразу увидел и услышал: тонкую белую линию, то исчезающую, то появляющуюся в темноте, и шум прибоя. Это, без сомнения, прибой; шум волн, разбивающихся у волнореза, совсем другой. Спасибо и на этом. Николсон снова сел за румпель.
— Хорошо, боцман, давайте!
Маккиннон ожидал этого слова. В его руках уже была цепь шлюпочного якоря. Он швырнул цепь в море, и лодка замедлила движение.
— Весла на воду!
Николсон бросил румпель и изо всех сил навалился на рулевое весло, стараясь удержать шлюпку носом в море до тех пор, пока якорь не заскребет по дну. Это было нелегко. Он не видел в темноте направления катящихся волн, ориентировался только по бьющему в лицо ветру и движению наполненной водой шлюпки. Он слышал скрежет дерева и приглушенные проклятья, когда люди пытались разъединить сцепившиеся весла, металлический лязг, когда весла вновь вставлялись в уключины.
— Дружнее, ребята! — крикнул он. — Легче, легче!
Он не надеялся, что они будут грести слаженно в такой темноте. Но до тех пор, пока они будут грести, можно будет подправлять курс шлюпки рулем. Николсон быстро взглянул через плечо. Линия прибоя находилась почти перпендикулярно к положению шлюпки. До него отчетливо доносился шум прибоя, даже против ветра. Сколько там оставалось? Пятьдесят метров? Или двести пятьдесят? Расстояние невозможно было точно определить в темноте. Он посмотрел вперед. Ветер хлестал по лицу вместе с дождем, с солеными морскими брызгами. Он ничего не мог увидеть. Ему показалось, что ветер стал сильнее. Прижав ладони ко рту рупором, он закричал:
— Как дела, Маккиннон?
— О, все просто замечательно, сэр.
Якорь уже натянул цепь в несколько морских саженей от носа. Боцман только что проткнул своим ножом канистру с соляркой, тщательно сделав эту работу: нефть не должна вытекать слишком долго. Чем больше будет нефти на поверхности моря, тем легче преодолеть линию прибоя. Он перебросил пробитую канистру через борт, чуть отпустил привязанный к канистре трос и другой конец надежно укрепил у основания мачты.
Они приняли все эти предосторожности для высадки на берег вовремя. Буруны оказались гораздо ближе двухсот пятидесяти метров. Они уже почти подошли к полосе прибоя. Тщательно, осторожно, мастерски используя рулевое весло, якорь и четырех гребцов с веслами, Николсон медленно сдавал шлюпку назад, к пенящейся полосе прибоя. Стремительно набрав скорость, шлюпка оседлала гигантскую волну. Весла оказались выше воды. Маккиннон натянул якорную цепь плавно и сильно, а волна разбилась о берег. Быстро дав команду опустить весла в воду и поправить якорную цепь, Николсон поглядел на берег. Шлюпка перевалила полосу прибоя и пошла к берегу в мерцающей пене и брызгах. Разлитую боцманом нефть сюда не донесло. Якорная цепь удержала корму перпендикулярно берегу. Пенящаяся вода обогнала шлюпку. И только когда самое худшее вроде бы осталось позади, внимательно глядевший на воду Николсон увидел там то, чего не должно было там находиться. Он хрипло закричал, предупреждая всех, но было уже слишком поздно.
Острая зазубренная скала, а возможно, острый как нож выступ кораллового рифа располосовал днище несущейся на волнах шлюпки от носа до кормы. Сильный удар тряхнул людей, заставил их отпустить то, за что они держались. Всех бросило вперед. Дернулись вперед их тела, руки, ноги. Двух-трех человек выбросило через борт в воду. Через секунду разваленная шлюпка резко наклонилась на одну сторону и перевернулась, выбросив всех в пенящийся прибой.
О следующих затем секундах в памяти не осталось ничего, кроме неясных воспоминаний калейдоскопа событий. Воспоминаний о том, как через них вновь и вновь перекатывались набегающие волны, как они глотали горькую морскую воду, как пытались встать на ноги, на покрытое галькой и подымающееся уступами дно, а их снова и снова сбивало с ног волнами и обломками шлюпки. Воспоминаний о том, как они вновь поднимались на ноги, а их в тот же миг тянули назад откатывающиеся морские волны, как они опять и опять вставали, выбираясь на берег, как падали на землю, и сердце, казалось, готово было выскочить из груди.
Николсон в общей сложности трижды выходил на берег. Первый раз — с мисс Плендерлейт, потерявшей сознание от удара о риф. Ее отбросило прямо на него, когда они перелетели через корму, и он инстинктивно прижал ее рукой к себе. Вместе они ушли на дно. Неожиданно для него вес женщины оказался почти вдвое большим, да к тому же она обеими руками вцепилась в ручки своей тяжелой парусиновой сумки. Она не отдавала сумку Николсону с таким упорством, что он счел это результатом страха и паники. Каким-то образом он все же вытащил ее на берег, все еще яростно вцепившуюся в ручку сумки. Даже не отдышавшись, он подождал уходящую волну и бросился следом в кипящее море, чтобы вынести на берег капитана. Файндхорн не хотел, чтобы ему помогали, твердил, что справится сам, но ранение и страдания последней недели лишили его всех запасов сил. Он бы утонул там, где погрузился на дно, на глубине чуть меньше метра.
Теперь в тесной группе на берегу собралось около десяти человек — сидящие, стоящие и лежащие, трудно различимые в темноте, судорожно хватающие ртом воздух, стонущие и блюющие морской водой. Николсон, еще не отдышавшись, стал торопливо проверять присутствующих, но не ушел дальше первого имени.
— Гудрун? Мисс Драчман!
Ответа не было, кроме стонов и звуков рвоты спасшихся.
— Мисс Драчман! Кто-нибудь видел мисс Драчман?.. Кто-нибудь спас Питера?
Никакого отклика.
— Ради бога, ответьте! Кто-нибудь видел малыша Питера?.. Кто-нибудь видел его?..
Но ответом ему был лишь гул прибоя и шипение уходящих волн, тащивших за собой гальку.
Николсон опустился на колени и ощупал лежавших на берегу. Среди них не было ни Питера, ни Гудрун Драчман. Он пружинисто вскочил на ноги, оттолкнул кого-то, оказавшегося на его пути, и стремительно рванулся в кипящее море, нырнул в воду и был закручен набегающей волной, но все же, как кошка, изловчился встать на ноги. Вся его усталость исчезла, словно никогда и не существовала вовсе. Он смутно заметил, что рядом с ним еще кто-то бросился в море, но не обратил на то никакого внимания.
Шесть быстрых шагов в пене прибоя, и вот что-то ударило его по коленям. Это были остатки шлюпки, терзаемые волнами прибоя. Его перевернуло, ударило плечом о киль и спиной хлопнуло о воду. Николсон задохнулся, но упорно продолжал движение, подгоняемый страхом и непонятным гневом, которого раньше никогда не испытывал. Каждый шаг вызывал у него мучительную боль в груди и ногах но он безжалостно понукал себя, словно обжигающая боль в ногах от удара обломков шлюпки и необходимость вдохнуть всей грудью чистый воздух, а не морскую пыль и брызги ему не препятствовали. Еще два шага — и он наткнулся на что-то мягкое, податливое. Он нагнулся, схватил за рубашку и поднял ее вместе с собой на поверхность.
— Гудрун!
— Джонни! О, Джонни! — Девушка прижалась к нему, и он почувствовал, как та дрожит.
— Питер! Где Питер? — настойчиво спрашивал он.
— О, Джонни! — Обычное ее самообладание пропало, и голос напоминал горестный вой. — Шлюпка ударила меня, и...
— Где Питер?! — Николсон с силой сжал ее плечи, свирепо крича и тряся девушку.
— Не знаю... Не знаю... Я... Не могу найти его!.. — Она оттолкнула его и нырнула в кипевшую вокруг пояса воду.
Николсон схватил ее, рывком поднял на ноги и повернул к себе. Рядом оказался Вэнниер, последовавший за ним в волны прибоя.
— Заберите ее на берег, Вэнниер.
— Я не пойду! Нет! — Гудрун вырывалась из рук Вэнниера, но сил ей для этого явно недоставало. — Я потеряла его!.. Я потеряла его!..
— Вы слышите меня, Вэнниер? — прозвучали как удар хлыста слова Николсона, уже повернувшегося к морю.
— Да, сэр, — пробормотал Вэнниер и стал тащить впавшую в истерику девушку к берегу через пену прибоя.
Вновь и вновь Николсон бросался в кипящую воду. Руки торопливо ощупывали покрытое галькой морское дно. Вновь и вновь он выныривал с пустыми руками. Однажды он схватил что-то на дне, но это оказалось просто пустой сумкой. Он с яростью отшвырнул ее и опять бросился в волны возле кораллового рифа, утопившего их шлюпку. Он был почти по плечи в воде, его то и дело сбивало с ног. Несколько раз пришлось хлебнуть изрядную порцию морской воды, когда волна била прямо в лицо, а он продолжал выкрикивать имя малыша снова и снова, словно какую-то безумную молитву. Он заставлял свое вымотанное тело совершать нечеловеческие усилия, движимый страхом и ужасным волнением которые мешали холодному анализу обстановки. Он даже не предполагал, что подобное беспокойство может возникнуть в душе человека. Он нырял уже две или три минуты с того времени, как перевернулась шлюпка. И сейчас он понимал даже своим смятенным сознанием, что малыш не мог прожить в этой кипящей воде дольше — он захлебнулся бы сразу. Остатки здравого смысла говорили ему об этом, но он гнал от себя подобные мысли и снова нырял, нырял, нырял... Нырял в пенящиеся волны прибоя и ощупывал покрытое галькой дно моря. И снова — ничего. И под водой, и на поверхности. Ничего. Только ветер, дождь, темнота и глухой рокот прибоя. И вдруг он услышал тонкий и высокий ясный звук, пронзающий ветер и море.
