– Москва! – протянул Суля. – Там знаешь какие бабки нужны, чтобы нормально жить?
– Бабки есть.
– Штука рублей? Ну ты, братела, насмешил!
– Сейчас я тебя немножко удивлю, – сказал Комиссар, с трудом запуская руку в карман. Было заметно, что он внезапно принял какое-то важное решение.
Впившись взглядом в золотую стрекозу, возникшую на раскрытой ладони напарника, Суля весь обратился во внимание.
Слушая рассказ Комиссара об этой драгоценной вещице, он несколько раз возбужденно вскакивал, а потом возвращался на место, украдкой приглядываясь к товарищу. Комиссар плевался чуть ли не кровью, сгустки которой долго не желали отклеиваться от его губ. И постоянно покашливал, прислушиваясъ к тому, что творится при этом у него внутри. Короче, паршиво он выглядел, хуже не придумаешь. Услышав ориентировочную стоимость стрекозы, Суля подумал, что Комиссару не мешало бы поскорее загнуться. Мучается ведь. И подняться самостоятельно с крылечка вряд ли уже сумеет.
– Ну, что скажешь?
– А? – Вопрос застал Сулю врасплох. Голова у него завертелась на плечах чуть ли не вокруг своей оси. Глядя куда угодно, только не на напарника, он предположил:
– Наврал тебе ювелир, наверное. Завысил цену раз в пять, чтобы тебе мозги запудрить.
– Может, и так, – согласился Комиссар. – А разве пятьдесят штук баксов – это мало? Свою бригаду сколотим, стволы купим, обживемся помаленьку в столице. Но условие мое такое: сначала ты берешь свой помповик и валишь ковбоя. Сам я, бля, даже руку поднять не могу. Не прощать же гаду такое?
Слова давались Комиссару со все большим трудом. Он пытался вопросительно заглянуть напарнику в глаза, но тот как раз взялся перешнуровывать свои кроссовки. Не прекращая этого занятия, Суля проворчал:
– Темноты дождаться надо.
Комиссар то ли согласно кивнул, то ли бессильно уронил голову на колени. Суля ободряюще хлопнул его по плечу. Раз, другой. Никакой реакции, если не считать мучительного стона.
Поднявшись, Суля остановился напротив Комиссара, отрубившегося на крыльце. Его голова свешивалась между расставленными ногами, как неживая. Почти раздетый, могучий, заросший густой растительностью, он походил на снежного человека, наряженного смеха ради в шорты.
Это было забавное зрелище, но Суля не улыбался. Он напряженно присматривался к напарнику, желая удостовериться в том, что тот не притворяется бесчувственным, подманивая его поближе, как лис – глупую ворону. Нет, Комиссар действительно спал. Когда Суля заставил его распрямиться и привалиться спиной к кирпичному столбику, его приоткрытая пасть начала издавать низкие клокочущие звуки, заставлявшие подрагивать ниточку слюны, свесившуюся с верхнего ряда зубов. Слюна была красноватой, а капли запекшейся крови на кафельных плитках крыльца уже сделались черными. В окружении этих безобразных клякс валялась бесценная стрекоза на золотой цепочке. Зажатый в ее лапках бриллиант источал совершенно невыносимое сияние.
Суля поднял голову, прислушиваясь к тишине, которая на самом деле оказалась сотканной из множества самых разных звуков. Где-то кто-то звал Машу или Мишу. Беззаботный смех и притворный визг, звучавшие на другом берегу ставка, были слишком далекими, чтобы обращать на них внимание. В белесом небе щебетали невидимые пичуги. Среди цветов натужно гудели шмели или пчелы, а мухи неумело пародировали их, базируясь в основном вблизи засохших плевков Комиссара. И ни одной посторонней души вокруг. Лишь на отдаленном шоссе, проглядывавшем сквозь верхушки тополей, сновали в разных направлениях автобукашки. Некоторые из них, салютуя солнцу, отбрасывали ослепительные снопы света, и тогда Суле, засмотревшемуся на них, приходилось жмуриться.
Неизвестно, сколько времени он глядел вдаль, а когда посмотрел прямо перед собой, то снова увидел щетинистую голову Комиссара. Она была совсем рядом, рукой подать.
Не выпуская ее из виду, Суля сходил к кирпичной груде, сложил стопку из семи морковных брикетов и сбросил ношу подле крыльца, едва успев выдернуть пальцы из-под навалившейся тяжести. Его взгляд, обращенный на Комиссара, был внимателен и задумчив.
Он поднял верхний кирпич и повертел его в руках, как бы взвешивая. А в следующий момент импровизированный снаряд кувыркнулся в воздухе и – тумп! – глухо врезался в беззащитный лоб Комиссара.
– А? – Приятель открыл глаза, полные боли и изумления. Возможно, ему приснилось, что он парил над землей и неожиданно врезался в телеграфный столб.
– Ага! – подтвердил Суля.
Он прицелился прямо в ссадину на лбу Комиссара, налившуюся кровавыми бисеринами, но второй кирпич угодил правее и пришелся ребром, отчего звук удара получился звонче. Клоц! И вот уже над переносицей Комиссара образовалась светлая вмятинка. Он машинально посмотрел на расколовшийся у его ног кирпич, а когда вновь поднял голову, его лицо выглядело так, словно опившийся огненной воды дикарь попытался изобразить на нем боевую paскраску. Правый висок перечеркнул почти прямой кровавый потек. А посередине физиономии, плавно огибая нос, сбегали вниз еще две алые нити, тянувшиеся к уголкам губ. Уронив нижнюю челюсть, Комиссар скорее ошарашенно, чем испуганно спросил:
– Ты что, очумел?
Суля завороженно следил за тем, как он опирается руками о крыльцо, наклоняется вперед и подбирает ноги под себя, намереваясь встать. Из раструба его шортов выкатилось волосатое яичко, похожее на хищно подрагивающего паука-птицееда. Вскрикнув от страха и отвращения, Суля занес над головой очередной снаряд, скрежеща ногтями о его шершавые грани. Это было так жутко – убивать несколько раз подряд и видеть перед coбoй упорно не желавшую умирать жертву.
– Га-ад! – взвизгнул он истерично. – Падла!
Брошенный кирпич мягко, почти беззвучно ударился о щетинистую макушку Комиссара, заставив его осесть в исходную позицию.
Под упавшим на крыльцо кирпичом сочно хрустнула кафельная плитка, а еще одну расколола голова Комиссара, завалившегося набок. Он всхлипнул и попытался прикрыть череп руками, но движения его были вялыми, как будто он греб сквозь вязкую толщу горячего сиропа.
Суля смотрел, как жизнь покидает распростертое перед ним тело, и его грудь судорожно вздымалась под взмокшей футболкой. Обращенное к нему бледное лицо в красных разводах казалось Суле самым ярким зрелищем, которое ему когда-либо видеть.
– Теперь ты у нас парень хоть куда, – пробормотал он. – Прямо кровь с молоком, как добрый молодец из сказки.
Расхохотавшись, Суля вздрогнул и поспешно прикрыл рот ладонью. Звуки, вырвавшиеся из его глотки, напоминали отрывистое карканье.
Его вывел из транса взгляд, брошенный на алый иероглиф, нарисованный кровью, которая набежала на крыльцо. Знак опасности. Сигнал действовать, и быстрее.
Затащив волоком Комиссара в дом, Суля отбросил с пола грязный коврик и обнаружил то, что имелось почти во всех дачных домах, – квадратный люк погреба. Он был сделан из толстого листа железа, но открыть его оказалось значительно легче, чем придвинуть к отверстию двухметровое тело покойника. Суле вспомнилось где-то вычитанное: мол, в момент смерти люди за счет отлетающих душ становятся на десятые доли миллиграммов легче. Враки, подумал он. Труп весит раза в два больше, чем живой человек.
Из черного проема веяло сыростью и гнилью. Не самый уютный склеп. Но покойники не выбирают. Они лишены права голоса.
Неживая голова Комиссара свесилась вниз, а потом он рухнул в темноту, наделав при этом немало шума. Суля расслышал отчетливый щелчок – как будто там, внизу, сломалась толстая сухая ветка. Ноги трупа постояли немного вертикально, и обрушились на цементный пол, сметая со стеллажей пустые банки и склянки.
Суле удалось кое-как затереть кровавые разводы на крыльце собственной футболкой. Превратившаяся в заскорузлое бурое тряпье, она полетела вниз. Крышка погреба захлопнулась. Проскрежетала ржавая задвижка. Улегся на место пыльный коврик.
А Суля вышел во двор и, слегка ошалелый, постоял на крыльце. Прошло не меньше пяти минут, прежде чем он догадался наклониться и поднять свой драгоценный трофей. А когда кулон повис на его груди, ласково погладил его пальцем и прошептал:
– Теперь мы с тобой дадим джазу, стрекозка! Ох и жизнь же впереди намечается, долбить-колотить!
* * *
Освободиться от пут самостоятельно сумел бы разве что Гудини, но для измученной Вари это оказалось непосильной задачей. От безуспешных перекатываний с ворсистого ковра на твердый пол и обратно на ее теле появились синяки и жгучие ссадины. Потные волосы слиплись, пропитавшееся слюной тряпье едва умещалось во рту.
Появление Сули не повлекло за собой перемен к лучшему, наоборот. Он не стал ходить вокруг да около, а первым делом приблизился к Варе и молча пнул ее обтянутые кожей ребра. Сдавленно вскрикнув, она закрыла глаза и мысленно поблагодарила бога. Не потому, что была мазохисткой и находила в побоях приятные стороны. Просто Суля носил на ногах кроссовки, которые легче и мягче туфель.
