– Это для раненых. Паша, забери сумку, посмотри, что там.
– Консервы и пачка махорки, – доложил помощник.
– Махорку подели на весь взвод, а консервы сдашь старшине, – сказал я. – Из-за водки, ты, Жорка, сам едва выбрался и фрицев мог на полк навести. Пошел вперед!
Когда догнали колонну, Ступак оглядел обоих трофейщиков и предупредил:
– Еще раз отстанете, прикажу расстрелять к чертовой матери.
Последующие дня три мы просто плутали. Таких групп окруженцев, как наша, в окрестностях хватало. Полицейские батальоны, полевая жандармерия и специально выделенные части прочесывали перелески, овраги, хутора – места, где могли прятаться окруженцы.
– Это не белорусские пущи, – вздыхал капитан Ступак, когда мы останавливались на дневку в каком-нибудь редком сосняке.
Приходилось соблюдать постоянную осторожность, не шататься, не выходить на открытые места. Пока нам относительно везло. Дисциплина, которая жестко поддерживалась в полку, не раз выручала нас. Кроме того, капитан, прошедший полуторамесячный путь из окружения в сорок первом году, обладал почти звериным чутьем, когда выбирал место для отдыха или прокладывал очередной участок маршрута.
В этом ему помогали Тимофей Макарович Зайцев и старшина Савелий Гречуха, с его тяжелым непонятным взглядом.
Но столкновений с немцами избегать не удавалось. Однажды мы вынуждены были остановиться на день в пойме мелкой речушки. Лесной участок был довольно густой, окружен болотистой низиной, да и времени искать что-то другое не оставалось. Начинался долгий майский день.
Буквально сразу выяснилось, что лес совсем небольшой, да еще упирается в крутой обрыв, с которого отряд могли легко заметить. Оставалось тщательно замаскироваться и прекратить всякое движение. Неподалеку располагался хуторок, а по дороге над обрывом изредка проходили немецкие грузовики.
Мы не ели уже два дня, но идти в хутор по открытой местности было слишком опасно. Все же Ступак отправил трех разведчиков, которые вскоре вернулись. При въезде в хутор располагался полицейский пост, а движение по дороге над обрывом сделалось довольно интенсивным.
Полицаи нас выследили, но сами нападать не рискнули. Видимо, связались с патрулями, или неподалеку располагалось немецкое подразделение.
Савелий Гречуха, словно чуя опасность, напросился осмотреть возможный путь отхода, а в напарники взял почему-то меня.
– У Андрея глаза острые, – лаконично пояснил он свой выбор. – А ружье Пашка посторожит.
Я шел следом за Савелием и мог лишь удивляться, как он умело ориентируется в совершенно незнакомом месте. Старшина вел меня вдоль болотистой речки среди кустов ивняка. Изредка росли огромные корявые ветлы. С правой стороны тянулась открытая холмистая степь, с левой – обрыв и дорога.
– Ну-ка глянь, что там впереди? – сказал Гречуха. – Взберись на ветлу, только высоко не лезь.
Впереди петляла узкая извилистая речка с болотистыми берегами и виднелась не просохшая до конца обширная низина, заросшая камышом. Кое-где оставалась талая вода, образующая цепь небольших озер.
Мы прошагали километра четыре, вымокли до пояса и присели покурить. У Савелия лежал на коленях карабин, я держал наготове свой ППШ с двумя десятками патронов в диске.
Мимо, громыхая на ухабах, проехала телега, на которой сидели трое полицаев. Мы растянулись среди кустов, телега прошла в сотне шагов от нас.
– Выследили они полк, – сказал Савелий. – Надо возвращаться. Боя сегодня не миновать, а уходить будем вдоль болота. Здесь хоть кусты, и машины близко не подъедут.
Так оно и случилось. Нас окружили с трех сторон, а затем ударили минометы. Взрывы мин были не настолько эффективны, как на открытой местности. Мы прятались под деревьями в наскоро вырытых окопах.
Примерно часа два выжидали, хотя уже несли потери. Для нас был важен каждый выигранный час. Чем ближе к вечеру, тем больше шансов вырваться.
Часть мин взрывалась, попадая в деревья, осколки летели сверху, доставая людей в укрытиях. Ступак дал команду прорываться. Начался бой в самых невыгодных для нас условиях. Но и оставаться дольше под таким обстрелом в лесу мы не могли, теряя все больше людей.
Немецкая пехотная рота, хорошо вооруженная, и несколько десятков полицаев попытались развернуть нас на выходе из леса. Ступак выдвинул вперед и на фланги почти все имеющиеся пулеметы, и мы перебежали открытый участок, оставив несколько десятков погибших.
Снова нырнули под прикрытие кустов и редких деревьев. Наше самозарядное ружье Симонова тащил на себе Паша Скворцов. Я действовал как обычный пехотинец, расстреливая одиночными выстрелами остатки патронов.
Стрельба шла со всех сторон, мы сблизились с немцами и полицаями вплотную. Замолчали наконец минометы, опасаясь поразить своих. В просвете между кустами мелькнула фигура в серо-голубом френче. Я выстрелил дважды, немец исчез. А у меня кончились патроны в автомате.
Оставался пистолет с запасной обоймой. Я расстрелял ее в течение нескольких минут, вставил запасную. Паша Скворцов протянул мне винтовку:
– Бери. И еще патронов, штук двадцать. Автомат утопи.
Я видел, что он едва идет под тяжестью двадцатикилограммового противотанкового ружья. Бросить его мы не могли, неизвестно с чем столкнемся впереди. Я утопил в болоте автомат и, вооружившись винтовкой, продолжал стрелять.
Нас преследовали до темноты, но болото и наши пулеметчики спасли остатки полка. Утром нас осталось всего восемьдесят человек. Под огнем погибли почти все раненые, выбрались лишь те, кто мог идти.
Мы оторвались от погони и, путая след, развернулись на юг.
На рассвете не досчитались многих. Погиб командир шестой роты Анатолий Евсеев. Казалось, он совсем недавно появился в полку – «шестимесячный», неуверенный младший лейтенант, быстро постигавший науку воевать. Он прошел свой короткий путь на войне до конца.
Погибли два взводных лейтенанта. Комиссар Малкин шел сколько мог. У него опухла простреленная рука, мелкие осколки мины угодили в спину.
Нести комиссара под сильным огнем было просто невозможно. На единственной уцелевшей повозке везли человек шесть раненых, лошадь едва тянула груз.
Маленький чернявый комиссар никогда не отличался особой смелостью, хотя последние дни воевал наравне со всеми.
– Бесполезно, – шевельнул он сухими губами. – Возьмите документы, письма. Сдаваться мне нельзя.
Он быстрым движением приставил к виску свой старый наган на шнурке и нажал на спуск.
Исчез Георгий Крупин. Никто не видел, как его убили. Скорее всего, он затаился в кустах и сдался в плен. Но вряд ли бы ему сохранили жизнь.
Слишком отчаянно прорывались мы, оставляя погибших товарищей. Но и немцы несли большие потери, после которых вряд ли кто из пленных мог рассчитывать на пощаду.
Путь к своим после того боя в болотистом урочище занял неделю. Много чего видели мы за эти дни. В одном месте наткнулись на разбитую, раздавленную гусеницами танков батарею «сорокапяток». От шести пушек остались лишь погнутые стволы и смятые куски металла. Нас удивило, что не осталось тел погибших артиллеристов.
Множество стреляных гильз говорило о том, что батарея вела долгий бой. Неподалеку стояли два сгоревших, рыжих от окалины немецких танка Т-3.
Место было глухое. Жители небольшого хуторка, расположенного неподалеку, накормили нас, дали гусиного жира и чистой холстины, чтобы смазать и перевязать раны. Рассказали, что целый день шел бой. Наши подбили четыре танка, но два, которые не сгорели, немцы утащили на тягачах с собой.
Они приказали закопать убитых красноармейцев. Крестьяне вырыли большую яму и похоронили в ней около ста человек – артиллеристов и пехотинцев. Братскую могилу приказали сровнять с землей.
– А где фрицы убитые лежат? – спросил кто-то из нас.
– Вон на площади перед сельсоветом.
Мы увидели за аккуратной березовой оградой с полсотни таких же березовых крестов с табличками и касками наверху.
– Только не ломайте их, – попросили жители. – Германцы дома пожгут и мужиков наших постреляют. Когда наступать будете, разберетесь с ними.
– Конечно, будем наступать, – подтвердил капитан Ступак.
Многое другое пришлось увидеть в степи и на дорогах, пока пробивались к своим.
Среди быстрорастущей травы застыли десятки наших сгоревших и подбитых танков. Тела погибших убирать было некому. Тянуло запахом тлена и горелого железа. Здесь мы немного пополнили запасы патронов. Кто-то переобулся, сменив раздолбанные после долгого пути ботинки.
Едва не наткнулись на колонну пленных. Несколько сот бойцов, без ремней, в распахнутых шинелях, брели по проселку под охраной десятков конвоиров. Они прошли метрах в трехстах, но, кажется, мы хорошо разглядели усталые, равнодушные ко всему лица.
– Лучше подохнуть, чем так шаркать под конвоем, – сплюнул Савелий Гречуха.
