прикрыть, а всех родственников не спрячешь, кто-то да останется. Вон и Кавторанг говорил, что его сомнения одолевают, только близкие их перевешивают. Было?
– Было, – кивнул Кавторанг. – Моя жизнь гроша ломаного не стоит, что на зоне, что здесь, а родных жаль.
– И у всех так. Вот он, хомут, из которого, как ни брыкайся, не выпрыгнешь. И он же кнут. Только он теперь в чужих руках, поэтому мы туда, куда седоку нужно, скачем. А был бы в наших – мы бы сами дорогу выбирали.
– Запрячь нас хочешь?
– Хочу. И вы хотите. И узду ту затянуть придётся сильнее, чем теперь, чтобы нас больше нынешнего хозяина боялись. Там, где он вожжи ослабит, мы в полную силу тянуть должны.
– Кто страшнее, на того и оглядываются?
– Точно так.
– По суровым законам жить предлагаешь. Раньше нас посторонние душили, а теперь мы друг друга за кадык взять должны?
– Так мы уже по другим законам живём, только нам эти законы извне навязали, а по мне, так лучше самого себя до мяса пороть, чем меня посторонние, жалеючи, стегать будут.
– Что конкретно предлагаешь?
– Еще не знаю. Но про армию, которую Кавторанг так любит, надо забыть. Банда мы. Простая банда! И жить нам придётся по своим законам. Или… или не жить.
* * *
Разговор был скользкий, когда нужно говорить о главном, но говорить так, чтобы за язык друзья-приятели не ухватили и хозяину на тебя не донесли. Это как по тонкому весеннему льду идти, а лёд, того и гляди, под тобой проломится, и ты камнем пойдёшь ко дну. Но и не говорить нельзя, так как ситуация назрела, и не сегодня-завтра всех их под белы рученьки возьмут, из высоких кресел на нары пересадят. Тут только намёками и полунамёками, от которых откреститься можно.
– Вот заключение врачей. – Берия раздал машинописные листы. – Я попросил собрать консилиум и дать объективные прогнозы относительно здоровья… пациента.
Все уткнулись в текст. Н-да… Список болезней немаленький. А какой может быть набор заболеваний у мужчины, перешагнувшего семидесятилетний рубеж, да и ведущего не самый здоровый образ жизни? Инсульт в сорок пятом году, чуть не закончившийся смертью пациента из-за хронического пятилетнего недосыпа и напряженной, по пятнадцать часов в сутки, без выходных и отпусков, работы. В сорок девятом второй инсульт, с временной потерей речи. В пятьдесят первом начались провалы в памяти. Летом пятьдесят второго года, согласно заключению академика Виноградова, осмотревшего Сталина, у пациента отмечено резкое ухудшение здоровья, в том числе прогрессирующий атеросклероз мозга, в связи с чем ему было настоятельно рекомендовано отказаться от политической деятельности и уйти на покой. Но этого не случилось…
– Прогнозы?
– Разные. При определенных обстоятельствах – чрезмерной физической или нервной нагрузке, эмоциональной встряске, ошибки в лечении, может случиться еще один инсульт. В любой момент.
Нервная нагрузка – это понятно, работа у пациента такая, что приходится каждый час оглядываться, подозревая всех и во всем, а это мало способствует душевному покою. Встряска… может случиться. А что Лаврентий имел в виду под врачебной ошибкой?
– Вот этот пункт? – отчеркнули строку в тексте.
– Ошибка – это случайная передозировка лекарств или их несовместимость. Препараты довольно сильные и при определенных обстоятельствах могут спровоцировать приступ… Сами понимаете, от этого никто не застрахован.
Все кивнули, потому что поняли…
Лечение – это всегда тень на плетень. Это тебе не яд в ухо и не табакеркой по башке, раскроившей надвое череп, просто пара лишних капель прописанного препарата или не та таблетка под язык… Разберись потом…
– Именно поэтому мы самым тщательным образом должны наблюдать за течением болезни и лечением нашего дорогого товарища Сталина, – добавил товарищ Берия, внимательно оглядывая соратников. – Предлагаю заменить часть медперсонала на более компетентных и внимательных товарищей. Надо обсудить и сообща принять новые кандидатуры.
Все слегка напряглись. «Сообща» – это значит разделить ответственность. Страхуется Лаврентий, вяжет их одним узлом.
– Более того, мне кажется, необходимо пересмотреть медицинские рекомендации в сторону более тщательного и действенного лечения. Многие препараты уже не действуют должным образом, так как организм к ним привык. Я тут советовался с фармакологами, они утверждают, что лекарства лучше чаще менять для достижения большего лечебного эффекта.
И тут все согласились. Если следовать рекомендациям врачей, то вина, случись что, ляжет на них. Правда, пациент непростой…
– Иосиф может не согласиться с заменой персонала, к которому привык.
– В этом вопросе, мне кажется, Политбюро должно проявить принципиальность, – заявил Хрущёв. – Для нас жизнь товарища Сталина очень ценна, чтобы мы могли идти у него на поводу в таких вопросах. Его жизнь принадлежит стране и народу, и мы не можем допустить…
– Да, верно, о здоровье Владимира Ильича тоже заботились товарищи по партии, направили в Горки, несмотря на его сомнения. Благодаря этому он, возможно, прожил на несколько лет дольше. Владимир Ильич понял и исполнил решение партии. Когда речь идёт о жизни нашего вождя и друга, мы не должны проявлять мягкотелость. Или мы готовы рисковать его здоровьем?
– Нет, конечно, нет! – горячо заверили все. – Народ не простит нам, если с товарищем Сталиным что-то случится!
– Может, поместить Иосифа для более серьёзного обследования в клинику или санаторий, например, в Крыму? Там мы оградим его от нервных перегрузок, обеспечим максимально щадящий режим.
– Исключено! С дачи он не уедет ни при каких обстоятельствах. Вы же знаете его отношение к себе, к делу…
– И к нам, – добавил кто-то.
– Значит, надо организовать обследование и лечение на месте, обязав врачей каждый день докладывать о состоянии его здоровья. И в случае кризиса созвать врачебный консилиум и, следуя медицинским рекомендациям, поместить пациента в стационар единогласным решением Политбюро.
– Силой?
– Если для спасения жизни вождя потребуется применить силу, мы обязаны будем это сделать. Если с ним что-то случится, нам не будет прощения. Или кто-то считает иначе?
Все снова согласно закивали.
– Да, может быть. Иосиф, как никто другой, заслужил отдых. Подлечившись, он снова сможет с утроенной силой руководить страной.
Фразы звучали как праздничные, застольные тосты – за здравие, но смысл в них на этот раз был иной, потому что говорили – за упокой.
– Теперь хочу поставить вопрос о… наших действиях при наихудшем варианте развития событий. В случае, если врачи… если медицина… окажутся бессильны.
Все напряглись. Хотя понимали, что именно ради этого вопроса они здесь собрались.
– Если случится худшее, нельзя опускать руки, как бы ни велика была горечь потери.
– Мы должны продолжить дело товарища Сталина, подхватить поднятое им и Лениным в семнадцатом году знамя революции…
– Страна не может остаться