— Кто-то просто взбесился, — сказал Воробьев, — «Маяк» передавал, что сегодня ночью на Учинском водохранилище произошла крупная бандитская разборка. Две машины взорваны, милиция насчитала более двух тысяч стреляных гильз, настоящий бой…одиннадцать трупов…
— А в каком именно месте? — спросил Голощеков. — Случайно не на спасательной станции?
— Здесь написано, что бой шел где-то в районе Пестово, на заброшенном целлюлозно-бумажном заводе. Случайно или нет взорвали емкость с остатками аммиака.
— Я это тоже слышал, правда, застал только конец сообщения. Там где-то поблизости нашли труп киллера, которого милиция разыскивала с 1994 года. Схлопотал парень три разрывных в живот…
— Сколько, ты сказал, там подобрали гильз?
— Более двух тысяч.
— Неплохо мужики порезвились, считай, израсходовали боезапас целой роты. Слушай, куда Россия катится?
— А версии какие-нибудь назывались?
— Как всегда — в интересах следствия никакой информации.
— Одиннадцать трупов и — молчок!
— Не совсем… — Воробьев, вытянув шею, к чему-то стал прислушиваться. — Кажется какой-то самолет идет на посадку…
Голощеков вышел из машины, чтобы лучше рассмотреть заходящий на ВПП лайнер.
— Нет, это, видимо, Ил-86, аэробус, ему непогода не страшна. Словно кашалот в океане…
Дождь почти прекратился и Воробьев выключил дворники.
— Может, с Вахитом поговорим прямо здесь? — спросил он.
— Сначала его немного поводим по городу. У меня такое ощущение, что мы что-то не так сделали. Ты хорошо помнишь, что мы в салоне его машины не наследили?
— Вполне возможно, что он мог использовать какую-нибудь контролку, которую мы с тобой не заметили.
— От всего не застрахуешься. Конечно, было бы значительно проще — останься Фура в живых…
— Меня больше всего в этой ситуации беспокоит здоровье Арефьева. Если бы это был другой человек, все было бы намного проще. Но сейчас не та ситуация, когда можно менять лошадей на переправе.
— Да, как ни странно, многое в нашей с тобой жизни зависит от его почки…
Над ними, совсем низко, с затихающими турбинами проплыл величественный Ту-154 и скатился за здание аэропорта.
Голощеков, только что погасивший сигарету, взял из пачки новую. Размял фильтр, но прикуривать не стал. Задумчиво смотрел на безрадостный пейзаж за окном.
Прошло минут сорок, когда из подземного перехода вышла группа людей с вещами в руках. Однако Вахитов появился совершенно с неожиданной стороны. Он подошел к своей машине и вытащил из кармана пультик, чтобы открыть центральный замок. Им хорошо было видно его красивое, с мягкими чертами лицо, на котором отчетливо проглядывала нерешительность. Он вдруг отступил от дверцы, словно от нее исходила смертельная опасность, развернулся и почти бегом направился в сторону автобусной остановки.
— Черт возьми, его явно что-то насторожило! — Воробьев положил руку на ключ зажигания.
— Возможно, у него животная интуиция.
— Интуиция обостряется у тех, кому есть, что скрывать…Нам надо его сейчас же брать за хобот и прессовать…
— Мы можем его вспугнуть. Поезжай за ним, притрись к тротуару.
Когда машина поравнялась с Вахитовым, Голощеков открыл дверцу, загородив бортинженеру дорогу.
— Владимир Петрович, садитесь, пожалуйста, в машину…И, ради Бога, не давите нам на психику.
Вахитов явно растерялся. Пока он приходил в себя, из машины вышел Голощеков и крепко взял его за руку. И, видимо, понимая, что силовое давление неминуемо, бортинженер бросил на заднее сиденье кейс и вслед за ним сам полез в «мерседес». Как только дверцы захлопнулись, Голощеков тут же их заблокировал.
— Немного отъедем в сторону и там спокойно переговорим, — тихо сказал начальник службы безопасности.
— А что, собственно, произошло? — Вахитов старался быть спокойным.
— Почему вы не сели в свою машину? — на вопрос вопросом ответил Голощеков.
— Потому что сигаретная пачка на сиденье была сдвинута…Она должна лежать на газете, на последнем слове заголовка…
— А чего вы боитесь? — спросил Воробьев. — Сели бы и поехали.
— Сел бы и взлетел на воздух? — Вахитов закурил. — В Женеве меня уже допрашивали — почему я не привез посылку?
— Именно это и будет темой нашего разговора…Кто из вашего окружения знал о том, что вы перевозите во время рейса в Швейцарию? — Голощеков говорил так, словно перед ним был не взрослый человек, а школьник.
— Знал ваш шеф, знали вы, знала ваша охрана…
— Пардон, охрана ничего не знала. Кто еще был в курсе?
— И, очевидно, знали те, кому я в Женеве эти посылки передавал. А что, собственно, случилось? Какие-нибудь неприятности?
— Мягко сказано, любезный, — Голощеков взглянул на Воробьева, как будто спрашивая — открывать бортинженеру все карты или сразу брать его на прихват? — Хорошо, я вам скажу…Машину с посылкой, в районе Редькино, расстреляли, погибли четыре наших человека и посылка, естественно, испарилась…Нам нужны какие-нибудь концы. Сразу оговорюсь, времени на длинные разговоры у нас нет.
— Это уже серьезно, — сказал Вахитов, — но при чем тут я?
— С кем вы в последнее время общались? — грубо спросил Воробьев. — Кто мог вычислить эту вашу…нелегальную деятельность?
— Надо быть последним идиотом, чтобы такими вещами с кем-то делиться…
— А почему мы вам должны верить?
— А почему вы мне не должны верить? С таким же успехом я могу иметь претензии к вам. Я всего лишь посредник и теоретически мог бы нести ответственность, если бы посылка исчезла из моих рук, — сказано было таким тоном, что они поняли — дальнейший разговор бесполезен.
— Где вы живете? — спросил Голощеков, хотя прекрасно знал, что Вахитов снимает комнату на проспекте Мира, 14.
— На проспекте Мира.
Воробьев взглянул на часы.
— Мы вас отвезем домой… Не возражаете?
Вскоре они выбрались на шоссе и устремились в сторону Кольцевой дороги. Они ехали тем же путем, каким обычно отправляли в «Домодедово» посылку. Когда подъехали к Редькино, Воробьев взглянул в зеркало — хотел подсмотреть выражение лица Вахитова. Но тот отрешенно глядел вперед и только слепой мог не заметить в его глазах нечто гораздо большее, чем тоска…
— Вадик, притормози, — попросил сидящий рядом с бортинженером Голощеков. — Вот у этих берез какая-то сволочь расстреляла наших людей… Кто за это ответит?
Вахитов не отреагировал, он подавленно молчал и тяжело затягивался сигаретой.
Своего пленника они отвезли не домой к нему, а в лесопарковую зону Лосиноостровской. На одной из многочисленных проселочных дорог они припарковались. Несколько минут в машине стояла гнетущая тишина.
Голощеков начал с того, что детально описал бортинженеру всю обстановку его жилища — где что лежит, какого цвета обои, чайник, телефон — вплоть до того, каким шампунем и кремом для бритья пользуется хозяин. И когда Вахитов осознал, что вся его жизнь стала достоянием этих людей, он не то что сник, он почувствовал себя раздавленным червем…
— Что вы от меня хотите узнать? — вопрос был не столько оригинален, сколько своевременный.
Воробьева начинал раздражать этот играющий в непорочность бортинженер. И потому, не щадя его самолюбия, сказал:
— Чтобы ты, парень, не питал больших иллюзий на наш счет, взгляни на это… — Воробьев вдавил в щеку Вахитова «вальтер». — Если это для тебя не аргумент, давай выйдем и я тебе покажу очаровательное место, где ты выроешь себе могилу…Короче, нам нужна полная информация о твоих последних днях… может, неделях — где, с кем, какие вел разговоры? Чем больше будет искренности, тем больше у тебя будет шансов вернуться назад, к своему красному в белый горошек чайнику…
Вахитов угрюмо молчал и, склонив голову, рассматривал зажатую в руках сигарету. Возможно, он думал о 30 тысячах долларов, которые хранил в маленьком сейфе у себя дома.
Заговорил Голощеков:
— Если ты будешь разыгрывать из себя немого, мы можем подумать, что имеем дело с трупом. А с трупами, ты сам знаешь, как поступают — или в яму или в крематорий…
— Только ради бога не стращайте, — вдруг ожил Вахитов. — Самолет, на котором я летаю, дважды захватывали террористы, а они покруче вас, — он вялым движением руки полез за пазуху и вытащил портмоне.
Голощеков заметил как дрожат у него пальцы. Бортинженер протянул вчетверо сложенную бумагу. Это была газетная вырезка, которую Голощеков быстро пробежал глазами.
— Послушай, Вадик, что тут написано…
«13 сентября, в ночном кафе „Пиковая дама“, произошел настоящий конфуз. Один из посетителей, будучи в изрядном подпитии, стал приставать к солистке В.Л., отличающейся от остальной публики не только хорошим голосом, но и великолепными физическими данными. Примадонна, не потерпев наглых приставаний одного из джентльменов, посетивших кафе, залепила ему публичную пощечину. Однако на этом инцидент не закончился: „обиженный“ клиент, которого в определенных кругах называют Фура, не захотел оставаться в долгу и после закрытия бара, в пять утра, изнасиловал свою обидчицу…прямо на электрооргане. Сей экстраОрганный выпад джентльмена повлек за собой не только травмирование примадонны, но и самого музыкального инструмента: орган рухнул на пол и разлетелся на составные части…Наш источник утверждает, что В.Л. не стала обращаться в милицию, а просто заплатила за порчу инструмента. Тот же источник предполагает, что Фура является одним из залетных джентльменов удачи, приехавших в столицу из провинциальных Великих Лук. По слухам, эти гастролеры занимаются весьма предосудительным промыслом и делают это под чутким руководством известного в криминальных кругах человека по кличке Полоз, который в свою очередь связан с известным в криминальных кругах авторитетом, сочувствующим российским фашистам, Расколовым… По обоим, как утверждает наш источник, уже давно плачет тюрьма, а также оперативники МУРа…»
