Водитель подвел машину к старому, обшарпанному двухэтажному зданию, и отец Василий сразу узнал это место. Когда-то, как говорят, здесь был пересыльный пункт, но это уже очень давно. Позже, совсем недолго, это помещение использовали как следственный изолятор, но после того как в районе автобусного парка отгрохали новое здание, надобность в старом практически отпала и оно пришло в запустение. Так думал, по крайней мере до последнего момента, отец Василий. Впрочем, одиноко стоящее среди пустырей и заборов каких-то полуразваленных корпусов здание и теперь выглядело совершенно пустым.
– Выводи! – скомандовал с переднего сиденья оперативник, и отец Василий напрягся. Когда-то эти слова значили для него очень и очень много.
Сидевший от него справа парень вышел в дверь и, контролируя каждое движение священника, вывел его из машины. К нему тут же присоединились второй и вышедший из-за руля третий оперативник.
«Плотно вы меня обложили, ребята! – мысленно усмехнулся отец Василий. – Словно не попа, а киллера какого-то выводите!»
Окружив священника с четырех сторон, его провели в дверь и там, уже откровенно подталкивая кулаками в спину, потащили по узкому, едва освещенному тусклыми, тщательно зарешеченными лампочками коридору. Такого антуража отец Василий не видел уже лет шесть, с самой службы.
– Сюда! – грубо распорядился тот, что шел впереди, и священник оказался еще за одной дверью, в маленькой квадратной цементной комнатушке. Стол, два стула и батарея отопления с вытертой до блеска краской в месте изгиба трубы.
«Сюда меня и прицепят», – подумал священник и не ошибся. К правой руке ему профессионально быстро пристегнули металлический браслет, подвели к батарее отопления и столь же стремительно застегнули второй браслет как раз на вытертом участке отопительного прибора.
Стоять пристегнутым за кисть было не слишком удобно, но до тех пор, пока его не обыскали и не выложили на стол все, что нашли, включая большой серебряный крест, приходилось терпеть.
– Садись! – приказал наконец один из этой четверки.
Отец Василий внимательно оглядел всех четверых, пытаясь угадать иерархию, выделил главного, того, кто скомандовал уже третий раз, и попытался сесть на привинченный к полу табурет. Даже с его ростом и длиной рук расстояние от батареи до табурета было ровно таким, чтобы сидеть на самом краю. Любой задержанный меньше его ростом, чтобы выполнить распоряжение, должен был бы изгибаться всем телом.
– Ну что, Шатунов, – подбоченясь, прошелся по кабинету оперативник. – Говорить будем или запираться?
– Конечно, говорить, начальник, – усмехнувшись, подыграл ему отец Василий. – Какие базары? – Ему было страсть как интересно, насколько далеко занесет этого щенка.
– Тогда к делу! – Оперативник потянулся и уселся за стол. Неторопливо достал пачку сигарет, отработанным щелчком выстрелил одну, поймал ее ртом и каким-то еще более залихватским движением поджег спичку и закурил. Уперся ладонями в стол, откинулся на спинку стула, пару раз качнулся туда-сюда и внезапно со стуком подался вперед, оказавшись на добрых семьдесят сантиметров ближе к священнику.
– Когда ты в последний раз видел Бухгалтера? – глядя отцу Василию прямо в глаза, жестко спросил он.
«И эти туда же! – удивился священник. – Дался же им этот Бухгалтер!» Но допрос оставался допросом, и надо было побыстрее переводить его в цивилизованное русло и побыстрее отсюда исчезать.
– Можно вопрос, начальник? – невинно поинтересовался он.
– Здесь я задаю вопросы, – капризно дернул губой оперативник.
– Вот я и хотел бы узнать, – широко улыбнулся отец Василий. – Вы, вообще-то, кто будете? А то ваш товарищ мне удостоверение хорошо показал, а вы как-то мельком. Честно говоря, я и прочитать толком не успел.
– Борзый, да? – прищурив правый глаз, пыхнул ему в лицо дымом оперативник.
– Нет, просто я так полагаю, конечная цель нашей беседы – детально составленный протокол? Я угадал?
– И что?
– Ну так давайте начнем его заполнять. Вы не против?
Оперативник долго соображал, надо ли ему обидеться или все-таки расценить это движение поповской души как жест доброй воли, и выбрал второе.
– Что ж, давай, Шатунов, по протоколу, – пошел на уступку он. – Моя фамилия Пшенкин, звать Вениамин Борисович, и я старший лейтенант. Можешь обращаться ко мне «гражданин следователь».
Отец Василий старательно запоминал, а когда дошла очередь до него, рассеянно осмотрелся по сторонам и начал:
– Шатунов Михаил Иванович, старшина запаса… – смотри-ка, а нижняя-то труба прогнила, почти и не держится в регистре… – участие в боевых операциях на территории ДРА, – ему обо мне ни слова не сказали, с нуля отдали, – орден Красной Звезды… – если регистр дернуть посильнее, не выдержит и верхняя! Точно не выдержит! – Затем учебное подразделение МВД и служба в спецназе, еще один орден Красной Звезды… – главное – не застрять здесь чересчур, а то ведь впереди еще вечерняя служба, – а с 1995-го я, как видите, пошел по духовной линии.
– Где служил? – прищурил глаз оперативник.
– И в семьдесят третьей служил, и в восемьдесят пятой…
– Это у вас там, в восемьдесят пятой, в прошлом году шестерых за организацию бандгруппы посадили?
– Не знаю, я в прошлом году там не служил, – сглотнул отец Василий и вдруг понял, что ему нестерпимо обидно оттого, с каким апломбом, каким высокомерным пренебрежением проронил свою фразу этот мальчишка, этот сопляк. И в этот самый момент он совершенно отчетливо понял, что старшему лейтенанту Пшенкину глубоко плевать и на то, где он служил, и на то, чем его наградили! И что сам он, старый дурак, попал со своей искренней верой в конечное торжество добра аки кур в ощип! – Ты, сынок, хотя бы половину бандитов задержал, сколько любой боец из восемьдесят пятой, – волнуясь и путаясь в словах, сказал отец Василий. – Ты еще в штаны писал, когда я своих боевых товарищей терять начал. Ты хоть это понимаешь? Понимаешь, я тебя спрашиваю?!
– Ты лучше, Шатунов, расскажи мне, как тебя Бухгалтер нанял, чтобы гражданина Парфенова замочить, – зло усмехнулся опер. – А про то, каким ты героем был, бабушкам своим в церкви рассказывать будешь! Если выйдешь, конечно.
– Я выйду, – серьезно пообещал ему священник.
Пшенкин засмеялся. Он смеялся долго и абсолютно искренне, а потом встал из-за стола, подошел к двери и громко крикнул:
– Мотыль! Эй, там, заснули, что ли?! Второго ведите, – а затем повернулся к отцу Василию и ехидно прищурился: – Подельник-то твой уже признался! Все, как миленький, подписал!
Отец Василий зажмурился. Он и понятия не имел, о каком таком подельнике речь, хотел возразить, но передумал и решил дождаться развития событий. В коридоре загрохотало железо дверей, послышались шаркающие шаги и невнятное мычание.
– Сюда, сказал, иди! Куда тебя понесло?! – Удар и снова: – Прямо, говорю, иди, быдло!
Отец Василий напряженно ждал. Заскрежетала дверь, и в проеме показался плотный, широкоплечий, чем-то очень знакомый мужчина. Но узнать его священник сразу не смог: все лицо было покрыто сплошной сине-багровой маской синяка. Мужчина издал невнятный звук и повалился на косяк. Стоявший сзади оперативник придержал его за ворот.
– Что, узнаешь дружка? – поинтересовался Пшенкин.
– Нет, – честно сознался священник. – Не могу признать, вроде по фигуре знаком, а кто?..
Оперативники весело гоготнули.
– Ты такой же будешь, если в несознанку станешь играть! – сказал Пшенкин. – Рубцов это, Анатолий, дружок твой закадычный! Вместе Парфена мочили, вместе вам и сидеть!
– Анатолий?! – ужаснулся отец Василий. Он просто не мог поверить, что именно с этим человеком еще недавно мирно беседовал на автостоянке.
Человек-маска неразборчиво булькнул и пустил на остатки воротника густую кровавую слюну.
– Можешь идти, Мотыль, – разрешил Пшенкин.
– А этот?
– А вон, в уголок посади для наглядности.
Мотыль грубо, силком опустил Толяна на пол и вышел. Водитель попытался встать, но бессильно завалился на бок и ударился головой о цементный пол. Отец Василий инстинктивно дернулся подбежать, помочь, но браслет наручника только холодно звякнул о трубу. Уйти дальше стула священник не мог.
– Да люди вы или нет?! – повернулся он к Пшенкину.
– Рот заткни! – жестко оборвал его опер и вдруг мерзостно так улыбнулся. – Будем и дальше в игры играть или…
– Ну, гад! – не выдержал отец Василий. – Отплатится тебе, помяни мое слово! Не на этом свете, так на том.
– Вот и договорились, – еще гнуснее усмехнулся Пшенкин. – Только покамест ему отплатилось, а скоро и тебе. Сейчас я тебя кверху жопой подвешу, платьице твое бабское задеру и через пять минут…
Отец Василий повел плечами и привстал. -…ты у меня, как миленький…
Священник шагнул к регистрам отопления и взялся за них руками.
