– Условия всегда должны быть приближены к боевым. Когда знаешь, что противник условный, – это расслабляет. Непростительно расслабляет. Никто из них, кстати, не знал, кто ты такой. Они тоже не играли, не исполняли роли, а проводили операцию по захвату, с единственным условием, что не должно прозвучать ни выстрела и объект не стоит калечить. Ты победил, они проиграли. И я сделаю соответствующие выводы относительно их профессионализма. Кое-кому придется уйти на переподготовку, а кое-кому и…
– Получить новое задание, – вздохнул Ларин. – Я угадал, Павел Игнатьевич?
– Не спеши. Хотя и понимаю, что ты засиделся без настоящего дела. Рано еще. Слышишь, как птицы поют, солнышку радуются? Ты лучше кофе хлебни. Птицам хорошо, живут, как о них в песенке поется: «Птичка божья не знает ни заботы, ни труда. Хлопотливо не свивает долговечного гнезда».
– Вы о чем это, Павел Игнатьевич? Не замечал в вас раньше такой сентиментальности. Хорошая погода подействовала? – улыбнулся Ларин, прислушиваясь к пению утренних птиц. – Соловьи, что ли?
– Эх, Андрей, темный ты в некоторых отношениях человек. На асфальте вырос. Соловьи, они только весной поют. А это уже пересмешники. Они соловьев копируют, потому как своей песни у них нет. Плагиаторы, короче. Иногда теперь и такие среди них попадаются, что, наслушавшись рингтонов с мобильных телефонов, начинают и их передразнивать. А о гнездах я не просто так вспомнил. Ты что-нибудь о жилищной программе для военных слышал?
– Не больше, чем о ней по телевизору рассказывают. А насколько часто я телевизор смотрю, вы это сами знаете.
– Так, может, я в тебе ошибся? – прищурился Дугин. – И мне другого исполнителя для нового задания поискать?
Андрей налил крепкий горячий кофе в крышечку термоса, принюхался. Странное это было сочетание: натуральный запах лесной хвои, смешанный с тропической терпкостью кофейного аромата. Но этот смикшированный запах самым лучшим образом подходил для раннего утра.
– Вам решать, Павел Игнатьевич.
Дугин еще раз глянул на часы.
– Времени у нас предостаточно. Я тебя пока немного в курс дела введу. А потом мы с тобой поедем в одно малоинтересное место, которого все стремятся избежать, но потом все равно туда попадают.
– Интригуете?
– Никакой интриги нет, Андрей. Просто есть у меня подозрение, что в очередной раз намечается масштабный раздербан бюджетных средств, на этот раз выделенных на строительство жилья для военнослужащих.
Ларин сидел на пеньке, неторопливо попивал кофе. А Дугин не спеша говорил. Кое о чем Андрей уже знал, о многом догадывался. Но кое-что прозвучало для него и впервые.
– Я думал, хоть в армии порядка побольше, – вздохнул Ларин, – а оказывается, такой же бардак, как и повсюду.
– Повсюду, где есть большие деньги, появляется и коррупция, Андрей. Закон человеческой природы такой. Вот мы сидим с тобой сейчас в леске, чисто тут, аккуратно, воздух свежий, птицы поют, неподалеку ручей журчит… Райское место. А все почему? Потому что к нему человеческая рука не притрагивалась. Все само собой получилось, выросло, зацвело, запело. Только красота эта первозданная временна. Место-то козырное – тридцать километров от Кольцевой. Не удивлюсь, если на него уже кто-то глаз положил. На каких-нибудь планах вычерчивается его застройка. Поделят лес на участки, обнесут забором – и вырастут тут особняки. Государству за землю копейки, чиновники получить свои взятки возможности не упустят. Да, что это я тут о грустном? Давай наслаждаться, пока есть возможность, – и Дугин, прикрыв глаза, стал слушать пение птиц.
Ларин сидел и сосновой палочкой разгребал на земле опавшие иголки, обдумывая услышанное от Павла Игнатьевича…
* * *
Дугин свернул с трассы и остановил машину на просторной и почти пустой стоянке перед железобетонными воротами недавно открытого Северо-восточного кладбища. Наконец-то Ларин понял, зачем на заднем сиденье лежал букет цветов, завернутый в шелестящий узорчатый целлофан. Не на свадьбу и не на день рождения направлялись.
– Приехали, – сказал Павел Игнатьевич, беря букет белых калл.
Андрей посчитал бестактным интересоваться, к кому Дугин приехал, кому предназначен букет. Раз руководитель тайной организации по борьбе с коррупцией в высших эшелонах власти решил взять его, Ларина, в спутники на кладбище, то в этом есть какой-то смысл.
Новые железобетонные ворота выглядели внушительно: мощная арка, увенчанная двумя скульптурами скорбящих женщин и православным позолоченным крестом. Дугин шел, торжественно держа в руках букет, и по тому, как он осматривался, было понятно, что попал на недавно открывшееся кладбище впервые. Увиденное впечатляло и Ларина. Огромное пространство, на котором могло разместиться с два десятка футбольных полей, огораживал бетонный забор. Проложенные под линейку дорожки и проезды разделяли кладбище на квадраты. Повсюду виднелись указатели с цифрами секторов. Посреди поля высилась изящная часовня для отпевания усопших. А вот могил было совсем мало – на кладбище только-только начинали хоронить. Всего лишь в одном секторе, расположенном у самых ворот, виднелись монументальные надгробия. В других же, еще до конца не занятых, торчали лакированные деревянные кресты, краснели глиняные могильные холмики, зеленели пластиковой хвоей и пестрели бумажными цветами венки.
– Нам сюда, – сверившись с указателем сектора, проговорил Дугин и сошел с асфальтированного проезда.
Под ногами зачавкала раскисшая от недавних дождей жирная глина.
– Да уж, в такой земле не каждый согласится лежать, – проговорил Андрей.
– У покойников согласия редко спрашивают, – ухмыльнулся Дугин. – Да и зачем под кладбище хорошую песчаную землю отводить? Мне лично все равно, что с моим телом после смерти случится: песок ли желтенький, глина, или сожгут его в пепел да развеют по ветру. Главное, чтобы живым поменьше хлопот своим уходом доставить.
Дугин миновал ряд недавних могил, присматриваясь к фотографическим портретам в траурных рамках, словно выбирал, где остановиться.
– Ну, вот мы и на месте, – Павел Игнатьевич стоял возле могилы с немного запыленными венками.
Ларин смотрел на фотографию какой-то бабушки в клетчатом платке. Ее имя, фамилия и годы жизни абсолютно ничего ему не говорили. Ну, прожил человек почти девяносто лет, наверняка всякого повидала на своем веку старая женщина. Но он-то, Андрей, здесь при чем? Почему оказался в одной компании с Дугиным у ее могилы?
Павел Игнатьевич положил цветы на могильный холмик, скомканной газетой протер некрашеную деревянную лавочку и предложил:
– Садись, Андрей.
– Вы ее знали? – спросил Ларин, присаживаясь.
– Никогда в жизни не пересекались. Хотя, наверное, старушка была неплохим человеком. Взгляд-то у нее на фотографии добрый. Или специалист в «Фотошопе» постарался? Надеюсь, Ольга Петровна не в обиде на то, что мы, абсолютно незнакомые ей люди, пришли на место ее упокоения и даже цветы принесли.
– Ничего не понимаю, – честно признался Ларин, осматриваясь по сторонам.
Народу на кладбище было совсем немного – с десяток человек. Кто-то наводил порядок на могиле, кто-то вместе с представителем администрации кладбища осматривал предложенный участок.
– На могилу не смотри. Просто здесь лавочка стоит, – подсказал Дугин. – Думай, Андрей, думай.
Подсказка дала пищу для размышлений. Теперь Ларин уже другими глазами вглядывался в ряды могил. Наконец его взгляд зацепился и остановился на свежевыкопанной яме неподалеку. Место наверняка было подготовлено для сегодняшних похорон. Возле ямы лежали дощатые щиты, чтобы участники погребальной процессии не испачкали обувь раскисшей глиной. В куче комковатой земли торчали две лопаты с отполированными от частого употребления черенками. Место на лавочке, где расположились Дугин и Ларин, идеально годилось для наблюдения. А время было уже обеденное – самое подходящее для того, чтобы появилась похоронная процессия.
Дугин расстегнул нагрудный карман куртки и извлек из него плоскую фляжку из нержавейки.
– Это так, для маскировки. Пусто там, – пояснил Павел Игнатьевич. – За рулем я никогда не пью. А ты козырек своей бейсболки пониже опусти, тебе сильно светиться не стоит, – произнес он, когда в воротах кладбища показался угловатый «пазик» с военными номерами.
Следом за ним уже втягивался небольшой военный духовой оркестр. Трубы поблескивали на солнце. Кладбищенский воздух завибрировал от звуков военного марша. За оркестрантами медленно двигалась вереница черных машин и почетный караул с автоматами.
– Не ниже полковника хоронят, – определил Ларин. – Почетный караул с салютом только от этого звания и положен.
– Правильно, Андрей, мыслишь. Именно полковника. И фамилия его – Павлов. О нем я тебе уже рассказывал. Обидно получилось. Он уже почти все документы собрал. Я не сомневаюсь, что его убили намеренно и никакого несчастного случая не было. Был бы он жив, я тебя не потревожил бы. Мои люди к нему давно присматривались. Через месяц, второй я собирался предложить ему вступить в нашу организацию. Но нас опередили. Абсолютно все собранное им бесследно исчезло, и рассказать он уже ничего не сможет. А человеком Павлов был осторожным, никого в свои тайны не посвящал.
