– Господа, я не только адвокат, но и гражданин России. Мне кажется, что своим решением бездарные помощники просто подставили нашего президента. Мой клиент – законопослушный гражданин, он остался в стране, хотя его предупреждали и пугали – уезжай. Он верит в справедливость закона. Но другие люди его уровня... они пришли из своеобразных структур, – Логвинов красноречиво покосился на тюремные стены, – из структур, где верят не в силу закона, а в закон силы. И кто знает, к чему приведет эта вера страну.
Сказав это, адвокат картинно прикрыл глаза ладонью и взбежал на крыльцо. Ему удалось даже сорвать жиденькие аплодисменты видавших виды журналюг.
Стальная дверь закрылась, обрезав утихающие хлопки. Саркастическая экранная улыбка тут же исчезла с губ Логвинова, его лицо приобрело обычное деловое выражение.
* * *
Адвокат выложил в окошко мобильный телефон:
– Беспокоить не будет, я его выключил.
– Вещества, предметы... Ничего запрещенного не проносите? – бесстрастно поинтересовался офицер тюремной охраны.
– Молодой человек, я не первый раз пересекаю порог этого заведения, – адвокат раскрыл кейс, пролистал пальцами бумаги. – А теперь насчет запрещенных веществ и предметов, о которых вы упомянули. Учтите, у меня наглухо зашиты карманы в пиджаке, брюках и даже нагрудный в рубашке. Так что никакого компромата мне по дороге подбросить не удастся. Ни патрона, ни пакетика героина.
Взгляд тюремного офицера на мгновение очеловечился, в нем даже промелькнула обида.
– Я не имел в виду именно вас, – процедил адвокат, принимая расписку. – В моей практике всякое случалось.
Просторный кабинет для бесед адвоката с подзащитным выглядел достаточно стильно, со свежим ремонтом по типу «евро». Логвинов, однако, предпочел бы оказаться в одном из старых, обветшавших, не подвергшихся модным веяниям. Пусть там и повернуться негде, и плесень покрывает потолок, но вести конфиденциальный разговор сподручнее. А тут... Логвинов обвел взглядом зашитый пластиковой рейкой потолок, утопленные в нем светильники, навесные панели стен.
«За всем этим легко спрятать студию звукозаписи и с десяток телекамер. Вот хотя бы этот погасший галогенный фонарь – чем не панорамный объектив?» – подумал он, расстегнул и положил на стол наручные часы.
Охрана ввела олигарха. Холезин выглядел свежо, бодро, сел так, словно перед ним за казенным столом расположился не адвокат в единственном числе, а собрание директоров всех филиалов его финансово-сырьевой империи «Лукос».
– Аркадий Михайлович, рад вас видеть, – Логвинов хорошо помнил, что Холезин практически никогда и ни с кем не здоровался за руку, а потому даже не расцепил пальцев.
– Я тоже. Как мои дела? – Олигарх снял очки в тонкой оправе, и от этого сразу перестал быть похожим на рассеянного интеллигента-гуманитария, колючий взгляд нехорошо царапнул душу Логвинова.
«Он слишком молод, чтобы смириться со случившимся, – подумал адвокат. – А придется. Высоко взлетел – больно падать».
– Не ваши, а наши дела, – виртуозно поправил Логвинов и поддернул манжеты. – Я просчитывал и такой – худший вариант развития событий, а потому заранее подготовил стратегию нашей обороны. Я выстрою ее на выявлении процессуальных нарушений во время ведения следствия. Вот, у меня уже кое что есть, – крышка кейса блеснула и отворилась. – Впоследствии их наберется очень много. Сами знаете, последние десятилетия наше правосудие не слишком обременяло себя соблюдением процессуальных норм. Будем подавать жалобы, процесс затянется, потом пойдут апелляции...В результате если не «оправдательный», то «за недоказанностью» гарантирую.
Адвокат умолк, так как Холезин его не слушал, а смотрел в одну точку и беззвучно шевелил губами.
– Вы хотите возразить мне? – осторожно проговорил Логвинов.
– Вы были в администрации?
– Да, встречался. Мы беседовали долго, но, к сожалению, их позиция неизменна. Мы договорились о еще одной встрече. Поэтому и не начал с этого разговор. Возможно...
– Если не удалось сразу, значит, и потом не удастся, – мрачно перебил олигарх. – Я по бизнесу знаю этот неписаный закон. Дмитрий Антонович, воспроизведите слово в слово, что вам сказали в Кремле.
– «Небольшой условный срок – в обмен на правильное поведение с его стороны. Но пока посидеть придется», – без запинки выдал цитату адвокат.
Холезин криво улыбнулся:
– Отдать им все, что у меня есть? И только потом они выпустят меня на волю!
– Почему вы говорите «все»? – искренне удивился адвокат. – Вы грамотно и вовремя подключили американских акционеров, уже на днях появится решение их окружного суда. Теперь заграничные активы никто не посмеет тронуть. Речь идет только о российской нефтедобыче, вот с ней придется расстаться.
– Отдать – значит признать поражение, – глаза Холезина сузились. – В свои годы я не собираюсь становиться пенсионером. Мой бизнес – это моя жизнь. Скажите честно – у меня есть шансы сохранить то, что принадлежит мне в России?
– При нынешней власти – нет ни единого! – без раздумий ответил адвокат, приложив руку к сердцу.
– При нынешней... – задумчиво проговорил Холезин, и его глаза недобро сверкнули.
– Вы же один из умнейших людей в мире. Величайший реалист. Да, вы сами и другие люди вашего круга создали сегодняшнюю власть. Но это не значит, что она будет подчиняться вам во всем и всегда. Наоборот, власть набирает силу, и тогда закономерно начинает уничтожать тех, кому обязана. Власть стремится к самодостаточности. Зачем ей посредники? Те, кто это понял, или за границей, или подыгрывают Кремлю. Осталось и вам сделать выбор. Извините, но иначе нельзя. Закон жизни... или джунглей, как хотите называйте, но это закон. Нужен разумный компромисс...
Логвинов говорил и чувствовал, что его слова улетают в пустоту. Холезин смотрел мимо и нервно крутил в руках дешевую шариковую ручку.
– Я должен получить от вас указания, знать, как вести переговоры в дальнейшем, – помолвил адвокат.
– Проблема не в деньгах, не в имуществе, дело в принципах. Дмитрий Антонович, я обещаю еще раз обо всем этом подумать, можете так и передать им.
И это «им» прозвучало достаточно презрительно. Раньше олигарх себе таких интонаций по отношению к власти не позволял даже в узком кругу. Холезин, прикрыв ладонью край листа, написал несколько слов, тут же сложил бумагу и придвинул ее к адвокату, взгляд его говорил: «Посмотрите не сейчас – потом, но это очень важно».
За спиной у Логвинова уже остались недоумение от встречи, тюремные коридоры, выкрашенная синей краской стальная дверь, назойливые журналисты. Его пучеглазый «Мерседес» замер у светофора среди остановившегося потока машин на Ленинградском проспекте. Адвокат неторопливо развернул написанное Холезиным, пробежался взглядом. Ему часто приходилось по просьбе подзащитных передавать на волю короткие послания, но сегодняшнее было самым коротким в практике адвоката: электронный адрес на общедоступном «почтовике» и одно-единственное слово «да».
* * *
Мелодичная трель вкрадчиво прервала сон Тамары Белкиной. Ведущая еженедельной аналитической передачи «Резонанс» государственного телеканала тут же открыла глаза. Белоснежный, идеально ровный потолок простирался над ней. Трель повторилась.
– Будильник, – проворчала ведущая, сразу же вспомнив, где находится, и села на кровати.
Одеяло, сбитое ногами в валик, топорщилось у самой спинки кровати. Будильник, как оказалось, был ни при чем, он мирно подмигивал хозяйке жидкокристаллическим экраном, напоминая, что до его утренней трели остается еще пятнадцать минут.
Белкина сняла трубку телефона прежде, чем тот в третий раз напомнил о своем существовании.
– Тамара Викентьевна, доброе утро, – прошуршал в наушнике спокойный державный голос помощника президента, сразу же вспомнились вчерашний день, море и катер, на котором отрабатывали точки съемки для предстоящей рыбалки президента.
– Доброе, – даже после сна и выпитого вчера вина голос телеведущей звучал ровно и бодро.
– Напоминаю, что утренняя пробежка президента состоится по графику. План съемок утвержден. Сбор группы на крыльце гостевого дома через полтора часа.
– Я в курсе, помню.
– Извините за ранний звонок, но у нас так заведено. Плотный график. Еще раз доброе утро и до встречи, – трубку повесили прежде, чем Белкина успела ответить.
– Уроды, – пробурчала она, опуская босые ноги на прохладный паркет.
Тамара ненавидела, когда ее будили насильно. Годы работы на телевидении создали в ее организме биологический безотказный будильник. Он никогда не давал сбоя. В любом состоянии, в любую погоду Белкина просыпалась в положенное время. Внутренние часы были способны работать и как таймер с обратным отсчетом – сидя «в кадре», ведущая могла с точностью до пяти секунд сказать, сколько времени прямого эфира уже прошло и сколько осталось до конца передачи. Электронный будильник, который она всегда возила с собой в командировки, был лишь подстраховкой «на случай».
