судя, иностранец был главным. Настаивающий на чём-то «айдаровец» вдруг прервал разговор и обратился к одному из конвоиров:
— Поясни господам, как было дело.
Тот напрягся, но докладывать стал чётко:
— Согласно рапортам членов подразделения, взявшего этих людей в плен, они попытались прорваться в наш тыл в составе диверсионно-разведывательной группы сепаратистов. В неё входило семь человек, все из состава казачьей банды Сонного, согласно собранным на поле боя документам, а также трое россиян. В результате боестолкновения четверо нападавших были ликвидированы, трое россиян взяты в плен, разоружены и находятся перед вами. С нашей стороны потери — один убитый и двое раненых.
Ложь была настолько чудовищна, что Александр онемел. Но не растерялся Зайцев:
— Врёт он! Мы писатели, ни на кого не нап…
Удар прервал его речь.
— К сожалению для вас, в наших руках документы и оружие убитых бандитов, — с явственным удовольствием произнёс «айдаровец» с хвостиком. — По ним видно, что боевики принадлежали к так называемому «полку» атамана Сонного. То, что вы писатели, не освобождает вас от ответственности за вооружённое нападение на украинских солдат на украинской земле с убийством одного из них. Вашу участь может облегчить только чистосердечное признание и покаяние.
Поляк бубнил на заднем фоне, переводя разговор для старшего иностранца.
— Не в чем нам признаваться, — угрюмо бросил Александр. — Ни в каких прорывах мы не участвовали. Ехали в сопровождении каза…
Удар прикладом по спине заставил и его замолчать. По инерции он сделал два шага, затем отступил на шаг назад.
— Во всём признаетесь, — веско проговорил «айдаровец». — Будете рассказывать во всех подробностях и даже с художественными деталями, раз вы писатели…
И он повернулся к иностранцу, возобновив неслышную беседу.
Так… Вырисовался их замысел. Собираются показывать на пресс-конференциях российских литераторов, обезумевших от своей украинофобии настолько, что вместе с сепаратистами напали на украинских солдат.
Но при чём тут тогда иностранцы? Зачем их к этим-то привезли, то ли инструкторам, то ли наёмникам? Логичнее было в Киев везти! Или куда тут таких полезных для пропаганды пленных возят…
За столом между тем стали говорить чуточку громче, и благодаря тому не сделанному назад шагу Александр начал разбирать отдельные слова. Разговор, судя по всему, выходил для «айдаровца» разочаровывающий. Лицо того всё больше мрачнело.
— No… — доносилось до Молчанова гнусаво-американское. — …don’t need… civilians… reason… bucks… too much… [1]
Да он что, продать нас, что ли, хочет? Ну, дела-а!
Видимо, узрев по изменившемуся лицу Александра, что он нечто уловил, боевик рявкнул на конвоиров, приказав вывести задержанных из помещения. Те с удовольствием напялили им мешки на головы и пинками выгнали пленников.
Ну дела… Их, значит, завезли в лагерь наёмников или сразу к иностранным кураторам. И пытались продать. Украинский нацист иначе не умеет. Разве что самый идейный?
Но на кой чёрт они иностранцам? Те своего пребывания тут не выпячивают. Не вылезут же они на прессу с пленными русскими писателями?
Бред… Стоп!
Наёмники наверняка догадались, что засветились перед русскими. Значит?
Значит, живыми нас отсюда не выпустят…
Он снова покатал эту мысль в мозгах. Ничего особенного при этом не испытал, видать, и вправду уже свыкся.
Допустим и другой вариант: их рассчитывают сломить так, что об иностранных наёмниках на укропской стороне они уже не заикнутся.
* * *
Свой «законный» удар по рёбрам Александр получил при посадке в машину. Видать, тот «айдаровец» с хвостиком вышел из штаба наёмников не в лучшем настроении. Не удалось торгануть.
— Ладно, давайте этих к нам, на пансионат. Там поговорим с ними, поучим, как правильно отвечать надо…
— Может, в Половинкино? — заикнулся один из конвоиров. — Там это, подвал надёжнее. Опять же — штаб…
— Завтра отвезём, — отрезал вожак. — То наше дело, чуешь? А в штабе жадных дюже много. Наложат лапу на наш товар, и тю-тю. А я сам на них заработать хочу.
Хм, усмехнулся про себя Александр, предположение о торговле оказалось верным. Как бы теперь не захотели продать их на органы, коли живыми не удалось. Было такое, находили на освобождённых от карателей территориях трупы с вырезанными органами.
Нет, лично он староват уже для подобной роли. Да с его-то профессией от печени слёзы небось остались…
«Хвостатый», впрочем, уже разъяснял своему бойцу:
— Ладно, не удалось втюхать западникам, — завтра их в Киев загоню. Там немало хлопцев, кому свеженькие москали нужны, хоть сто раз писатели. Ещё и лучше: боевики сепарские надоели всем, а тут живые кацапские писатели, в нападении на нас взяты. И не хрен их в штаб вести. Там эсбэушники стукнут своим — и заберут наш товар бесплатно. Понял?
— А ты тут уши не распускай, — Александр почувствовал удар по загривку. — Для того и говорю при вас тоже, чтобы знали свою роль на будущее. Жить хотите — по-моему делать будете. Что велю. А хотя вам и делать ничего не надо, просто подтверждать будете, что вас спросят. Тогда целенькие и даже здоровенькие в Киев поедете.
А будете выделываться да ломаться — так мы вам на все ваши ломаки своими ответим. Только для вас это больно получится. Очень. За каждый отказ сотрудничать по кости ломать будем. А потом всё равно в Киев продадим. Для камеры неважно, что у вас рёбра и ноги переломаны. Усадят вас в кресла и улыбаться ещё заставят. А потом — хоть на инвалидном выкатят.
Да, это было, пожалуй, пострашнее того, уже преодолённого страха смерти. Страх позора.
Пожалуй, хорошо даже, что на голове мешок. Не досталось карателю нацистскому испытать торжества, не увидел он отчаяния на лице «москаля»…
— Про нас знают, — справился с собою Александр. — Куда поехали… Узнают, как всё было…
Ещё удар.
— Вот умеешь же ты, дядя, настроение портить, — почти безмятежно произнёс айдаровец. — Ты сейчас по краешку самому жизни идёшь, а мне возражаешь. Счастье твоё, что добрый я, потому что всё равно на вас заработаю. А что узнают — так это ж потом будет. Когда вы уже своё отработаете на мой бизнес. Ну, на наш с хлопцами, — поправился он, чтобы не терять бандитского авторитета в глазах своих подельников.
— Та пускай сто раз узнают, что как было, — продолжил он лениво. — Важно одно: признание ваше в нужный момент. А через месяц-другой кто вас вспомнит с вашими опровержениями? Ты тут не один такой весь из себя журналист. Я тоже профессионал в этом деле. Хоть и не из Москвы вашей поганой, но целой газетой в Луганске руководил. Пока вы тут, русня проклятая, не начали в свою «русскую весну» играть. Так
