class="p1">– Нет, это наш катер, фелюга обычная рыбацкая. Просто на ней установлены мощные двигатели и кое-какое оборудование. А торпеда именовалась по документам и в формуляре как изделие № 28.
– Кто капитан вашего «Катрана»? Сколько человек экипажа? Кто из сотрудников был на борту катера?
Шелестов задавал вопросы, выстраивая в голове схему из имен и фамилий. Кто имел отношение, кто знал, кто был с изделием до последнего. Искать придется всех. К сожалению, оперативники не смогли найти всех сотрудников, выбравшихся из Новороссийска накануне оккупации города фашистами. Кто-то не доехал и пропал без вести, кто-то погиб под бомбами. А может, кто-то вообще не смог выехать? Но самое главное – где катер? Может, капитан увел его на юг, к Геленджику? А может, не успел и спрятал катер и изделие в лиманах?
Борис Коган устало потер руками лицо. Было два часа ночи, уже выпито несколько чашек кофе и выкурено неисчислимое количество папирос, отчего во рту неимоверно горчило. Лейтенант госбезопасности Лосев старательно исписывал очередной лист бумаги. И никуда от этой старательности было не деться. Если бы оперативник, курировавший в Новороссийске Научно-исследовательский центр гидромеханики, был и раньше таким же старательным, многих бед удалось бы избежать. Хорошо хоть начальство на Лосева не вешало «всех собак». Недалекий, в прошлом деревенский парень, который по разнарядке пришел в органы, тянет свою лямку не спеша, старательно и в меру своей дисциплинированности. Но ни на шаг в сторону и без всякой инициативы.
– Хорошо, – просмотрев еще один исписанный лист, Коган взглянул на лейтенанта. – «Подозрений не вызывал», «не замечен ни в чем предосудительном», «лояльность к власти». Но все же мне хотелось бы без письменных отчетов услышать от вас мнение, почему застрелился Белохвостов? Он неврастеник, трусливый человек, он так испугался ответственности, что его посадят?
– Я не знаю, Борис Михайлович, – честно ответил Лосев. – Чужая душа – потемки!
– За честный ответ спасибо. Еще не хватало, чтобы вы выдумывали причины. А насчет чужой души это вы зря. Это часть вашей работы – знать, что за душой у тех людей, кто занят такой важной работой и связан с государственной тайной.
– Я всех проверял, – недоуменно возразил лейтенант. – Что положено, я делал: запросы оформлял, анкеты отправлял. А в остальном… я же не доктор! Морально никто не разлагался, все вели приличный образ жизни.
– Ну, ясно, – со вздохом ответил Коган. – Не психолог и не психиатр. И все же, Аркадий Сергеевич, давайте думать и соображать о возможных причинах самоубийства. Насколько я понял, Белохвостов был вдовец?
– У него жена умерла давно. Еще до меня. И сам Белохвостов в центре еще не работал тогда. Где-то лет восемь назад, кажется, умерла. Женщины у него вроде бы не было. Коллектив небольшой. Если бы с кем закрутил, я бы знал.
– Это если в коллективе. А если за пределами учреждения у него с кем-то были отношения? Не знаете? Ладно.
– У него в Новороссийске живет брат жены. В личном деле есть сведения. Белохвостов указал, что поддерживает с ним отношения. – Лосев полистал личное дело ученого и показал пальцем на соответствующую строку.
– Это уже интересно, – согласился Коган, переписывая данные родственника. – И теперь последний вопрос: кто был свидетелем самоубийства Белохвостова? Кто находился в этот момент в соседних помещениях? Ведь лаборатория фактически на тот момент была эвакуирована?
– Я не знаю, – смутился лейтенант. – Я уехал со второй партией, когда отправляли секретный архив. Меня в здании… и в Новороссийске не было тогда.
– Сколько сотрудников НКВД сопровождало архив? – Коган с интересом посмотрел на Лосева.
– Не знаю, наверное, несколько человек. Я сдал архив под охрану и…
– …и уехали тоже, – кивнул Борис Михайлович. – Вопросов больше не имею.
Коган шел по улице под моросящим дождем, подняв воротник плаща. Он снова и снова пытался уложить в голове то, что услышал, и сделать выводы. На основании этого им с Шелестовым придется планировать операцию на оккупированной врагом территории. А данных почти нет. Почему? Да потому что курирующий научный центр сотрудник НКВД постарался поскорее убраться из города под видом сопровождения секретного груза, который прекрасно перевезли бы и без него. И охрана была выделена. Один струсил и застрелился, другой струсил и сбежал. А третий понадеялся на этих двоих, на выполнение ими своих должностных обязанностей и сидит теперь в камере, и его мордуют на допросах, пытаясь выбить подтверждение связи с немецкой разведкой. Или английской. Теперь Горобецкому уже все равно, в чем его обвиняют. Если мы найдем эту торпеду, то можем спасти профессора. Доказать, что его вины в потере секретного образца нет. Ну хоть срок поменьше дадут и допрашивать с пристрастием перестанут.
Итак, катер находился на испытаниях торпеды. С испытаниями торопили, потому что изделие очень нужно армии. Наверняка был приказ, обязательно письменный, в котором требовалось, несмотря ни на какие трудности, продолжить исследования. И люди рисковали, проводя испытания в прифронтовой полосе. Ясно, что переводить лабораторию куда-то – это обязательное прекращение ее работы, остановка проекта. Побоялись отдать такой приказ. И на юг переправить институт побоялись, а вдруг фашисты прорвутся вдоль Кавказского хребта до самой Абхазии? А потом началось наступление. Катер стал возвращаться, и что-то с ним случилось. При такой логике событий все выглядит просто, и нет никаких следов вражеского вмешательства. Следов вообще пока нет. А они нужны, их придется отыскать, чтобы найти то место, где пропал катер. Или погиб, или захвачен врагом, или просто спрятан в лиманах…
Майор Штанге остановился возле закопченного ведра, стоявшего посреди кабинета. Здесь недавно жгли документы, много бумаг. А вот и железный пруток-кочерга, который валяется на грязном паркете, он лишает всякой надежды понять, что же здесь жгли.
Майор присел на корточки и осторожно сунул руку в ведро. При определенной сноровке можно было попробовать прочитать, что написано на сгоревших клочках.
– Вы что-то нашли, господин майор? – спросил заглянувший в комнату обер-лейтенант Дейс.
– Пока не знаю, – задумчиво ответил Штанге, разглядывая ведро. – Вы знаете, что это за кабинет? Это кабинет начальника секретной лаборатории.
– Почему секретной? – легкомысленно спросил Дейс. – Я не вижу в помещении никаких мер предосторожности – больших сейфов и решеток на окнах.
– Это Россия, обер-лейтенант, – хмыкнул майор. – Поверьте офицеру абвера. Здесь уповают не на решетки и надежные замки. Здесь привыкли доверять сторожу. Есть такая профессия у русских. Сторож, охранник, часовой, но из гражданских. Он не спит, обходит помещения и поднимает тревогу, если видит опасность.
– Нерационально. А что тут может быть секретного?
– Что может быть секретного? Советская база черноморского флота, Научный центр гидродинамики,
