Одет в тонкий черный свитер и спортивные темно-синие брюки. По выражению лица довольно трудно определить степень его болезни, если таковая, конечно, имела место.
Но Крымов рассказывал, что некрофилы – с виду обычные люди, у которых «по два глаза, по два уха»… Крымов… Увидит ли она его когда-нибудь? А ее рыжий некрофил действительно был похож на обычного семейного мужчину с добрым открытым лицом. Но как обманчива бывает внешность! Нет, она не должна расслабляться.
Скорее всего ему и самому-то не хочется ее насиловать грязную, со слипшимися волосами, пахнущую крысами и плесенью…
– На войне как на войне – прошу! – Миша, улыбаясь, предложил Юле забраться в корыто. – Я могу, конечно, уйти, но ты, маленькая, просто упадешь. Можешь оставаться в трусиках, но я думаю, что они тебе сейчас ни к чему. Представь, что я твой отец или брат, с которым ты вляпалась в какую-нибудь историю, и вам теперь надо, находясь в тесном пространстве, привести себя в порядок. К черту условности! Снимай твою одежонку, если эти клочки кружев вообще можно назвать одеждой, и полезай в воду. Обещаю тебе, что не собираюсь тебя насиловать. К тому же такие худенькие девочки не в моем вкусе. А если учесть к тому же, что ты неделю питалась одним чаем и лекарствами, то…
Но она уже не слышала его. Выскользнув из-под одеяла, она одним движением сняла с себя крохотные трусики и голышом опустилась в горячую воду. Ее вдруг всю затрясло. Да, пожалуй, она слишком резко вскочила с кровати. Ей не следовало так поступать, теперь она может снова потерять сознание…
Но головокружение прекратилось. Юля расслабилась и, облокотившись на край корыта, закрыла глаза и несколько мгновений пребывала в блаженном оцепенении.
– Тебе не нужна мочалка, а, худышка?
– Нужна, – она, не открывая глаз, протянула руку, и в нее тут же вложили невесомую губку.
Она открыла глаза: ну, так и есть – детская розовая губка!
– А у вас есть ковш, чтобы полить мне на голову?
Купание длилось больше часа. Миша едва успевал набирать из котла горячую воду и уносить грязную или остывшую.
– Ты вообще-то кто? – спросил он ее, когда она, чистая и распаренная, стояла возле корыта на заменившей коврик тряпице, а он растирал ее тело жестким махровым полотенцем.
– Я? Да никто, вот кто.
Ей не хотелось говорить. Ей хотелось взлететь – настолько легко она почувствовала себя после этой нелепой, но такой своевременной и необходимой для нее бани. Она почему-то не стеснялась этого бородача-некрофила.
– Вы – маньяк-убийца? – спросила она его как раз в тот момент, когда он держал ее в своих объятиях, высушивая полотенцем ставшую похожей на гусиную ее кожу, и его лицо при этом оказалось совсем рядом с ее лицом. – Почему вы прячетесь от людей?
Он не отвечал, а она все задавала и задавала ему вопросы, ставшие почему-то необходимыми именно в эту минуту, вопросы, от которых все равно уже ничего не зависело.
– Вы меня сначала убьете, а потом изнасилуете, или наоборот? Что вы забыли в М.? Какого черта вы затащили меня в подвал и почему там так много крыс?
Он, улыбаясь, как если бы с ним разговаривал ребенок, качал головой – разве что не крутил пальцем у виска.
– Ну и разговорчики ты ведешь, дорогуша, и что это тебя тянет на такое? Книжек разных начиталась? Острых ощущений захотелось? Так вот, сейчас я тебя разочарую – никакой я не убийца и тем более не насильник.
Я простой работяга, который, как я тебе уже пытался втолковать, влип в одну историю…
– В уголовную?
– Может, и уголовную, я так до конца и не понял.
Я бы вообще ничего не понял, если бы мне не помогли…
Но это – отдельная история, и лет через пять-десять я тебе ее обязательно расскажу. А пока тебе вовсе необязательно знать что-либо обо мне. Пользуйся мной по своему усмотрению, принимай мои ухаживания, а когда поправишься, вспомнишь меня добрым словом.
Юля подумала, что за этими словами и за положительной внешностью может скрываться как злодей, так и нормальный, не лишенный добрых чувств, человек. Ведь не случайно же попали в его руки доверчивые дурочки-студентки? Наверняка и они клюнули на его добропорядочный вид, на солидный, будто у батюшки в церкви, голос, на внешнюю стать… Да разве может такой человек сделать что-нибудь худое?
– А вы не могли бы позвонить одному моему знакомому в М., ведь мы же в М.?
– Конечно… Где ж еще быть-то?
– Не могли бы вы позвонить одному человеку, чтобы сказать, что я здесь?
– Я бы с удовольствием, – развел он руками с крупными розовыми, как у поролоновых кукол, ладонями, – да только у меня нет телефона. Мы же находимся на самой окраине города, даже за его чертой… И если бы не снегопад, я бы уж давно сходил за хлебом или конфетами… Ты любишь конфеты?
Почему-то при упоминании о конфетах ей стало совсем уж плохо: из головы не шли убитые студентки. Он их что, ТОЖЕ кормил конфетами?
– ..хотя хлеб-то у меня еще есть, и масло, и сало. Ты любишь сало?
Она не успела ответить, потому что ее банщик куда-то ушел, а вернулся уже с чистой клетчатой мужской рубашкой, доходящей ей до колен (Юля проворно накинула ее на голое тело), и бледно-голубыми огромными джинсами, в которых она бы могла уместиться вся полностью.
– Нет, эти штаны я надевать не стану, спасибо.
– Тебе в постель принести поесть или сама на кухню пойдешь?
Она пожала плечами – какая ей разница?
– Мне все равно.
– Тогда поехали, – и он, ни слова больше не говоря, поднял ее над полом и понес на кухню.
Там было тепло, громко гудел газовый котел, пахло супом.
Желтая наваристая куриная лапша, густая от пупырчатых крылышек, сиреневых сердечек и розоватых печенок, оказалась восхитительной.
– Ты только сразу много не ешь, а то помрешь… – Миша придвинул к Юле мисочку с супом и большой ломоть хлеба. – Ну вот, считай, что воскресла… Так как ты оказалась в подземелье-то? Сама пришла или привел кто? Да еще в такую погоду? От тебя какой-то химической дрянью пахло…
– Думаю, меня усыпили при помощи какого-то средства…
– А кто, не помнишь?
«Так я тебе и сказала», – подумала Юля, стараясь не смотреть на сидящего перед ней человека, отношение к которому она никак не могла определить для себя: то ли бояться его и молчать, набрав в рот супа, то ли выложить ему все честно и просить помощи.
Ведь если она признается ему, что ПОМНИТ того, кто ее утащил с крыльца ерохинского дома, значит, живой она уже ОТСЮДА не уйдет.
Еще один вопрос интересовал ее: изнасиловали ее или нет? Ведь у нее настолько болело тело, все мышцы и суставы, так ломило внизу живота, что было довольно сложно определить, отчего это происходит: от того, что она провела несколько часов в холодном, кишащем крысами подземелье, или от того, что с ней уже успел развлечься этот рыжеволосый и бородатый мужичище?
– Ты вот все молчишь, а ведь тебя наверняка уже ищут, переживают… Ты, я вижу, девочка из хорошей семьи, где-нибудь в институте учишься, у тебя небось и жених есть… Я угадал?
– Угадал, – неожиданно для себя жестко и даже зло ответила она ему, – да только такие негодяи, как вы, убиваете ни в чем не повинных…
Она осеклась и почувствовала, как кровь жаркой волной прилила к лицу. Ей стало жарко, ее затошнило. Она явно переела этой куриной жирной лапши.
– Ты думаешь, что это я тебя туда притащил? – совсем назло, а как-то даже обиженно и очень тихо спросил Миша и качнул головой. – Ну уж и не знаю, как сделать, чтобы ты мне поверила.
– А почему у меня болит живот? Что вы со мной сделали? – закричала она, вскочив со стула и, прижав к груди сжатые кулаки, затряслась в беззвучном плаче.
Это были нервы. Они сдали. И была истерика, и слезы, а потом ее вырвало прямо на чистую рубашку…
* * *
– Как тебя зовут на этот раз? – услышал он голос Двойника и весь задрожал от отвращения к нему, такому чистому и благополучному, такому занятому и серьезному Тот, хороший, стоял возле окна и курил. Он был высок и строен, уверен в себе и всегда знал, что ему нужно от жизни, от каждого дня, часа и даже минуты.
– Я знаю, ты хочешь мне сказать, что я – ничтожество, что меня скоро схватят и призовут к ответу? Но я ничего не боюсь. И это не я виноват, что таким родился.
Мы с тобой – одно целое, и кто виноват в том, что тебе досталось все самое хорошее, а мне – все самое дурное?
Тебе отдали все силы, а мне – одну слабость. Признайся, ты ведь хотел бы избавиться от меня? Ну скажи, скажи, я тебя пойму и, быть может, когда-нибудь сам помогу тебе, но пока я еще не готов к тому, чтобы отправиться вслед за НИМИ… Я слишком молод, кроме того, признаюсь тебе честно, мне иногда кажется, что все это сделал не я…
Ты – это я, тогда и объясни мне, что движет мной, зачем я делаю это? Почему, когда я хотел женщину, она мне всегда с хохотом отказывала?..
– Прекрати, – отозвался Двойник и загасил сигарету в пепельнице. Взгляд у него был печальным, словно у обреченного человека. – Ты сам себе все это придумал.
