тщательно разработанного плана, поскольку успех операции зависит от конкретной ситуации, а она бывает разной, ее предусмотреть невозможно.
Звук мотора между тем приближался, и скоро из-за угла выехала машина. Точно, это была легковушка. Фары отбрасывали яркие лучи света, заштрихованные дождем.
– Кирилл, приготовься! – дал команду Мартынок. – Ян, а ты не высовывайся! Таись за углом! И в случае чего стреляй! Да не по нам, а по ним. Смотри не перепутай.
– Так, – ответил Ян, судорожно вытаскивая из кармана пистолет.
Мартынок хмыкнул и вместе с Кириллом вышел на середину дороги. Расчет был прост. Было поздно, темно, дождь превратился в настоящий ливень, на смершевцах были надеты маскировочные комбинезоны, оружие у них также было немецкое – в такой ситуации те, кто ехал в машине, вряд ли разберут, кто пытается их остановить. Вероятнее всего, пассажиры легковушки подумают, что это немецкий патруль, и потому остановятся, чтобы узнать, что случилось. Вот именно это Семену и Кириллу было и надо. А дальше – будет видно.
Когда легковушка приблизилась, Мартынок поднял руку, требуя остановиться. Взвизгнули тормоза. Со стороны заднего сиденья открылось окошко, и оттуда высунулась чья-то голова в немецкой офицерской фуражке. Офицер что-то сердито спросил по-немецки. Познания в немецком языке у Мартынка были скромными, но все равно он понял, что спрашивает офицер. Он спрашивал, что случилось.
Разумеется, Мартынок ничего ему не ответил. Он лишь сделал жест рукой, означавший, что ему надо осмотреть салон машины. Офицер разразился ругательствами, но дверцу все же открыл. Мартынок посветил фонариком внутрь автомобиля. В салоне, кроме офицера, находился только шофер. Это обстоятельство было для смершевцев настоящей удачей.
Мартынок и Черных обменялись взглядами. Черных не спеша подошел к шоферу и жестом велел открыть дверцу машины. Хватило одного короткого и почти незаметного удара, чтобы шофер обмяк и уткнулся лицом в баранку. Видя такое, офицер интуитивно дернулся и попытался выскочить из машины. Но Мартынок тычком отшвырнул офицера внутрь салона, тут же уселся с ним рядом, нащупал кобуру, висевшую у офицера на поясе, и вытащил из нее пистолет. А потом, для острастки и пущего понимания ситуации, двинул офицеру в челюсть.
– Лайзе, – сказал он офицеру по-немецки. – Ферштейн?
Это означало, что офицер должен молчать и вообще проникнуться пониманием ситуации, в которой он оказался. Сказав такие слова, Мартынок почти полностью исчерпал свои познания в немецком языке, а ведь офицера надо было еще допросить – причем здесь же, в автомобиле, немедленно. Потому что тащить его через весь город, чтобы его как следует допросили Мажарин и переводчик, – в данной ситуации смысла не было. На это потребовалось бы немало времени, а как раз времени у смершевцев и не имелось. Суета в находившемся неподалеку концлагере это подтверждала. В лагере явно затевалось что-то нехорошее.
Черных потушил у машины фары и остался снаружи, озираясь вокруг и одновременно наблюдая за шофером – не очнулся ли он. Шофер не подавал признаков жизни, да и вокруг никого было не видно и не слышно. Мартынок же во что бы то ни стало пытался допросить плененного немецкого офицера.
– Вас ист дас? – спросил он, указав на виднеющийся невдалеке лагерь. – Там – киндер? Я спрашиваю – киндер? Ну?
И для пущей убедительности Мартынок еще раз ткнул офицеру кулаком в лицо.
– Я, я, – неохотно ответил офицер. – Киндер.
– Там – концлагерь? – уточнил Мартынок.
– Я, – подтвердил офицер.
– Вас ист дас? – еще раз спросил Мартынок и добавил: – Машинен, зольдатен…
Вопрос, конечно, получился невнятным, но офицер его понял.
– Евакуирунг, – ответил офицер.
– Эвакуация? – уточнил Мартынок. – Киндер?
– Я, – сквозь зубы ответил офицер.
– Понятно, – эти слова Семен сказал сам себе, а вовсе не офицеру.
И в самом деле, все было более-менее понятно. Этой ночью детей должны были эвакуировать. То есть отправить куда-то подальше. Нельзя было позволить фашистам увезти детей. Никак нельзя. Потому что попробуй их потом отыщи. Именно об этом размышлял сейчас Мартынок, лихорадочно соображая, что же ему делать дальше. Вернее, конечно же, не только ему, а и Кириллу, и Яну, и поджидающим их сейчас Мажарину, переводчику Сенникову, Павлине. Всем.
– Кирилл, – негромко произнес Мартынок.
Черных подошел.
– Эвакуация, – сказал Семен. – Как мы и предполагали. Этот гад мне все рассказал, – он кивнул на офицера.
Офицер понял, что говорят о нем, и что-то залопотал на немецком языке. Должно быть, спрашивал, что будет с ним. Мажарин ничего не ответил офицеру. Сжав зубы, он ударил его пистолетом в висок. Офицер обмяк на сиденье. Черных подошел к пребывающему в беспамятстве шоферу и сделал с ним то же самое.
– Вот так, – сквозь зубы произнес Мартынок. Он вышел из машины, подозвал к себе Яна и сказал: – Вот что, хлопец! Мигом лети обратно к нашим и скажи им: нынешней ночью детишек эвакуируют из лагеря.
– Хорошо, – с готовностью ответил Ян.
– А дальше скажи так. Пускай Мажарин срочно запрашивает по рации помощь! Десант, черта лысого – кого угодно! Срочно! Погоди-ка!..
Семен достал из кармана блокнот и карандаш и набросал на листке несколько цифр.
– Вот, – сказал он Яну. – Передашь это Мажарину. Здесь точные координаты концлагеря. Пускай Мажарин все как следует объяснит – хоть десантникам, хоть… В общем, беги. А мы с Кириллом останемся здесь. Малость повоюем…
– Но… – заикнулся было Ян.
Но Мартынок лишь беспечно махнул рукой и улыбнулся.
– Говорят тебе – беги, – поморщился он. – Как по-польски будет «беги»?
– Уциец, – ответил Ян.
– Ну, значит, уциец, – Мартынок вновь улыбнулся.
Ян повернулся и побежал. Вскоре его стало не видно. В мире по-прежнему царила темнота и шел дождь.
– Давай-ка припрячем этот транспорт, – сказал Мартынок Кириллу. – Ну-ка, поднатужились!
Вдвоем они закатили машину в ближний переулок и там ее оставили.
– Вот и ладненько, – сказал Семен. – А теперь – короткими перебежками поближе к концлагерю!
Маскируясь за кучами камней, там и сям лежавших вдоль дороги, они вскоре приблизились к лагерю. Здесь, за грудами камня, они заняли позицию. Позиция была удобная. Во-первых, отсюда все было видно, а во-вторых, до суетящихся немцев можно было даже добросить гранату. И Мартынок, и Черных прекрасно понимали свою задачу – не позволить немцам этой ночью эвакуировать детей.
Так, как в этот раз, Ян Кицак не бегал еще никогда. Наверно, потому, что не было повода. А сейчас повод был, да еще какой! И потому Ян мчался во весь дух, без передышки, не обращая внимания на темень и дождь. Если бы ему на пути встретился немецкий патруль, то и на него он бы, наверно, не обратил
