— Я знаю, буду через полчаса.
«Если Столетник у него побывал… значит, говорить о своей причастности к бюро «Шериф» не нужно изначально», — думал Решетников, медленно продвигаясь по крайней правой полосе Митьковского проспекта. За полчаса езды предстояло придумать повод для разговора с адвокатом — человеком, по всему, умным, хитрым и профессиональным — иному воротилы типа Ямковецкого судебную защиту не доверят.
Он снова мысленно вернулся к Столетнику, теперь уже всерьез опасаясь, что тот внял его совету и побывал у Мезина, и тогда нужно заготовить путь к отступлению — не извиняться же и не уходить несолоно хлебавши, — а значит… значит, нужно предусмотреть еще один предлог для своего интереса.
На «петле» Сокольнического Вала под Рижской эстакадой его подхватил поток, и скорость пришлось увеличить. Пристроившись между какими-то большегрузами, он привычно положил ладони на руль и впервые попытался соединить все, что узнал, воедино — применительно к предстоящей встрече.
Что могло связывать Ямковецкого с Бесом? Если бы он был в разработке, едва ли ему позволили бы развернуться и стать совладельцем крупнейшей корпорации недвижимости, тем более он не отделался бы 208-й. Ямковецкий — Потоцких — Бес. Осень девяносто второго (а не девяносто первого, как считал Столетник) — Ямковецкий уже в числе акционеров «Земли». В сентябре уставный капитал «Риэлтер-Глобуса» — пятьсот пятьдесят миллионов, в январе девяносто третьего — в два раза больше. Ясно, что провернули какую-то сделку, позволившую удвоить капитал банка и сделать Ямковецкого совладельцем компании. Что могло принести такие дивиденды? Уж не торговля автомобилями — определенно, даже если все они — сплошь «Понтиаки-Протоспорты» и «Порше». К нефти отношения не имеют, к золоту, камням и оружию — тоже. Контракт с финнами, с кемеровским «Русским лесом»… с кемеровским… Карат сказал: в декабре девяносто второго в битве против «пиковых» за кабак в «Останкинском» они объединились с сибирской бригадой… Тут же появились филиалы агентства «Русская недвижимость» в Кемерове, Новосибирске, акционерное предприятие «Автостройтранс сервис», банки «Норд-Бельгиум» в Брюсселе и «Дакс-Сейвер» в Испании получили по семьдесят миллионов долларов. Планировалась закупка недвижимости за рубежом? Слились бригады — слились капиталы…
Решетников свернул на Бутырский вал, закурил, с раздражением подумав о том, что занимается явно не своим делом, — чтобы прийти к такому банальному выводу, не нужно было мотаться в Кимры и встречаться с Каратом; об этом слиянии не трудно догадаться, прочитав газету «Правда», но тут же снова мысленно вернулся к адвокату, сидевшему за одним столом с Ямковецким, Потоцких и Бесом:
«В девяносто первом с помощью нанятого Панафидиной адвоката Мезина Ямковецкий возвращается из лагеря в Тулуне под Иркутском. В девяносто втором он уже благополучный бизнесмен, авторитет во главе останкинской бригады. К осени через наркодельца Потоцких выходит на Беса. Положим, тот сдает ему партию героина или какой-то другой дряни, отбитой у барыг, и выручка легализуется через банк «Риэлтер…», хотя скорее всего она идет на строительство коттеджей Майвина, а потом поступает на счет Ямковецкого. Потом… потом… что было потом?.. Потом убирают Потоцких, сажают Матюшина — очевидно, знавшего больше, чем ему полагалось, и попавшего в поле зрения органов. Майвин и Ямковецкий решают играть в одни ворота, объединяют бригады. Ямковецкий и Зверь — два лидера, два медведя, которые не могут уместиться в одной берлоге. Ямковецкий оставляет начиненную взрывчаткой «Шкоду» рядом с машиной Зверя… дело попадает в ФСБ. В принципе ничего удивительного: крупный теракт, антитеррористическое подразделение ФСБ берется за раскрутку… Ничего удивительного, если бы не Бес. Если бы не диверсионная группа «К», с которой он был связан. Значит ли это, что Ямковецкий работает под контролем госбезопасности?.. Он проникает в концерн «Земля», но не на птичьих правах, а на правах совладельца, а с ним сто пятьдесят «отмытых» миллионов уходят в зарубежные банки. После устранения Зверя он становится лидером объединенной преступной группировки, контролирующей запад Москвы и области, Питер, Кемерово, Новосибирск, имеющей выходы в Финляндию, Бельгию и Испанию. Летом девяносто третьего он выезжает в Европу имеете с дочерью, а по возвращении… исчезает! Из списка акционеров и с арены вообще: осенью его судят по 208-й за сбыт преступно добытого имущества, дают семь лет, отправляют во Владимирскую область, откуда до Москвы рукой подать, чем он и пользуется. А значит… значит, у него есть покровители, вольные хозяйничать в пенитенциарной системе, как у себя дома. Он сидит там, как «кум королю и сват Терещенке», и угрожает Майвину. Угрозы от него исходят достаточно мощные, хотя Майвин тоже не пешка — у него в акционерах высшие чины МВД, а депутаты проживают в его коттеджах. Едва ли он боится самого Ямковецкого, скорее всего Борис Евгеньевич — фигура подставная, с уголовным прошлым, его руками можно осуществлять грязную работу, а потом обвинить во всех тяжких и просто убрать; если он сейчас на свободе — в любой момент может быть объявлено о побеге, он вне закона, на нелегальном положении, но кому-то понадобилось, чтобы он показался…»
Решетников даже вспотел от такого непривычного мыслительного процесса, а еще больше от того вывода, к которому этот процесс его подводил. Если опустить все невыясненные обстоятельства и не заниматься построением не поддающихся проверке версий, вывод напрашивался малоутешительный: против Майвина проводилась какая-то замысловатая операция, в которой было предусмотрено участие Ямковецкого. Не желая фигурировать в этом деле и даже выдавать участия своей службы безопасности, президент концерна «Земля» обращается к частному, независимому детективу, убедившись в его бесстрашии, жадности и склонности к авантюризму, а также зная о том, что ему нужны деньги, и имея о нем информацию как о профессиональном и талантливом сыщике, провернувшем кучу нашумевших на всю Россию дел.
Сам Решетников отыскал Столетника тоже не на пустом месте: прокурор города Приморска, где они с СОБРом и «Витязем» перекрыли каналы «Золотого треугольника» и где нелегальной работе Решетникова пришел долгожданный конец, добрый и сильный «архангельский мужик» Иван Кравцов восторженно рассказывал о своем московском друге, раскрывшем заказное убийство Павла Козлова и едва ли не в одиночку перебившем всю приморскую мафию.
«Будет тяжело — найдешь в Москве Женьку Столетника, — сказал на прощание Кравцов. — Крепкий парень, в беде не оставит. — И улыбнулся: — Чем-то вы с ним похожи, Викентий. Только вот не пойму, чем».
Было тяжело. Так тяжело, что Викентий грешным делом подумывал о веревке. А поди ж ты — как в воду глядел приморский прокурор! За несколько часов общения Решетников понял, что перед ним действительно не такой простой рубаха-парень, каким он мог показаться. Если его, Решетникова, умозаключение правильно — значит, на Женьку ловили рыбину-Ямковецкого, как на живца, и тогда его все время должны были пасти. Решетников сразу усек «Тойоту» позади арендованной «фисташки», сразу услышал недоброе предзнаменование в писке бортового компьютера. Знает ли Столетник о слежке? Наверняка. Во всяком случае, догадывается — профессионал ведь. Недаром сменил три машины, а значит, имеет свой расчет.
Решетников свернул с площади Белорусского вокзала на Лесную, доехал до пятнадцатого дома и, оставив машину напротив, направился к подъезду.
Уже поднимаясь по лестнице в тринадцатую квартиру, он вдруг сообразил, что совершенно не знает, как представиться адвокату и о чем говорить, и даже остановился, вдруг подумав: а что, если Мезин связан с теми, кто позволил Ямковецкому выйти из тюрьмы? Ведь тогда он ничего не скажет, да и сам Решетников станет объектом охоты. Впрочем, охоты — это круто сказано: кто он такой, чтобы на него охотились, — убьют, да и дело с концом!
«Выйду на улицу, сяду в «Москвич», отъеду за угол, а там вылетит какой-нибудь «КрАЗ» без номеров — и поминай как звали, — представил он, а рука между тем уже нажала на кнопку звонка. — Хотя и тут ты, брат, не прав, поминать тебя некому».
Дверь отворилась. На пороге стояла женщина в строгом темном платье, лицом походившая на еврейку.
— Вам кого? — оглядев небритого гостя в пальто и шляпе, неприветливо спросила она.
— Мне Мезина Моисея Израилевича.
Женщина округлила глаза, приоткрыла рот и застыла вдруг в необъяснимом изумлении, нервным движением пальцев пробежав по матерчатым пуговицам на платье, отступила в глубину освещенной розовым светом прихожей.
— Решетников моя фамилия, — негромко сказал он, будто был старым знакомым и она непременно должна было его знать.
