– Уйдет! – сказал я с тревогой.
– Черт с ним, пусть уходит! – ответил Чехов. – Куда ему теперь деться! Он здесь так наследил… И пушку вон бросил даже… – Он кивнул на бетонный пол балкона, где валялся пистолет с глушителем. – Он теперь замаран по самые уши. Пусть уходит!
«Тойота» зафырчала и сорвалась с места. И тут произошло то, чего никто из нас не ожидал. Подраненный Грек, в панике оставленный Чеховым без присмотра, сумел завести «Москвич» и бросил его навстречу отъезжающей «Тойоте».
Заболоцкий не сразу сообразил, что происходит. Может быть, он даже не обратил внимания на стремительно несущийся навстречу «Москвич». А когда заметил и отчаянно попытался вывернуть свою машину вправо, было уже поздно.
Раздался страшный удар, скрежет и треск осыпавшихся стекол. Завыла автомобильная сигнализация. Чехов смертельно побледнел и, завопив: «Моя колымага!» – бросился вон с балкона. Внизу во дворе начали появляться люди, они стягивались к месту катастрофы. Кто-то побежал звонить.
Я повернулся и пошел к выходу. Чувствовал я себя как после хорошего нокаута. Хотелось прилечь и обо всем забыть. Но до этого было пока далеко, приходилось терпеть.
В косяке двери, в дверном стекле и в притолоке я заметил три отверстия, оставленные пистолетными пулями. Слава богу, Заболоцкому было далеко до снайперской точности стрельбы, иначе бы Чехову не поздоровилось.
Выйдя из квартиры, я тщательно запер дверь – не хватало еще, чтобы какой-нибудь зевака заглянул в этот склеп. Спускаясь по лестнице, я неожиданно подумал, как воспримет известие о смерти Малиновской ее тайный воздыхатель Груздев. Купит еще бутылочку?
К «Москвичу» мне пришлось уже пробиваться: народу набежало – целая толпа. Картина была, конечно, жуткая и вызывала законное любопытство. Смятый в гармошку «Москвич» намертво приклеился к покореженной «Тойоте». Все пространство вокруг было засыпано битым стеклом. Бледный и вытянувшийся, как струна, Грек лежал на асфальте возле «Москвича». Заболоцкий, придавленный рулевым колесом, сидел в «Тойоте», глядя перед собой незрячими от боли глазами. Изо рта у него текла кровь. Трое мужиков, отдавая друг другу противоречивые команды, пытались освободить его.
Потрясенный Чехов стоял возле машины и горестно восклицал:
– Мой «Москвич»!
Какая-то женщина в зеленом пальто и белом платке с золотой ниткой осуждающе сказала:
– Тут люди пострадали, а ему, видишь ли, машину жалко!
– Людей-то еще нарожают, мамаша, – объяснил ей парень в брезентовой куртке. – А машину попробуй сейчас купи!
Было непонятно, шутит он или говорит серьезно.
– Ага, ты попробуй их нарожай! – уничтожающе заметила женщина.
– У меня другая функция, мамаша! – заорал парень.
Чехов оглянулся и заметил меня. Он махнул рукой и, обойдя «Москвич» справа, изо всех сил рванул помятую дверцу. Я уже было подумал, что Юрий Николаевич так помешался от горя, что хочет попробовать завести погибшую машину. Но он наклонился и полез куда-то под кресло, чертыхаясь и кряхтя от натуги. Наконец он вылез задом обратно, бережно сжимая в руках какой-то предмет, отдаленно напоминающий чемоданчик.
Когда я подошел ближе, Юрий Николаевич копался в содержимом изуродованного кейса. На секунду обернувшись ко мне, он сказал:
– В один день я лишился машины, кейса и подслушивающей аппаратуры! Ну, с аппаратурой все ясно – я взял ее напрокат у Гузеева. Они ее спишут. Я готов смириться и с потерей кейса – в конце концов, у меня скоро день рождения, и ты можешь подарить мне новый. Но как я буду жить без машины? Ведь она не застрахована!
– Послушай, Юрий Николаевич! – сказал я. – Меня удивляет твое бессердечие. Как ты можешь вздыхать над грудой металлического хлама, когда меня едва не отправили на тот свет? Опоздай ты хотя бы на минуту…
– Но я же не опоздал! – проворчал Чехов, поднимая на меня хитрые глаза. – Ты же сам понимаешь, если бы я не записал ваш диалог, все предприятие теряло бы смысл! И вот теперь вся аппаратура вдребезги! Я даже не могу извлечь кассету из магнитофона – ее заклинило.
– Ты хочешь сказать, – подозрительно спросил я, – что я разговаривал с этим придурком для собственного удовольствия?
– Полной уверенности у меня нет, – признался Чехов. – Сохранилась ли запись, покажет экспертиза. Но все равно, ты можешь гордиться собой – ты вывел этого артиста на чистую воду! Я не говорю уже о том, как расширился твой кругозор!
– Спасибо за такой кругозор! – сказал я гневно.
Послышались тревожные звуки сирены, и во двор, сверкая синим маячком, въехала машина «Скорой помощи». Доктора Заболоцкого уже освободили от тисков, в которые превратилась его «Тойота», и медики были как нельзя кстати.
Чехов тронул меня за локоть и негромко сказал:
– Пойдем-ка со мной!
Он взял под мышку сломанный магнитофон и повел меня сквозь толпу к дому.
– Сейчас сюда приедет милиция, – сказал Юрий Николаевич, – и я хочу до этого момента созвониться с Аркадием. Пусть подошлет сюда своих людей. Нужно же как-то оправдаться за разбитую аппаратуру.
Мы поднялись на четвертый этаж, вошли в пятнадцатую квартиру.
– Посиди пока! – сказал Чехов и, положив магнитофон на одно из кресел, направился к телефону.
Он о чем-то долго разговаривал с Гузеевым и убеждал приехать. Я не прислушивался – меня вдруг охватили страшная усталость и апатия. Балконная дверь оставалась открытой, и сквозь нее в комнату проникал поток тяжелого холодного воздуха. Сорванная штора бессильно свешивалась на пол, удерживаясь на единственной уцелевшей петле.
Чехов уселся в кресло, где до него сидел Заболоцкий, и опять принялся ковыряться в магнитофоне.
– Минут через десять подъедет Аркадий, – сообщил он. – Хочу предложить ему заняться этим делом вплотную. Получится, по-моему, изящная цепочка – преступник-врач, сутенер, Бухгалтер, Щука. Если все это правильно раскрутить и преподнести – выйдет очень эффектно.
– Щука, наверное, будет теперь держаться от нас подальше, – пробормотал я.
– Напротив! Все помехи теперь ликвидированы, ложные следы отсечены, остается один Бухгалтер. На этом они и проколются. Мы преподнесем их Аркадию на блюдечке. Конечно, сам Щука в сети не попадется, но не все же мечты сбываются!
– Как же ты собираешься вывести их на Бухгалтера? Будешь шлепать теперь пешком?
Чехов посмотрел на меня остолбенело, страшно застонал и ударил себя кулаком по лбу.
– О дьявол! – с отчаянием сказал он. – Совсем забыл. Я же теперь осиротел! Надо же такому случиться! Понимаешь, когда я понял, что разговор принимает угрожающий характер, я сразу бросился к тебе на подмогу. И даже ключ оставил в замке зажигания. Честно говоря, не ожидал, что этот Грек решится на такое. Надо отдать ему должное – известие о смерти сестры потрясло его. Я думал, он заплачет, ей-богу! Но он сдержался, только изменился в лице… А вот видишь, что получилось! Наверное, он заметил его сразу, когда еще Заболоцкий спускался по балконам… Решил наказать.
– Теперь еще вопрос – выживут ли и тот и другой, – сказал я. – Наверное, оба получили множественные тяжелые травмы…
– Такие шакалы, они живучие, – равнодушно заметил Чехов. – Меня больше беспокоит, уцелела ли запись. Иначе этот доктор еще поводит нас за нос…
Неожиданно и резко прозвучал дверной звонок. Чехов с сожалением отложил магнитофон и пошел открывать. Я услышал приглушенные грубые голоса, а потом в комнату ввалились должностные лица.
Полковника Гузеева я узнал сразу – его каменное лицо с обвисшими щеками невозможно было спутать ни с каким другим, хотя полковник был сейчас в штатском. Вместе с ним незнакомый мне офицер в камуфляжной куртке – высокий и длинноногий. У него живые быстрые глаза и тоненькая полоска усов над верхней губой. Кроме них, присутствовали еще три милиционера, видимо, из ближайшего отделения милиции – лейтенант и двое рядовых, нагруженных сизыми бронежилетами поверх мундиров и автоматами с укороченным стволом. Они с любопытством стреляли по сторонам глазами, не вполне еще понимая, по какому поводу их сюда пригласили.
– Так-так, – прогудел Гузеев, скептически поглядывая на нас с Чеховым. – Персонажи все те же! А где же должок? Не вижу! – Он ухмыльнулся, шагнул к моему креслу и протянул свою лапищу для рукопожатия. – Бледно выглядишь, Ладыгин! Плохо спишь, наверное?
– Он чуть пулю не поймал недавно, – объяснил Чехов. – Расстроился.
– Увернулся, что ли? – захохотал Гузеев.
– Не смешно, – сказал я. – У Юрия Николаевича машину угробили, а она не застрахована. Вот это смешно.
Полковник пораженно уставился на Чехова.
– Это твой «Москвич» там всмятку? – воскликнул он. – Поздравляю! Сам за рулем сидел?
– За рулем у него сутенер сидел, – мстительно сказал я.
Гузеев выпучил глаза и покачал головой.
– Вам, ребята, в цирке выступать надо! – убежденно сказал он. – Деньги лопатой бы гребли!
