Девушка же даже не услышала, а, скорее, почувствовала его. Легкий, невесомый.
— Гейб, здесь кто-то есть, — прошептала она. — Я…
Я ощущаю это.
Он сжал ее пальцы в своей ладони.
— Спокойно.
Луч фонарика скользнул вправо, влево, но в желтовато-белом пятне появились лишь пятнистые стены да темнота тоннеля, уползающего вперед и вниз. И тут же звук вернулся вновь. Но в этот раз Гейб понял, что это было, и даже — откуда он исходит. Слабый писк доносился сверху. Источник писка располагался над самыми головами людей.
Слепящее пятно метнулось вверх, осветив целый выводок лету чих мышей. Их было страшно много. Даже не сотни, а тысячи. Несколько тысяч. Коричнево-серая масса сплошь покрывала потолок. Крохотные тельца, чувствуя сонорами свет, копошились, беспокойно попискивая. Черные бусинки незрячих глаз искрились, словно драгоценнее камни.
— О, господи… — выдохнула Джесси, прикрыв рот ладонью и пятясь. Мыши зашевелились сильнее. Они ощущали присутствие врага, его тепло и, наверное, по-своему сейчас просчитывали пути спасения.
— Спокойно, — одними губами прошептал Гейб. — Только не делай резких движений. Только не делай рез…
Джесси оступилась и, взмахнув руками, упала на камни.
А дальше начался настоящий ад. Такой, каким его описывал Данте.
Пищащее, хлопающее, омерзительное облако обрушилось на людей. Перепончатые крылья хлестали их по лицам. Перед глазами в свете фонаря, словно видения полуночного кошмара, мелькали уродливые вздернутые мордочки с остренькими ушами и крохотными, но удивительно белыми зубами.
Джесси отчаянно завизжала…
… Квейлан обернулся и спросил Кеннета:
— Ты слышал? Что это было?
Тот пожал плечами, оглядывая засыпанное снегом плато, прорезаемое цепочкой следов. Их следов. И ничьих больше. Но… ведь что-то было. Какой-то крик или визг. Только глухой, будто доносящийся из-под земли. А действительно ли он был? Не почудилось ли им?
— Что ты слышал, Кеннет?
— Да вроде девчонка крикнула. Или завизжала. Как из могилы.
Верно, парень, верно. Как из могилы. Отличное сравнение.
— Такер! — Квейлан резко развернулся на каблуках. — Такер!
Тот остановился и посмотрел в их сторону.
«А что это у тебя, дружок, лицо вроде бледноватое, а? — подумал Квейлан. — Или мне кажется? Нет. Значит, тоже слышал, только виду не подает».
— Такер, есть в этом районе шахты? Или расщелины?
Хел помедлил лишь долю секунды, а затем ответил:
— Нет. Здесь нет. Но дальше будет пара. А что?
— Тебя не касается, — ухмыльнулся Квейлан. — Иди.
Спасатель собрался было что-то добавить, но Кристель выразительно качнула стволом пистолета. Он вздохнул и зашагал дальше, напрягая слух, стараясь разобрать, о чем говорят эти двое за спиной. Но так и не уловил ни звука…
… — Знаешь, кто это?
Квейлан кивнул на пустое плато и посмотрел на Кеннета.
— Кто?
— Уокер, — главарь улыбнулся. — Уокер, а с ним девчонка… Джесс. Вот так.
Кеннет усмехнулся недоверчиво.
— Думаешь?
— Абсолютно уверен. Он же не бросит друга. Нет, не бросит. И деньги у него. Понял, о чем я?
— Конечно, — негр улыбнулся. На этот раз широко и довольно. Чего уж тут не понять?
— Поставь на всякий случай мину сверху. Мало ли, что может случиться. Да и копам потом сложнее подниматься будет.
— Ясно.
— Но, Кеннет. Не убивай его, пока не отдаст деньги.
— Не волнуйся.
В этот момент откуда-то снизу, словно родившись из камня, с диким противным писком вылетела пара летучих мышей. Черные крылатые твари рванули в небо и растаяли в туманном облаке.
— Тебе везет, — хмыкнул весело Квейлан. — Но… сначала деньги. Удовольствие потом. Понял?
— О’кей.
— Держи.
В руке главарь сжимал коробку — бомбу с часовым механизмом. Кеннет взял ее осторожно, бережно, внимательно осмотрел — боялся всяких новомодных штучек. Ему бы по-старинке. Автоматом. А лучше ножом. Или — особый кайф — голыми руками. Что любил, то любил.
— Хорошо, не волнуйся. Все будет нормально. Считай, что он уже мертв.
Квейлан постоял еще секунду, улыбка медленно сползла с его губ.
— Смотри, этот парень очень опасен.
— Встречал я ребят и покруче Уокера. Ничего, живой до сих пор
— Ну ладно. Удачи.
Он развернулся и пошел догонять остальных, а негр остался. Посмотрев в широкую спину Квейлана, беззвучно, одними губами, сказал:
— В задницу…
…Гейб прижал к себе вздрагивающую, плачущую девушку и, гладя ее по коротким густым волосам, шептал:
— Ну, ну, ну. Все нормально. Все в порядке. Все уже кончилось.
Джесси всхлипывала совсем по-детски. И слезы вытирала тоже как ребенок — кулаками. И вот ведь странность, ни разу, ни разу за пять лет, Гейб не видел, как она плачет. Казалось бы, в таких переделках довелось побывать — у любого бы глаза оказались на мокром месте. Нет, не было слез, а тут… Да нет, чего там, неприятное ощущение, когда на тебя налетает сотня крылатых тварей. Но плакать… Это с трудом укладывалось у Гейба в голове.
— Ну, ну, ну. Все кончилось. Все уже кончилось.
Девушка, преодолевая сковывающий ее страх, подняла голову, посмотрела вверх, туда, где сквозь взрыхленный маленькими тельцами снег пробивался свет и… улыбнулась.
— Извини, что-то я совсем расклеилась, — все еще с характерным для рыданий придыханием сказала она.
— Да нет, все в порядке. Я и сам, признаться, испугался.
— Ты? Испугался мышей?
— А ты как думала?
Джесси засмеялась. И хотя глаза ее все еще оставались красными, слезы на них исчезли. Гейб отметил это с удовольствием. Но пора было приниматься за дело и он начал стаскивать с себя свитер — вода-то сверху действительно текла тоненькой струйкой — не переставая говорить, врать, нести какую-то чушь, приводя в порядок нервы девушки.
— Знаешь, у меня был один приятель. Профессиональный борец, кэтчист. Ему сломали восемь ребер, пять переломов рук и три — ног, и еще дважды — бедра. А он боялся уколов. Представляешь? Бледнел, вырывался и не давал себя колоть. А попробуй такого скрути. У него плечи — в дверь не пролазил. Так-то вот. А при этом еще и ревел, как разъяренный буйвол.
Свернув свитер, Гейб засунул его в рюкзак.
— Его нужно держать сухим.
Джесси кивнула, соглашаясь. Она привыкла за последнее время к Гейбу в свитере и теперь, созерцая его в серой хлопчатобумажной майке, чувствовала, как кожа ее покрывается неприятными пупырышками.
— О, господи, — сказала девушка, ежась.
Он понял.
— Ничего, я уже начал привыкать, — улыбнулся ободряюще, забросил за плечо моток троса, прихватил ледоруб. — Так, схема у нас будет такая. Я забираюсь наверх и сбрасываю веревку, помогаю тебе подняться. О’кей?
— Хорошо.
— Без меня даже не пытайся.
— Гейб, я неплохо умею ходить по горам, — возразила она.
— Я знаю, но сейчас мы не имеем права рисковать, понимаешь? — Гейб улыбнулся и поправил веревку. — Забираюсь, сбрасываю веревку, поднимаю тебя. Запомнила?
— Да.
— Вот и отлично. Держи фонарик.
— А ты?
— Мне хватит и того света, что проникает сверху. Вполне.
Гейб не спеша подошел к щели, протиснулся в неровный излом, зацепился за камни и полез вверх, прижимаясь к стене…
…Квейлан довольно быстро догнал группу. Его ждали у узенького подвесного мостика, перекинутого через тридцатиметровую пропасть, на дне которой река делала поворот.
Тревис, сидевший на камне, увидев его, приподнялся тяжело, встал и замер в ожидании. Что-то случилось? Где Кеннет? Что произошло? Все эти и другие невысказанные вопросы вертелись у него на языке, но так и остались невысказанными. Квейлан прояснил ситуацию сам:
— Такер, для тебя сюрприз. Твой дружок Уокер объявился.
Хел молчал, слушая бандита с откровенной враждебностью. Сейчас не имело смысла плести сказку о том, что Гейб ему вовсе не друг. Никто не идет с таким упорством за человеком, который безразличен. Не нужно много ума, чтобы догадаться: Хел лжет.
Телмар криво ухмыльнулся. Кристель равнодушно пожала плечами. «Объявился и объявился. Эрик сам знает, что делать. Зачем задавать лишние вопросы?»
— И что? — не выдержал первым Тревис. — Что тсперь-то? — он обвел стоящих рядом людей тяжелым болезненным взглядом. — Дьявол! Денег нет! Этот ублюдок наступает нам на пятки, мать его! Военный геликоптер объявился! Да мы по уши в дерьме! По уши, мать вашу! — полицейский заметил брезгливый взгляд Кристель. — Ну, что ты смотришь? Давайте, заведите старую песню о гов…м копе, провалившем вам дело! Давайте! Нет, к черту! Вы как хотите, а я сматываюсь!
Квейлан схватил его за плечо и тряхнул. Сильно, так, что у Тревиса лязгнули зубы. И еще раз. И еще. А затем, наклонившись к самому лицу полицейского, спокойно, пожалуй, даже чересчур — так обычно скрывают уже готовое выплеснуться бешенство — сказал:
